Шестнадцатый день без тебя. Сегодня последний день кошмарного июля. Теперь я буду очень не любить этот месяц. А раньше это было самое любимое время: мы не вылезали с Камы или ездили на озёра Красавы. Купались, делали шашлыки или купаты, было всегда очень весело. А, главное, мы были только вдвоём, как мы с тобой повторяли: «мы находимся в своей самой любимой компании». А ещё у нас на Бабке было своё тайное любимое место, помнишь, где мы купались и загорали нагишом. Ты действительно был моей самой любимой и единственной компанией, без тебя мне ничего не хочется, ничего не нужно. Все желания потеряли смысл.
Семнадцатый день кошмара. Я не могу проснуться, кажется, что это просто жуткий сон, а ты меня не будишь, но сейчас ты повернёшься, растолкаешь меня и всё будет в порядке. Я чувствую, что ты где-то рядом, в этой комнате. Во сне и наяву я всё время хожу из комнаты в комнату, надеясь, что ты там. Но ты больше не машешь мне из окна, когда я ухожу куда-нибудь, не ждёшь у дверей, чтобы открыть её и помочь с тяжёлой сумкой. Ты всегда заботился обо мне, даже после инсульта, ты делал всё, что мог и даже больше. Ты всегда был стопроцентным мужчиной наверно, поэтому ты так нравился всем женщинам, которых я знала. Иногда я относилась к этому снисходительно, а иногда ты на себе чувствовал силу моей ревности. Как я ревновала тебя, любимый! Наверно, потому, что ты был намного лучше и доброжелательнее меня, а я где-то внутри понимала, что я недостойна тебя. Душою не доросла.
Восемнадцатый день без тебя. Какая жестокая и страшная неотвратимость. Я не могу остановить этот сумасшедший календарь, повернуть это чёртово время вспять. Через какую дыру времени мне пробраться к тебе, родной?! Я больше не смотрю новости, там ничего интересного, а кроме того, мне не с кем обсудить их. Ты был для меня мужем, другом, защитником, помощником, собеседником: я потеряла всё.
Девятнадцатый день моего одиночества. Меня всё время мучает, что нам не дали попрощаться, в реанимацию меня не пустили, ты попытался что-то крикнуть из окна, а, дура, побоялась тебе ответить, всё-таки больница, реанимация, но я слышала тебя, мой любимый, это я бродила под этими окнами, сидела под дверью реанимации. Меня не пускали, никто не хотел со мной разговаривать, ничего объяснять тоже. Если бы меня только пустили к тебе, вдвоём бы мы выдержали всё. Сколько мы вынесли вместе, родной. Я не бросила тебя, меня не пустили, я всё время была рядом. Как меня мучает сейчас, что я не прорвалась к тебе, может для тебя всё сделали, что должны были, а может наоборот наплевали и оставили умирать одного. Ты прости, что ты умирал один, любимый. Для тебя теперь всё закончилось, но мой личный ад теперь со мной.
Двадцатый никчёмный день. Больше всего бесит фраза:
-Ну как ты там, как здоровье, держись, давай! Пока!
И поспешно отключаются. Я замечательно себя чувствую, у меня всё в порядке, недавно у меня умер муж, а так всё чудесно. А некоторые начинают давать советы, чем мне заняться, как себя вести и как правильно переживать смерть родного человека. С радостью поменяюсь местами с любым советчиком. Некоторые обижаются на мою «чёрную неблагодарность». Не лезьте!!!
Двадцать первый день. Все эти дни шли страшные ливни. Только один день был хороший восемнадцатого июля – день похорон Володи. А теперь погода плачет вместе со мной, да не просто плачет, рыдает, воет, рвёт и мечет. Но сегодня с утра день выдался неплохой, хочу уговорить Сашу съездить на кладбище. Земля там пополам с песком, и я боюсь, что могилу размыло и памятник упал. Ребята уезжают в отпуск на юг, пока они ещё не уехали надо навести порядок на кладбище. Приехали, памятник действительно на боку, но ещё не упал, могилу надо править, хорошо, что я взяла резиновые перчатки, потому что лопаты у Саши в машине нет. Как могли всё поправили, убрали мусор, посадила цветы на могилах Вовы и мамы. Потом уговорила заехать к моей маме. Там всё заросло так, что могилки маминой было не видно. Хорошо, что не выбросила перчатки, пригодились и тут. Прибралась, выкинула траву, мусор. Саша из машины так и не вышел. Демонстративно дал понять, что здесь мы не родственники. Про поездку на могилу отца сказал:
- Ну что же, отец это святое.
Спасибо и за это. Да и не только, отца похоронили достойно, без споров и скандалов, соблюдая все приличия. Только несколько гостей мне потом говорили, что у вашего Саши даже приличной тёмной рубашки не нашлось, все похороны проходил в какой-то застиранной футболке. Да, в этом он точно не в Котьку. В отца пошёл Денис, у него есть это фирменное отцовское чувство стиля. Что и говорить, Вова мог выглядеть элегантно даже в рабочем халате. У него в багажнике машины всегда лежал рабочий халат, на случай какой-нибудь оказии на дороге. Каждый раз, когда надо было поменять колесо или повозиться с мотором, халат извлекался на свет божий. После использования халат уносился домой в стирку, а наутро отстиранный, отглаженный возвращался на своё место в багажнике.
