85. Джузеппе Верди – корифей музыкального театра.
Верди – подвижник оперного искусства.
Верди – трубадур оперы.
Верди – рыцарь арии.
Верди – гениальный музыкальный драматург.
В оперном жанре Верди – драматург шекспировского масштаба.
Оперы Верди несут свет, красоту, любовь, благородство.
Герои Верди – духовно красивые, благородные и самоотверженные люди.
Верди прославляет в оперной музыке рыцарскую доблесть патриотов Италии.
Верди запечатлевает в операх не только патриотов, ведущих борьбу за свободу и независимость родины, но и облик гражданина Древнего Рима, продолжающего существовать в каждом итальянце.
Верди воплощает в операх мечту итальянского народа о счастливом будущем страны.
В оперных ариях Верди слышится голос художника-патриота.
Оперы Верди делают человечество гуманным.
Центральное место в операх Верди занимают прекрасные арии.
Верди в «Травиате» щедро делится чудесными мелодиями с поклонниками своего таланта!
Верди до скончания веков останется кумиром итальянского народа.
Оперная музыка Джузеппе Верди соразмерна и возвышенна, как скульптура Микеланджело, благородна и прекрасна, как живопись Рафаэля.
Ищите истоки оперы Верди в музыке Антонио Вивальди: это композиторы-реалисты: они мыслят конкретно и ясно.
Верди – преемник Кристофа Глюка – в драматизме, Джоаккино Россини – в мелодизме.
Настольная книга Верди - «Семирамида» Россини. Между гениальными композиторами существует прямая связь!
Дух музыки Россини витает над землёй, Верди – воплощает себя на земле.
Россини записывает мелодии, продиктованные Небом, Верди творит прекрасные мелодии самостоятельно.
Мелодии Верди – это бабочки, вылетающие из кокона Россини. Они вечно будут радовать любителей музыки!
Россини – душа итальянского народа, Верди – его сердце и разум.
У Россини одно оперное чудо - «Севильский Цирюльник», у Верди – несколько подобных шедевров! Кто из них более велик?
Верди в сравнении с Россини стоит выше как мелодист и как драматург.
Верди доводит оперную красоту Россини до совершенства.
Опера Верди – это синтез музыки Россини и Винченцо Беллини: от Россини он берёт прекрасное итальянское пение, от Беллини – пленительные мелодии.
Эмоциональное содержание музыки Верди определяют радостное мироощущение Россини и трагическое – Беллини.
Оперный стиль Верди складывается под влиянием роскошного мелодизма Россини, Беллини и Андриана Буальдьё. В нём присутствует как итальянский, так и французский стили.
Верди – воистину Оноре де Бальзак в опере. Композитор и писатель раскрывают жизнь во всей её полноте.
Испытывая взаимную неприязнь, Рихард Вагнер и Верди внимательно изучают творчество друг друга. Для них искусство – превыше личных амбиций!
Верди изображает реальную жизнь, Вагнера вдохновляют подвиги мифологических героев.
Верди – дерзновенный композитор, не уступающий по силе духа Вагнеру! Верди и Вагнер закладывают фундамент современного оперного театра.
Бессмысленно ставить рядом гениального Верди с талантливым композитором и либреттистом Арриго Бойто!
Верди – яркое дневное солнце итальянской оперы, Джакомо Пуччини – вечерняя заря, Джанкарло Менотти – непроглядная ночь.
Даже роковые страсти в операх Верди художественно прекрасны, чего нельзя сказать об операх Альбана Берга и Дмитрия Шостаковича.
86. Лирические мелодии Шарля Гуно сияют позолотой былого королевского величия Франции.
Духовные произведения Гуно отличаются возвышенным мелодизмом.
На светскую лирику Гуно оказывает заметное влияние его духовная музыка.
Гуно – многогранен: потоки светской и церковной музыки сливаются так, что порой трудно отделить один от другого.
Гениальные французские лирики-романтики Шарль Гуно и Жюль Массне создают свои лучшие оперы «Фауст» и «Вертер» на сюжеты немецкого поэта Иоганна Вольфганга Гёте.
Зло не исчезает, а лишь перемещается в другое место: так и гётовский образ Мефистофеля из литературы переходит в оперу «Фауст» Гуно.
