РАСПРЕДЕЛЕНИЕ.
Я зашел на комиссию по распределению в числе первых, сразу вслед за теми, кто закончил учебу с красным дипломом. У комиссии была сверхзадача: «заткнуть» выпускниками в первую очередь места в далеких участковых больницах, причем не только в нашей Омской области, но и в соседних регионах. И поэтому те, кто учился лучше и шел в первых рядах, попадали в самые «нехорошие» точки, а троечникам потом доставались места даже в областном центре. Обычно слезливые возражения выпускников не принимались комиссией во внимание, но я просто не соглашался подписываться под названиями тех «дыр», в которые меня пытались зачислить. В течение трех-четырех часов меня вызывали в кабинет несколько раз, но к консенсусу прийти мы так и не смогли. За это время я от скуки несколько раз заходил в деканат, и там меня увидела бывшая преподаватель курса неврологии. Она дала мне хороший совет – сказать, что я хочу быть не терапевтом, а неврологом, а кафедра подтвердит, что дает мне учебу в интернатуре. Это резко приближало мое будущее место работы к цивилизованным местам, так как неврологи могли работать не меньше, чем в центральных районных больницах (ЦРБ). По слухам, в этих местах был даже асфальт и телефонная связь. Комиссия дрогнула, но держалась, и предложила мне ряд ЦРБ в глухих местах Алтая.
И тут приехал подзадержавшийся ректор Л.В. Полуэктов. Увидев меня, Леонид Васильевич, которому за предшествующие месяцы я изрядно примелькался по делам студенческого клуба «Агар», осторожно спросил: «А этот чего тут до сих пор делает?». «Да вот, не хочет подписывать распределение в дальние края», - с обидой ответили ему члены комиссии. «Отправьте его, куда он сам хочет, иначе он никогда не отвяжется, я его знаю» – порекомендовал им Полуэктов, и вопрос с моим распределением был решен.
ГОРЬКОВСКАЯ ЦРБ.
Я выбрал для будущего места работы районный центр Горьковское, ближе всего располагавшийся к городу – в 90 километрах. Эта близость к «столице» играла с местной ЦРБ злую шутку: сюда охотно распределялись «домашние» городские мальчики и девочки, которые на выходных могли навещать родителей в городе, а отработав положенные 3 года, сразу уезжали обратно в Омск. Самые дальновидные задерживались на 4 года и, получив на правах ветеранов сельского здравоохранения возможность купить мебельный гарнитур или даже автомобиль, опять-таки увольнялись и уезжали работать в город. Надолго оставались только те, кто был родом из этого района, или же не имел никакого жилья в Омске. Таких «ветеранов» в Горьковском было человек пять – хирург Степаныч, начмед Валентина, два предпенсионного возраста врача: психиатр и окулист, а также совершенно непонятного возраста доктор Вовка, который мог работать терапевтом, хирургом, рентгенологом и еще много кем. И работал бы, если б не был постоянно пьян.
Из моего выпуска приехало четыре врача. Еще человек пять сотрудников окончили институт годом раньше нас, а главный врач Валера и его жена Ольга были ветеранами – на три года нас старше.
ТРУДОВАЯ ЛАДОНЬ ДОЯРКИ.
Мне досталось воскресное дежурство. Обычно в выходные в районном центре меня не было – в пятницу после обеда я уезжал домой, в город, и возвращался в понедельник утром. Но тут было лето, сезон отпусков, работать было некому, и я пал жертвой графика дежурств.
Утром в приемнике хирургического корпуса меня уже ждала пациентка. Хирург Степаныч где-то отсутствовал, второй хирург – Володя – уехал на выходные в город, и вся надежда была на меня. В те времена не было особой разницы, в город уехал нужный специалист, пошел в лес за грибами или улетел на Луну – он был в равной мере недоступен. И даже если доктор просто вышел из дома погулять – «скорая» его уже вряд ли найдет. Телефонов в квартирах тоже ни у кого в селе не было.
Обратившаяся за медицинской помощью женщина была дояркой. Не оператором машинного доения, а именно дояркой. Как говорится, «опытная доярка поднимается на руках по канату за 5 секунд». Женщина утром дома несла стеклянную банку, споткнулась, упала – и осколком стекла разрезала ладонь. Возле пациентки стояла растерянная акушерка. Дело в том, что в условиях сельской местности акушерки прекрасно умели накладывать хирургические швы. Женщины в роддом ЦРБ поступали со всего района в немалом количестве, рожали преимущественно ночью, а дежурного врача акушера-гинеколога не существовало в природе. Были так называемые «дежурства на дому» - когда в течение недели одна из наших двух врачей-акушеров была обязана вечерами находиться дома, и желательно в трезвом состоянии – чтобы в случае чего за ней заехала «скорая» и привезла на работу. Медсестры-акушерки врачей жалели, и на несложные случаи из дома их не дергали, мелкие разрывы зашивали сами. Оно, конечно, так поступать было нельзя, но мы ведь никому не расскажем, верно?