Двадцать два дня без тебя. Больше трёх недель. Мы на такой длинный срок разлучались лишь дважды. Один раз я улетела в Сочи по путёвке. Я отдыхала в санатории двадцать четыре дня. Там было чудесно, природа, море, лечение. Всё на уровне, только тебя не было рядом. Я старалась заполнить всё свободное время процедурами, поездками по побережью, экскурсиями, но тебя рядом не хватало. Господи, с какой радостью я возвращалась в Пермь. Там меня ждал ты. Не помню, за что я на тебя тогда сердилась, по-моему, ты меня не встретил. Но стоило увидеть твою улыбку и злость прошла. Это твой дар, когда ты улыбаешься - тебе улыбаются в ответ, даже незнакомые, абсолютно чужие люди. Ни у кого больше нет такой располагающей улыбки.
Никто из наших близких не понимает, что мы одно целое, Мэри заладила одно «отпусти, отпусти его». Как я могу вырвать часть из самой себя и куда я должна её отпустить. Мы слишком сплетены, спутаны, мы уже давно один организм. И именно поэтому я так рвалась попасть к нему в реанимацию, чтоб я могла взять часть болезни на себя, мы могли вместе выжить или умереть, но тоже вместе.
Двадцать третий день без тебя. Пусто и страшно. Кругом ходят люди, чем-то занимаются, суетятся, как муравьи в муравейнике. А ты помнишь наш муравейник? Каждый год мы туда ездили за подснежниками и смотрели, как быстро растёт муравьиный небоскрёб. Неподалёку вырос ещё один, муравьи как будто соревновались, кто построит выше и быстрее. Наши побеждали, но в один приезд мы увидели изуродованный, разорённый муравейник, а в двух местах торчали пластиковые бутылки: одна пустая, другая с недопитым пивом. Ты убрал бутылки, помог муравьям накидать каркас сооружения и насыпал поблизости строительный материал: хвою, кусочки коры, старые трухлявые ветки, ещё какие-то былинки. С удвоенной силой они стали затаскивать буквально упавшие с неба стройматериалы и ремонтировать свой дом. Потом ты покрошил им крошки от печенья и мы уехали. А через две недели, приехав на то же место, мы любовались отремонтированным муравейником, который был не хуже прежнего.
Двадцать четвёртый день без тебя. Что же случилось с нами, Котька? Ведь мы столько пережили вместе? Помнишь, сколько лет я лечилась от бесплодия, причиной которого стало сотрясение мозга, перенесённое в детстве. Пятнадцать долгих лет, но мы не отчаивались. И вот, наконец, долгожданная беременность! Именно она и вызвала нагрузку на позвоночник, после которой я фактически обезножела. Даже моя собственная мать была против беременности, и только мы с тобой были счастливы. Вся нагрузка легла на тебя, я сама не могла даже дойти до туалета. Бедный мой Кот, сколько ты перенёс тогда: на работу, потом на обед, чтобы покормить меня, обратно на работу, вечером массаж, нога стала атрофироваться, дикие боли в спине, вечные обезболивающие уколы. Ты сам придумал для меня массажёры, чтобы хоть ненадолго снимать боль. Где-то между всеми этими кошмарами урывками ты спал
.
А потом тебе удалось найти частного врача, которая смогла поставить меня на ноги. А помнишь первую блокаду, которую мне ставили, чтобы снять боль. Иглы, которыми вводили препарат были изогнутые, очень толстые и длиной сантиметров двадцать. Лекарство вводили вместе с обезболиванием, но всё равно боль была такая, что я орала, как резаная. Медсестра непредусмотрительно закрыла дверь кабинета изнутри на ключ, а ты, услышав мой дикий крик, снёс эти двери к чёртовой матери. Ремонт дверей нам пришлось оплатить, но закрывать их изнутри больше не стали. На первые блокады ты меня буквально приносил, но через четыре дня, на следующую блокаду, я поднималась сама на второй этаж, крепко держа тебя под ручку. Мы справились, одержали ещё одну маленькую победу. И вроде бы всё должно быть хорошо, но врачебная ошибка во время родов и наш Николенька погиб. Тогда я была в таком отчаянии, что не хотела ни с кем общаться, даже с тобой. Прости, любимый, я думала, что больно только мне. Ты держался на удивление спокойно во время всего, что на нас навалилось, терпеливо вынося все мои истерики и упрёки. И только однажды ночью, зайдя на кухню попить, я увидела, как ты, сгорбившись, сидишь и плачешь (первый раз в моей жизни!). Прости мне эгоизм, мой родной, ты столько сил приложил для меня и нашего ребёнка и эта утрата для тебя была таким же горем, как и для меня. Прости меня, любимый, и за это.