Гуно – великолепный лирик. Его музыка не блекнет перед роскошными цветами поэзии Виктора Гюго!
Всего лишь три года отделяют создание романа «Мадам Бовари» Густава Флобера от оперы «Фауст» Шарля Гуно. Эти произведения отличаются эмоциональной глубиной и художественным совершенством.
Гуно – античный певец с лирой в руках, Камиль Сен-Санс – библейский рапсод с кифарой или цимбалами.
Шарль Гуно – лирический, Жорж Бизе – лирико-драматический, Камиль Сен-Санс – лирико-эпический. Так, лирика во французской опере поднимается до вершин эпоса.
87. Музыка Жака Оффенбаха искрится молодостью и весельем!
88. Скрипач Анри Вьётан – мощный, жизнелюбивый романтик.
89. Александр Серов прививает русской опере шекспировскую страсть.
90. В органной музыке Сезар Франк любуется совершенством и красотой Божьего мира.
По мастерству Сезар Франк сравним с Петром Ильичом Чайковским, но по таланту они – несравнимы.
Чтобы быть гением, недостаточно обладать мастерством. Оно имеется у Сезаря Франка и Сергея Танеева, но – гении ли они?
91. Симфонические картины Бедржиха Сметаны воспевают красоту и величие Чехии – земли героических подвигов и духовных прозрений.
92. В симфониях Антона Брукнера царит Создатель мира.
Брукнер – композитор духовной мощи и непреклонного стремления к Отцу Небесному.
Для Брукнера природа – Божий храм, в котором человек славит Отца Небесного.
На музыкальной скрижали Антона Брукнера начертано: «Бог и отечество!».
Грандиозные симфонии Антона Брукнера являются апофеозом Священной Римской империи.
Брукнер – австрийский колосс. В симфониях он создаёт миф о великой стране, обречённой на гибель. Вот чем объясняется трагедийный характер его музыки.
Тяжёлое, свинцовое небо над гибнущей империей – таково содержание Девятой (неоконченной) симфонии Брукнера. Композитор не завершает монументальное произведение, видимо, потому, что ещё не наступил роковой час для Австрии.
Музыка Брукнера передаёт красоту природы, грациозность движений и жестов танцующих пар на сельских праздниках.
Антон Брукнер – пророк из народной среды, вроде старца Григория Распутина. Оба пользуются монаршим благоволением. Оба предвещают «конец света», с именами обоих связано падение империи! Немецкий композитор и русский «старец» предсказывают наступление апокалипсиса!
Симфонии Брукнера поднимают трудные и мучительные вопросы о судьбе родины – некогда великой державы. Теперь же Австрия стоит на краю пропасти!
Симфонический Антон Брукнер – антипод оперному Рихарду Вагнеру. Их грандиозные произведения имеют противоположную идейную направленность: Брукнер предчувствует близкий конец великой державы, Вагнер осознаёт необходимость объединения разрозненных немецких княжеств в единое государство. Не случайно Вагнер успевает завершить тетралогию «Кольцо Нибелунга», возводит собственный оперный театр, где осуществляет её постановку, тогда как Брукнеру не удаётся закончить эпико-трагедийную Девятую симфонию.
Выдающийся органист Антон Брукнер продолжает баховские традиции нравственной и духовной музыки.
Брукнер – композитор бетховенской воли и бетховенского духа. Его музыка взывает к Высшей Силе!
Брукнер, подобно Сезарю Франку, является гением труда и настойчивости и только затем – гением музыки.
Брукнер и Франк – корифеи духовной музыки, выдающиеся органисты и мужественные борцы за своё творчество, чья музыка получает известность на склоне их жизни.
Симфонии Брукнера и Густава Малера венчают эпоху романтизма в музыке. Духовный мир австрийских композиторов – это торжество царственной природы, гимн человеческой свободе.
В симфониях Брукнера оркестр органный, а не оркестровый. Австрийский композитор – плоть от плоти органист. Наоборот, его соотечественник Малер – гений оркестра!
