Война

 
 
    Селяне  работали, веселились, женились, производили на свет потомство. В общем, их жизнь  шла своим чередом.      
      Курлакчане обычно просыпались до петухов, пока солнце ещё не взошло.
      Женщины спешили сначала сделать  повседневные дела  в своих дворах, а после уж шли на работу в колхоз. Подоив коров, отправляли  их с пастухом на пастбище, потом кормили имеющуюся в подворьях живность. Из собранных в курятнике яиц часть оставляли на продажу, а другую  сразу же отправляли на сковороду и по утрам жарили яичницу.
       Накормив  мужей и сыновей, жёны и мамы укладывали им в холщёвые сумки нехитрую  провизию. Бутылка парного молока, кусок сала, буханка домашнего хлеба да несколько сочных луковиц-вот и весь  незамысловатый обед работного люда.
      Мужское население, как и подобает, трудилось в колхозе на самых тяжёлых участках.  Да оно и понятно! А работы в колхозе хватало всем  в поле, на скотном дворе, на покосах и в МТС( машинно-тракторной станции). Раньше-то на лошадях пахали, а теперь в колхозе появилось целых три трактора. Потому и стали быстрее управляться с  пахотой, боронованием и посевом. В числе первых трактористов значился младший брат Ивана Никитовича, Василий Татаринский. Его так увлекала техника, что он с утренней зорьки до заката солнца не вылазил из кабины своего железного коня.
      На скотном дворе живности разной полно: коровы,  свиньи, овцы,  и конечно-же, лошади. Это вотчина скотников - мужчин. А вот женщины в основном хозяйничали на птичьем дворе. Кур разводили  много и  уход за ним тоже нужен постоянный: покормить, наполнить поилки свежей водой, обновить солому на подстилках, собрать яйца.  Особенные хлопоты  в инкубаторе, где выращивали цыплят.
      Рабочее утро наступало рано у всех колхозников, но ещё раньше  у тех, кто трудился  на покосе. Косари спешили  кто пешком, кто на велосипеде. Ведь обкосить траву в низинах, в логу и по обочинам  пшеничного поля нужно пока не сошла роса. Тогда  скошенная  трава будет сочная  и  пойдёт с пользой  на корм скоту.
      Благо было только одной ребятне!
      Она в это время ещё  сладко спала, пока матери или бабушки их не разбудят. Умывшись и одевшись,  завтракали парным молоком с душистым хлебом или оладушками-бабышками со свежим творожком. К еде были неприхотливы все члены семьи и довольствовались тем, что успевала приготовить хозяйка до ухода на работу.
      Жили все  одинаково... небогато, но и голодными не ходили. А богатых курлаковцев раскулачивали, да выслали из села далеко на север. Их земли, дома, конфискованная живность и имущество распределялись правлением колхоза добросовестным труженикам и многодетным семьям.
      Народ от души работал и также от души веселился, когда был повод.
      А тут повод-то как раз самый, что ни на есть подходящий!
      Напротив дома Татаринских, у Киричкиных, свадьба!
      Песни под гармошку, пляски, ряженые - ну, в общем, всё, как полагается! Гости веселились  до самого утра. Голосистая Александра Гавриловна - главная песенница на всех свадьбах, и здесь  была запевалой! Она  пела  красивым грудным голосом,  вовлекая женщин «играть песни» в разноголосицу. У них это так красиво и душевно получалось, что притихшие гости заслушивались. Её муж, Иван Никитович, каждый раз любовался своей Лёксой, так он ласково  называл жену. Петь-то сам  не  мастак, а вот послушать любил.
      После песен, застолье продолжалось тостами: «За здоровье!», «За молодых!» и «Дай Бог не последняя!». Выпив и закусив, народ пускался в пляс под залихватскую игру незаменимого сельского гармониста Василича.
      На свадьбах всегда присутствовали  особо уважаемые, почётные гости. Вот и на этой от правления колхоза  таковым был Иван Никитович Борзаков. Он, как положено, произнёс пламенную речь молодым и вручил подарок от колхоза. Под дружные аплодисменты молодые преподнесли  ему рюмку горячительного и усадили на почётное место рядом с собой.
      В самый разгар веселья, когда плясуны соревновались кто кого перепляшет под «Камаринскую», в  избу незаметно вошёл местный  паренёк. Он отыскал Борзакова и  прошептал ему что-то на ухо, после чего быстро удалился.
      Почётный гость быстро вышел в сени, а за ним и хозяева дома. Они заподозрили, что Иван Никитович получил какую-то жуткую весть, резко переменившись в лице.
       – Ты чё с лица-то  сошёл, Иван Никитич? – робко поинтересовалась хозяйка  Анастасия Прохоровна.
       – Случилось чего поди? – спросил  Сергей Иванович, положив руку на плечо почётного гостя и заглядывая ему в глаза, – Не томи, Никитич, чё стряслося -то?
      – Война… Немцы нынешним утром на нас напали... – сквозь зубы процедил он, и, попрощавшись с хозяевами, ушёл.
