Поезд прибыл в Кизляр. По перрону ходили милиционеры, цепким взглядом выискивая чеченцев. Впрочем, нас было много, и мы были готовы постоять друг за друга. На наш народ свалилась огромная беда, везде трубили, что мы террористы и убийцы, и у нас не было прав, которые нельзя было бы нарушить. Все мы выживали, как могли. Это был период между двумя военными компаниями, в преддверии новой войны, один из трагических периодов в истории маленького народа. У многих людей не было никаких источников доходов, сильные выживали за счет угнетения слабых, народ рассеивался по территории огромной страны, и не было ни одного уголка, где чеченец мог бы чувствовать себя в безопасности.
В этот день пассажирам поезда, прибывшего в Кизляр, нужно было пройти блок-пост между Дагестаном и Чечней. Предстояло простоять несколько часов, пока проверят документы, сумки, проведут личный досмотр и тому подобные процедуры. Это стояние под солнцепеком несколько объединяло нас, как объединяет общая судьба изгоев. Мы были чужие для всех, и это факт освобождал от необходимости быть учтивыми. Мы могли только ненавидеть тех, кто измывался над нами. Но беда не всегда объединяет, сердца людей черствеют, и становятся крепче, чем камни, нас никто не жалел и мы разучились жалеть себя и других.
Еще в Астрахани в наш вагон села женщина, все обратили на нее внимание из-за огромной белой шляпы, похожей на зонт. Сложно было определить ее национальность, белая кожа делала похожей ее на славянку, но черты лица несли в себе оттенок кавказской крови. Полноватая и неуклюжая, она напоминала большого ребенка, которого родители холили и лелеяли, защищая от окружающего мира. Оказавшись одна, весь ее вид демонстрировал беспомощность и молчаливое отчаяние. Она ни с кем и словом-то не обмолвилась, а практически все окружающие составили свое мнение о ее характере, которое практически у всех было одинаковое.
Однако в этой стране не смотрели на то, каков человек, нас научили разделять друг друга по принципу свой-чужой. Эта женщина внесла определенную сумятицу, нам было сложно определить, какой она национальности. Все прояснилось, когда она оказалась с нами на одном блок-посту.
Система легче разбиралась в вопросах идентификации, и никакая белая шляпа не могла помочь пройти сложные процедуры досмотров и унижений. Но эта наивная попытка ввести в заблуждение систему стала поводом для едких шуток других женщин, которые оказались на этом же месте. Они работали на каком-то производстве, предусматривающем тяжкий физический труд. Их кожа на лицах задубела, огромные мозоли на руках свидетельствовали о том, сколько сил они вкладывали для того, чтобы добыть свой скудный кусок хлеба.
Бывшая пассажирка нашего поезда стояла в сторонке, шляпа закрывала часть ее лица, но даже она не могла скрыть страх, который ясно читался на ее лице. Было видно, что она сильно раскаивается в том, что решилась на эту поездку. Ей было далеко за тридцать, но ее знобило, словно маленькую девочку. Ее чувственная натура не была подготовлена к таким испытаниям. По всей видимости, мать у нее была русская, смешанная кровь стала причиной белой кожи, и поводом для насмешек тех, кто узрел в ней и в ее одеянии непристойную слабость.
Женщины-труженицы разыграли между собой мини-сценку, которая невероятно развеселила их. Процедуру прохождения блок-поста они выучили назубок и нисколько не боялись ни угроз, ни брани милиционеров.
Одна из них спросила другую:
- Где твоя шляпа?
Та, к которой был обращен вопрос, была маленькой женщиной неопределенного возраста, со сморщенным и некрасивым лицом. Тяжелый труд изуродовал ее тело, одежда свидетельствовала о нищенском существовании, но чувство юмора она сохранила в полной мере.
Мои шляпы лежат в отдельной комнате, и я их одеваю, когда иду на дискотеку. На каждый выход у меня отдельная шляпа,- ответила она.
Громкий хохот окружающих стал наградой за ее остроумие. Благосклонность зрителей послужила поводом для новых острых шуток, иногда доходивших до грани приличия.
Никто не обращал внимания на ту, которая стала объектом нападок. Женщина находилась на грани нервного срыва, страх перед угрюмыми людьми в камуфляжной форме, ненавидящими ее из-за национальной принадлежности, неспособность противостоять тем, кто унижает ее за стремление быть похожими на других, чтобы избежать этих унижений, делали ее беззащитной и смешной.
Мне было искренне жаль ее, я понимал ее страх, и не осуждал за это. Она была неспособна постоять за себя, это был большой ребенок, которого не научили жизни, и реальность срывала с нее розовые очки с кровавыми слезами. В этот миг жизнь учила ее тому, что нужно оставаться тем, кто ты есть в любых условиях, и принимать удары судьбы в равной степени со своим народом.
Белая шляпа не стала поводом для того, чтобы с нее взяли меньше мзды на посту. Мне почему-то показалось, что с нее содрали больше. Во всяком случае, постовые такого шанса вряд ли упустили бы, да и они поняли, что за нее заступаться не будут.
С тех пор прошло много лет, а этот случай почему-то запомнился. Запомнилась собственная растерянность и бессилие. Захотелось защитить женщину, которая была старше меня, но и не мог остановить тех, кто взвалил на свои плечи тяжкое бремя пропитания своих мужей и детей. Они надсмехались над другим выбором. Им было жаль свои загубленные жизни, но кто мог бы осудить их за это, и как мы могли не оценить такое самопожертвование?