Австрия, её великое прошлое и трагическое настоящее, пронзительная труба будущего апокалипсиса – таково содержание грандиозных симфоний Брукнера и Малера. В симфониях Брукнера отображается эмоционально-трагедийный, Малера – экспрессивно-трагедийный дух. Дистанция между этими композиторами огромная, ибо разница в их возрасте составляет 36 лет.
Эпическая мощь симфоний Брукнера способствует продлению его жизни до 72 лет, творчество Малера, утратившего идеалы, сводит композитора в могилу в 50 лет. Нельзя отрицать связь между судьбой художника и характером музыки, между музыкальными творениями и эпохой, в которой он живёт.
В симфониях Брукнера звучит труба бедствия, Александра Скрябина – труба надежды!
Брукнер и Эйтор Вилла-Лобос – геркулесовы столбы, за которыми открывается неведомое пространство!
93. Иоганн Штраус покоряет Европу элегантными венскими вальсами.
94. Антон Григорьевич Рубинштейн – ревнивый отец-покровитель молодой русской музыки.
От стихов Василия Жуковского отталкивается Пушкин, от музыки Рубинштейна – Чайковский. Учителя открывают дорогу будущим гениям!
На музыкальной клумбе Рубинштейна вырастает прекрасный цветок – Пётр Ильич Чайковский.
Рубинштейн – великий музыкант, Чайковский – гениальный композитор.
Истоки гениальности Чайковского надо искать в духовно богатой личности Рубинштейна. Рубинштейн создаёт Чайковского, хотя верно и другое: Чайковский сам себя делает творцом музыки.
Рубинштейн в музыке – пассажно-речитативный, Чайковский – интонационно-мелодический. Рубинштейн строит музыкальную форму, Чайковский заполняет её лирико-драматическим содержанием.
Без проникновенной лирики Рубинштейна не появился бы на свет автор «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы».
Лирические мелодии Рубинштейна трогают душевной теплотой.
Рубинштейну удаются не только мелодии горячей, страстной любви, но и мелодии холодного созерцания мира.
Знаменитый пианист Рубинштейн как бы на ходу присаживается за рояль, чтобы записать мелодию. Отсюда происходит его рассеянное отношение к композиции.
У Рубинштейна существует известное расстояние между творчеством и мастерством, которое блестяще преодолевает Чайковский.
В русской музыке Рубинштейн – сервантовский Дон Кихот, Чайковский – шекспировский Гамлет.
Слава Ивана Айвазовского не затмевает его талант, что не скажешь об Антоне Рубинштейне: если живописец держит славу в чёрном теле, то композитор – холит и балует её.
95. Иоганнес Брамс – композитор-мудрец. Он беседует наедине с мирозданием!
Музыка Брамса – это философия в нотах!
Брамс – композитор-мыслитель, чья музыка является результатом серьёзной внутренней работы.
Лучший друг и собеседник Брамса – собственная музыка!
Брамс – философ с пламенем страстей в груди. Он либо созерцает мир, либо отдаётся чувственным влечениям.
Музыка Брамса имеет четыре области чувств и мыслей:
1. философское созерцание;
2. целомудренная лирика;
3. порывы страстей;
4. стихия народного танца.
Без нескольких счастливых мелодий, созданных Брамсом, его музыка погасла бы навсегда.
Иоганнеса Брамса любят те, кто готов следовать за его глубокими мыслями.
Произведения Брамса держатся на виртуозной мотивной разработке.
Оркестровые фактуры Брамса прозрачны, как тихое утреннее озеро, на дне которого виден каждый камушек, каждая ракушка.
Музыкальные картины Брамса настолько образные, что невольно представляешь себе усадьбы, селения и одинокие хутора по берегам медленно текущего Дуная.
Бывает так, что Брамс тривиальную музыку заключает в совершенные классические формы, в силу чего она кажется убедительной.
Брамс – мастер преобразования банальной музыки в большое искусство!
Иоганнес Брамс – интеллектуально-эмоциональный композитор: он руководствуется либо логикой, либо чувствами.
Интеллект Брамса укрощает строптивые чувства.
Брамс – рационалист-лодочник в опасной стремнине чувств.
В музыке Брамса эмоции контролируются интеллектом, который иногда предоставляет им полную свободу.