       Киричкин  стоял  в растерянности  не зная как быть, пока Анастасия Прохоровна  не заревела. Гости  выскочили в сени, ничего не понимая: муж стоит, как вкопанный, а жена ревёт не своим голосом. Стали расспрашивать:
       – Чё случилось, Иваныч?
       –  Пошто Настасья-то так убивается?
       – Война... – каким-то чужим голосом промолвил Сергей Иванович, – Немцы напали...
      И тут такое началось!
      Крики, рыдания, причитания...  Какая уж тут свадьба!
      Гости быстро разошлись по домам. Супруги Татаринские шли до дома молча.
      А всё село уже гудело от этой страшной новости… (разве только кроме выпускников, да тех, кто работал в поле).
        После выпускного вечера в школе молодёжь всю ночь веселилась в барском парке. До утра не смолкали  песни под гитару и танцы под патефон.  Выпускникам было не до сна, ведь с этого дня они уже пойдут во взрослую, самостоятельную жизнь. Ребята и девчата строили планы на будущее. Кто-то мечтал поступить учиться в Анну, кто-то в Воронеж, кто-то планировал остаться работать в колхозе. В общем, у всех много задумок и впереди вся жизнь!
        В таком приподнятом настроении молодёжь возвращалась в село, где их ждала жуткая весть, разрушившая мгновенно все  планы и мечты...
        А в то утро Мария Татаринская вместе со свекловичницами, как обычно, рано вышла в поле. Женщины делали вторую прополку свеклы (чтобы в лунке был только один росток, тогда  свекла вырастет крупной).  Они  переговаривались между собой и шутили. Кто-то запевал песню и  все дружно подхватывали. Так дело спорилось быстрее.
       Бригада прошла половину поля, когда звеньевая Анастасия Каурковская объявила перерыв.  Уставшие  свекловичницы  присели на краю поля. Они быстренько пообедали и прилегли отдохнуть на тёплую землю.
        Но отдохнуть не удалось! К ним кто-то мчался на коне.
         – Ой бабоньки! Гонец к нам! Вставайте! – крикнула звеньевая.
        Женщины быстро вскочили, страх обуял их всех:
        – Неужто пожар в селе?  – дрожащим голосом произнесла Мария.
        – По пустякам бы не стал так загонять лошадь… – сказала  её  подруга Клава, наблюдая, как несётся по  полю всадник.
          – Видать, что-то случилось...  – полушёпотом промолвила бригадир.
         Женщины в оцепенении ждали гонца. Казалось, что время остановилось. Тревога не покидала их и ещё больше страшила неизвестность.
          Приблизившись к свекловичницам, всадник крикнул:
          – Беда, бабы! Война! Кончай работу и все к сельсовету!
          Не останавливаясь, он поскакал дальше. А женщины, словно окаменевшие стояли, глядя ему вслед. Потом опомнились, запричитали  и побежали в село, до конца ещё не осознавая, что произошло.
          На площади возле сельсовета собрались все курлаковцы от мала до велика. Женщины рыдали, ребятишки плакали, а мужчины молча стояли с суровыми лицами.
          Возник стихийный митинг. 
          Председатель колхоза  Милованов Захар Михайлович, волнуясь, объявил:
           – Вот… значит… такое дело… С четырёх часов утра... немцы бомбят наши города... и сёла. Даже войну не объявили… втихаря… значит... напали… Всем, кто может держать оружие, сейчас раздадут повестки…
          Тут женщины заревели во всю мощь своих голосов и бросились к мужьям.
           – Бабоньки, дорогие! Ревите-не ревите, а теперь на ваши  плечи, да на стариков и ребятишек  ляжет вся работа в колхозе! – крикнул  Захар Михайлович.
           Выступали ещё какие-то  люди из Аннинского района, просили не паниковать, а собраться с силами и работать за тех, кто будет освобождать нашу Родину от  фашистов. Все они уверяли, что война продлится недолго, и  что победа обязательно будет за нами…
         Митинг закончился, мужчинам вручили повестки и они пошли домой собираться в дорогу. Сборы были недолгими, а проводы слёзными!
         В доме Татаринских  на фронт провожали хозяина, Ивана Никитовича. Жена Лёкса молча собрала рюкзак с вещами, папиросами и свёртком с салом и хлебом. Сын и три дочери тихонечко плакали, а мать сама не проронила ни слезинки, да ещё и прикрикнула на детей:
          – Чего оплакиваете отца? А ну-ка, замолчите!
         Но они впервые ослушались строгую мать и всё время хныкали, провожая отца до площади. Несколько лошадиных повозок снарядили для отправки солдат в Анну. А после их поездом увозили на фронт, кого куда. Повозки почти все уже были заполнены, но Иван Никитович успел  сесть в одну из них. Помахав рукой жене и детям, крикнул:
         – Лёкса, береги ребятишек! А Вы слушайтесь мать! Ждите с победой!
        Лошади одна за другой тронулись, а курлаковцы пошли вслед за ними. Шли до самой до околицы, пока колонна не свернула на трассу и не скрылась из виду.
        Обратно возвращались в село молча. Эта гнетущая тишина сдавливала горло, мешала дышать...
        Почти пятьсот курлаковцев за несколько дней ушли  на фронт.  Шутка-ли!