Серебряный век русской культуры уходил медленно и мучительно: революция требовала иных героев, иных деятелей, иных поэтов и писателей. Сталкивались безжалостно, на поле боя оставались только осколки...
Мандельштам, Пушкин и свиньи
Осип Эмильевич Мандельштам часто заходил в гости к Георгию Иванову в его квартиру на Каменноостровском проспекте. Прислуга Иванова по непонятным причинам не любила застенчивого гостя. Однажды, когда Мандельштам был в отъезде, Иванов повесил над своим письменным столом портрет Пушкина.
Увидев его, сердитая служанка покачала укоризненно головой: «Вы, барин, видно, без своего Мандельштамта прожить не можете! Всего три дня как не ходит, а вы уж его портрет на стенку вешаете, чтобы любоваться его богомерзкой рожей!» - «Так и не поверила, что это не моя богомерзкая морда», — рассказывал с усмешкой Мандельштам по возвращении. И добавлял: «Все же, хоть и дурой-бабой, а лестно быть принятым за Пушкина».
***
У Мандельштама была особенная манера читать стихи: он их не просто «пел», как это делает большинство поэтов, но словно ворковал, понижая и повышая голос. При этом он притоптывал ногой, отбивал рукой такт и весь раскачивался. Однажды в Тенишевском зале Мандельштам читал только что написанные удивительные стихи: «Я опоздал на празднество Расина».
Слушатели выдались особенно тупые. Смешки и подхихикивания становились все явственней. «Свиньи!» — вдруг крикнул Мандельштам в публику, обрывая чтение, и убежал за сцену. Его друг, Георгий Иванов, утешал его как мог, но Мандельштам был безутешен. «Свиньи, свиньи», — повторял он снова и снова.
Из зала слышался неутихающий рёв хохота. Наконец, Мандельштам улыбнулся сквозь слезы: «Какие же все-таки свиньи!» А Иванов ответил ему в тон строчками из недочитанного им стихотворения: "Уйдем, покуда зрители шакалы/ На растерзанье Музы не пришли…"
Не о том пишите, товарищ Ахматова!
У Анны Ахматовой есть знаменитые строчки:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Стихи эти должны были прозвучать по петербургскому радио в поэтической передаче, однако в последний момент чтение запретили. Один из руководителей отдела пропаганды при Ленинградском обкоме усмотрел в ахматовском четверостишии чуть ли не покушение на социалистическое сельское хозяйство. Его бессмертная резолюция гласила: «Надо писать о полезных злаках: о ржи, о пшенице, а не сорняках!»
Не мытьем так катаньем
Татьяна Григорьевна Гнедич (1907–1976), праправнучатая племянница знаменитого переводчика «Илиады» Н.И. Гнедича (1784–1833), училась в начале 1930-х годов в аспирантуре филологического факультета Ленинградского университета.
Занималась она английской литературой XVI–XVII вв. и была ею настолько увлечена, что ничего не замечала вокруг. А в это время происходили чистки, из университета выгоняли «врагов»: формалистов, вульгарных социологов, недобитых дворян, буржуазных интеллигентов, уклонистов и воображаемых троцкистов.
Из мира елизаветинских поэтов Татьяну Григорьевну вернуло в советскую реальность решение одного из партсобраний: она-де скрывает свое дворянское происхождение. Узнав об этом, Гнедич громко выразила недоумение: как это она, нося фамилию старинного дворянского рода, могла скрыть свое происхождение?
Тогда ее исключили из университета за то, что она «кичится дворянским происхождением».
История одной несостоявшейся экранизации
Сергей Эйзенштейн был увенчан всевозможными наградами, однако он оставался независимым человеком и часто едко издевался над чиновниками от культуры. Например, режиссер Михаил Ромм приводит в своих воспоминаниях рассказ самого Эйзенштейна об одном его посещении тогдашнего руководителя советского кино Бориса Захаровича Шумяцкого:
«Году в 34-м вызывает он меня к себе и говорит: «Что ж, Сергей Михайлович, сидите вы без работы, нельзя же так». Я говорю: «С удовольствием, Борис Захарович, любое ваше задание — буду работать». Он мне говорит: «Возьмите какое-нибудь классическое русское произведение и экранизируйте». Я говорю: «Это предложение мне нравится. Я вам очень благодарен, Борис Захарович».
Он расцветает в улыбке, говорит: «Ну, давайте ваше предложение, что будете экранизировать?» Я говорю: «Есть такой малоизвестный русский классик, Барков его фамилия. Есть у него грандиозное классическое произведение, «Лука» называется».
Я фамилию не добавил для осторожности, чтобы не обидеть сразу начальство. Он говорит: «Я не читал». Честно сказал. Я говорю: «Что вы, Борис Захарович, это потрясающее произведение. Кстати, оно было запрещено царской цензурой и издавалось в Лейпциге, распространялось подпольно».
Борис Захарович как услышал, что распространялось подпольно, даже глаза загорелись, пришел в полный восторг. «Где же можно достать?» — спрашивает он меня. Я ему говорю: «Ну, в Ленинке наверняка есть, да и не в одном издании».
Он говорит: «За день прочитаю?» Я ему говорю: «Ну, что вы, Борис Захарович! Прочитаете за ночь, потому что вы не оторветесь, огромное удовольствие получите, несомненно». «Ну, что ж, — говорит Шумяцкий, — очень хорошо. Считаю, что мы договорились. Сегодня же ночью я ее прочитаю, завтра приходите, мы все тут же и решим. Приступайте к работе».
Огромное удовольствие Шумяцкому испортили его заместители, которые смущенно объяснили шефу, какого рода это подпольное произведение.
Есть одна ведьма
В самом начале революции Троцкий выпустил брошюру о борьбе с религиозными предрассудками. «Пора, товарищи, понять, что никакого Бога нет, ангелов нет, чертей и ведьм нет», — и вдруг, совершенно неожиданно, в скобках: «Нет, впрочем, одна ведьма есть — Зинаида Гиппиус».
Из разговоров с Зинаидой Гиппиус:
"Вечер поэтесс? Одни дамы? Нет, избавьте, меня уж когда-то и в Петербурге на такой вечер приглашали, Мариэтта Шагинян, кажется. По телефону. Я ей и ответила: «Простите, по половому признаку я не объединяюсь». Поэтессы очень недовольны остались".
***
"Я верю в бессмертие души, я не могла бы жить без этой веры... Но я не верю, что все души бессмертны. Или что все люди воскреснут. Вот Икс, например, — вы знаете его. Ну, как это представить себе, что он вдруг воскреснет. Чему в нем воскресать? На него дунуть, никакого следа не останется, а туда же, воскреснуть собирается"
***
"Вчера был у меня Игрек. С выговором. "?" — "Да как же... Говорит, что я отстала, ничего не понимаю, что растут новые силы, всюду новые темы, жизнь кипит, молодость, расцвет, все такое вообще, а я никому не нужна. Я спрашиваю: «Какие же это такие новые силы?» Он так и налетел на меня: «Да что вы! Вот, например, Пузанов из Воронежа... читали?» А зачем, скажите, я на старости лет, да после всего, что я в жизни прочла, зачем я стану читать еще Пузанова из Воронежа?
Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/serebryanyj-vek/