Порой страсть, как огненная лава, вырывается из недр сдержанной, рационалистической музыки Брамса. Тогда композитор всецело отдаётся эмоциям, цыганско-венгерской чувственности.
Когда музыка Брамса эмоционально взволнованная – это весеннее половодье, когда интеллектуально сдержанная – это музыкальная алхимия.
Чтобы скрыть насильственную роль интеллекта в сочинении музыки, Брамс надевает маску глубокомыслия.
В одухотворённой лирике Иоганнес Брамс воистину гениален, например, во 2-й части Первого фортепианного концерта и в 3-й части Третьей симфонии.
Можно не любить музыку Брамса, но нельзя отказать ему в кристально чистой лирике.
Лирика Брамса прозрачна и тверда, как алмаз.
Брамс – великий композитор в тех случаях, когда его лирика достигает высот небесной чистоты и святости.
В симфонической лирике Брамса выражается вся глубина и вся полнота чувства любви.
Мало кому из композиторов удаётся создать бессмертную мелодию любви. Среди таких счастливцев – Брамс.
Нежная и скорбная мелодия из Третьей симфонии Брамса выражает печаль по несбывшемуся счастью. Эта мелодия – символ Божественной красоты в музыке!
Страстность и нежность определяют характер музыки Брамса. Он желает любить властно и непреклонно, но часто отдаётся нежным мечтам о любви.
Задержав взгляд на Кларе Шуман, Брамс испытывает душевный подъём. В этот момент он словно готов сказать её мужу и своему другу Роберту Шуману: «Любовь – на миг, верность – навсегда!»
Как цветок, засушенный в книжке, будит воспоминания о былом счастье, точно так же лирическая мелодия из Третьей симфонии Брамса напоминает о вечной любви.
В лучших мелодиях Иоганнес Брамс достигает лирико-трагедийных высот сонетов Франческо Петрарки.
Брамс и Петрарка заключают в строгую классическую форму пламя страстей.
Во французской живописи XIX века работают два антипода – классицист Жан-Огюст Энгр и романтик Эжен Делакруа. Можно задаться вопросом: сколь труден путь художника, совмещающего в творчестве оба метода? Таким классическим романтиком или романтическим классиком как раз и предстаёт композитор Брамс.
Брамс обладает редкой способностью переделывать чужую музыку в свою. Иоганн Себастьян Бах и Никколо Паганини в его произведениях – брамсовские.
Классицизм Брамса – это талантливая перелицовка музыки Людвига ван Бетховена.
Не скажешь, что Брамс создаёт собственную оригинальную музыку, он – перевоссоздаёт музыку Бетховена и Шумана.
Брамс обладает сильным бетховенским духом и нежной шумановской душой.
В четырёх симфониях Брамса имеется буквально столько же замечательных мелодий: две бетховенские, бетховенско-шумановская и чисто шумановская. Видимо, Брамс понимает, что его музыкальный гений – плод Бетховена и Шумана.
Классические черты музыки Брамса – от Бетховена, романтические – от Шумана. Брамс, как архитектор музыки – Бетховен, как поэт – Шуман.
Лирика Феликса Мендельсона-Бартольди уносится в Небесные сферы, Брамса – достигает высот звёздного света.
Силой эмоциональных всплесков Брамс не уступает ни Ференцу Листу, ни Рихарду Вагнеру, хотя он не принадлежит к сторонникам программной музыки.
В ранних произведениях Брамс по-шумановски взволнован и порывист. На пороге зрелости он – более сдержан, более вдумчив и рационален, в нём появляется баховская мудрость.
Роберт Шуман в романтической музыке интеллектуал, Брамс – мудрец.
Насколько эмоционально насыщена музыка Рихарда Вагнера, настолько сдержанна у Брамса.
У Петра Ильича Чайковского и Жюля Массне лирика сладострастная, у Брамса – целомудренная.
Брамс для Чайковского – родной по духу антипод, что особенно неприятно осознавать автору «Лебединого озера».
Лирическая музыка Брамса и Александра Глазунова возвышенная, по-осеннему золотая.
Так называемая «чистая музыка» нивелирует конкретные чувства и переживания, которые превращаются в общий эмоциональный поток. Это происходит в творчестве немецких композиторов Брамса и Пауля Хиндемита.