Поэтому акушерка отважно кинулась зашивать ладонь доярке – и впала в ступор. Трудовая ладонь представляла собой сплошную мощную мозоль. Разрез от стекла шел поперек всей ладони, глубиной сантиметра два, и из него не выступило и капли крови – сплошная соединительная ткань, твердая как кирза. Иглы в эту ладонь не втыкались. Особых страданий доярка не испытывала, её больше смущал косметический дефект.
Тут я понял, что всё же смогу помочь пострадавшей. Дело в том, что один из моих друзей, с которым мы часто ходили в походы, был хирургом (ну, в студенческие годы – будущим хирургом). И в поход он всегда брал с собой иглодержатель и самые большие и кривые хирургические иглы, какие только бывают на свете. В горах и лесах мы часто чинили рюкзаки и ботинки с помощью этого инвентаря. Ладонь доярки немногим отличалась от подошвы горного ботинка, и я решил, что справлюсь.
Сначала я совершил тактическую ошибку – попытался провести местную анестезию новокаином. Игла в кожу ладони входить отказывалась. Пациентка с интересом следила за моими усилиями, а потом посоветовала мне сразу шить, так как никакой боли она не чувствовала. Я выбрал привычного для меня по походам размера иглу – и прекрасно провел нитку через оба края раны. А дальше возникла проблема – те узлы для ниток, которые я знал, на ладони не держались. Тут-то и пригодилась акушерка – она умела вязать как раз таки хирургические узлы. И наша военно-полевая хирургическая бригада заработала – я шил, акушерка вязала узлы, доярка смотрела бесплатное шоу.
Надо сказать, что больше в жизни я никаких ран не зашивал, а порезы, с которыми иногда ко мне обращались соседи и знакомые, стягивал узкими полосками пластыря. Ну не было среди них ничего похожего на подошву горного ботинка….
ЗАГОРЕЛСЯ КОШКИН ДОМ.
Утром перед моим кабинетом в поликлинике сидело три человека. Двое мужчин поддерживали под локти средних лет женщину. Волосы женщины были растрепаны, одежда в беспорядке, лицо и руки покрывали мелкие порезы.
Женщина зашла ко мне в кабинет, сопровождающие остались снаружи. Волнуясь и несколько излишне жестикулируя, женщина рассказала мне страшную историю. Вечером они всей семьей сели ужинать, и вдруг, разбив вдребезги оконное стекло, в комнату влетел горящий факел. Начался пожар, пламя охватило шторы и мебель. Всю ночь женщина отважно боролась с огнем, и вот утром наконец отправилась к врачу.
Я попытался понять, а чем, собственно говоря, может помочь в такой ситуации невролог. Ничего не придумав, я отправил пациентку на первый этаж, к хирургу – обработать ссадины и сделать прививку от столбняка. Один из сопровождающих пошел с женщиной, а второй остался возле кабинета.
- Вот такие дела! – сказал он.
- Да, ужасная история – согласился я. – А кто дом поджег, выяснили?
- Так никто не поджег – удивился мужчина. – Сидели мы, ужинали, и вдруг она как подскочит! «Горим!» - кричит, по комнате бегает, стекла бьет, порезалась вся. Совсем баба с ума сошла. Еле связали мы ее, а утром вот сюда привели.
-А чего ж вы, болваны, сразу мне это не рассказали? – несколько эмоционально удивился я.
-Ты доктор, ты и думать должен! – обиделся мужик.
-Там внизу, рядом с кабинетом хирурга, как раз кабинет психиатра находится – распорядился я. - Зайдите туда всей семьей и подольше не выходите!
Думать я, видите ли, должен… Дом у них загорелся, ага…
ДИАГНОСТИКА НА РАССТОЯНИИ.
Вечером ко мне зашли наши стоматологи, Сергей и Люся, и попросили меня посмотреть на дому их пожилую родственницу. Как им сообщили, у бабушки внезапно перекосило лицо. При этом других изменений самочувствия не было. Сами они посмотреть на пострадавшую не ходили, но по рассказам – это точно поражение лицевого нерва. А может быть, и инсульт. Прошло уже три дня, лучше бабушке не становится, есть толком она не может – в общем, нужна консультация невролога. Ну, надо – так надо. Пришли мы в гости к голодающей бабушке, посмотрел я на страдалицу с порога… Потом молча повернулся к стоматологам. Люся покраснела, Сергей чертыхнулся, обернул пальцы носовым платком и вылечил старушку. Вывих нижней челюсти – вот что это было. Самая что ни на есть стоматологическая патология.
МАРУСЯ ОТРАВИЛАСЬ, В БОЛЬНИЦУ ПОВЕЗУТ.
Молодые специалисты приезжали в район не только по линии здравоохранения. Жилья на всех не хватало, и долгое время народ обитал в гостинице. Были там несколько врачей, лейтенант милиции, инженер с маслозавода, начальник строительного участка. Постепенно все куда-то расселялись, и только я один прожил в гостинице три года. Каждый месяц меня, по советским правилам, из гостиницы выписывали – нельзя было там столько жить. И на следующий день снова вселяли – больше девать меня было некуда. В конце года, когда денег в больнице оставалось мало, меня на месяц вообще отправляли домой. Зато удобно – всегда известно, где находится доктор, и телефон там есть. Летом в гостинице добавлялись приехавшие на практику медсестры, а также еще какие-то девицы – не то технологи, не то бухгалтера.
И вот однажды одна из таких «летних» девиц отравилась. Отравилась она не случайной колбасой, а целенаправленно, по сугубо личным соображениям: выпила упаковку каких-то успокаивающих таблеток. Ну и, натурально, заснула. Приехала «скорая», и начались проблемы. Это петь легко, особенно на нетрезвую голову – «в больницу повезут», а как спустить бесчувственную деву со второго этажа? Лестница очень узкая, с поворотом, носилки даже пустые пронести не удалось (добротные железные носилки, складных брезентовых не было). Да и кто тащить будет? Пожилой водитель «скорой» дядя Ваня постоянно маялся поясницей, и таскать тяжести не собирался. Веселая фельдшер Надя была, конечно, девушкой фигуристой, но тоже в грузчики не годилась. И тут вспомнили про меня.
Я, разумеется, не раз видел на плакатах и в фильмах, как транспортируют пострадавших вообще, и бесчувственных девиц в частности. Я подошел и решительно взял девушку на руки. Весьма упитанная, и по случаю жары, вспотевшая тушка выскользнула из моих рук и шлепнулась обратно на постель. Тогда я попробовал взвалить девушку на плечо – я видел, что именно так носят украденных невест. Но и тут что-то не сработало. Возможно, как тех невест, пострадавшую надо было завернуть в ковер – но ковра не было в наличии. Количество советчиков увеличивалось в геометрической прогрессии, а вот помощников что-то не прибывало. В конце концов, я кое-как девицу усадил на кровати, потом взгромоздил себе на спину и, придерживая за руки, отнес вниз, на крыльцо. Там её аккуратно положили на носилки, и наша «Маруся» поехала, наконец, в больницу.
В приемном отделении собрались все имевшиеся в наличии врачи – стоматолог, педиатр и я, невролог, и стали думать, как спасать девицу. Самой умной оказалась дежурная медсестра – она извлекала из шкафа набор для промывания желудка – толстый зонд, воронку и чайник. Ну, и тазик, конечно. Дальше дело в свои руки взял педиатр Саша – в конце концов, это было его дежурство.
Вот сейчас много говорят о том, что официальная медицина ничего не может, и обращаться за помощью надо к интернету, или к народным целителям. А тут мы наблюдали волшебную целительную силу стандартного медицинского набора. Уже на стадии введения толстого зонда потерпевшая резко пришла в себя, и стала активно сопротивляться лечению, в том числе – укусила Сашку за палец.
Обиженный доктор довел дело до логического конца, и влил в скандалистку через зонд и воронку три чайника воды. Наступило бурное выздоровление.
Девушку вытерли полотенцем, подруги принесли ей одежду, и она быстренько уехала домой. Никакого «спасибо» мы не дождались. Ладно, Сашу не поблагодарили, это всё же была его работа – лечить. А мой, можно сказать, подвиг тоже ведь остался незамеченным…
УЖАСНОЕ ДЕЖУРСТВО.
Было лето, было воскресенье, и снова было дежурство. С утра ко мне подошла семейная пара педиатров, Саша с Ирой, и сказали, что они уезжают в город. (В ЦРБ была еще педиатр Таня, жена хирурга Вовы, но она уехала в отпуск в Сочи, что тоже добром не кончилось). Я с тревогой спросил, что мне делать, если «скорая» привезет больного младенца. Мне сказали: «Ну, если температура и хрипы в легких – назначь жаропонижающее и пенициллин. Если просто температура – то жаропонижающее». Я записал инструкцию на бумажку. На прощанье ребята пожелали мне легкого дежурства – ну и, конечно, сглазили.
Время шло, светило солнце, дежурство протекало спокойно. Я сделал обход пациентов в корпусах больницы и сел читать книжку.
Обычно в фильмах ужасов беда приходит в полночь. Ко мне же беда приехала в полдень – участковый милиционер привез из соседнего села парня с ножевым ранением руки. Я-то сначала не понял, что это – начало печальных событий, просто вызвал из дома хирурга Вову, он рану зашил и отправился домой. А пациент – в кутузку.
Через полчаса привезли хирурга Степаныча. У него на фоне злоупотребления разыгрался очередной приступ острого панкреатита. Степаныча привычно положили под капельницу.
Тут снова приехала милиция и привезла второго участника ножевого конфликта – с ранением в живот. Ранение было проникающим, из раны кокетливо выглядывал кусочек сальника. Вызванный заново хирург Вова сказал, что один он на полостную операцию с неизвестным объемом работы не пойдет (Степаныч всё еще был вне игры), и раненого повезли в соседний райцентр, в Калачинск, в сопровождении нашего единственного анестезиолога Сереги.
Сразу вслед за этим обратился пациент с банальным аппендицитом. Но Вова в одиночку, без анестезиолога, оперировать больного не мог, и отправился вместе с ним в тот же Калачинск.
Ситуация напоминала мне известную притчу про лодку, волка, козу и капусту, где с ролью овоща успешно справлялся Степаныч.
Примерно через час Вова с Сергеем из Калачинска вернулись, но работы, по счастью, для них пока не было.
В сумерках мне, как я и предполагал еще утром, привезли годовалого младенца с высокой температурой. Действуя по алгоритму, я назначил бедолаге лечение и госпитализировал. Правда, тема хрипов осталась не раскрытой, так как у маленьких детей дыхание вообще «жесткое», а ребенок к тому же кричал…
Потом обратился мужчина, которому вчера удалили зуб и велели не пить алкоголь. Он решил проверить – «а что будет», и у него началось сильное кровотечение из лунки. Я вызвал удивленного стоматолога.
Ближе к полуночи из дальней деревни на мотоцикле приехали трое веселых и пьяных подростков. Оказывается, двое из них, шутки ради, набили третьему в папиросу порох. Порох ожидаемо взорвался, и их друг получил ожог глаза. Все трое были просто в восторге от удачного вечера. Я промыл глаз всякими каплями, и парни поехали домой. Но прощанье они мне сказали:
– Доктор, вы спать не ложитесь, вам сейчас девку рожать привезут!
- Вы откуда знаете? – спросил я, одолеваемый нехорошими предчувствиями.
- А мы когда мимо соседней деревни ехали, она на трассе стояла, попутку ловила. Сказала, что рожает!
И вестники беды уехали в ночь.
Вскоре возле больницы остановился грузовик. Я сразу вызвал в приемник акушерку. Открылась дверь, и из темноты к нам шагнула молодая, слегка нетрезвая женщина, крепко вцепившаяся руками в резинку своих трусов. В трусах шевелился и пищал ребенок, которого она родила по дороге. Акушерка быстро перерезала пуповину, ребенка унесли в недра роддома, а я, убедившись, что все под контролем, отправился в ординаторскую. Остановили меня громкие нецензурные выражения, причем ругалась не роженица, а акушерка. Я вернулся узнать, в чем дело. «А вы гляньте, доктор, - сказала акушерка, - Тут полно лобковых вшей!» Смотреть на это я отказался.
Потом в роддоме начались сложные роды, вызвали врача-акушера Нину, а потом и второго гинеколога, Олю. Потом привезли мужчину с флегмоной, и я вызвал хирурга. Потом очухался Степаныч и захотел общаться с народом. Я только успевал записывать прибывающих врачей в специальный журнал для начисления сверхурочных часов.
В четыре часа утра в ординаторской торчали два хирурга, два гинеколога, анестезиолог и, по-моему, кто-то еще. Я решил, что именно я тут лишний, и отправился спать в коридор на пустующую каталку.
Больше никогда у меня не было такого разнообразного дежурства, о чем я нисколько не жалею.
Сентябрь 2017.