Глава XIII. Активная общественная деятельность

Николай Коровин
      В одно прекрасное солнечное утро, когда вставать рано вроде и не надо, а будильник уже прогудел, в комнате зевающего и потягивающегося Владимира Ильича Ленина заиграл «Интернационал», установленный в качестве мелодии звонка на подаренном Паулем телефоне. Ильич, услышав знакомую мелодию, вздрогнул. Потом быстро обрел понимание, подошел к трубке и провел рукой по экрану. Говорили по-русски. У Ильича похолодело внутри от предвкушения событий. Признаемся честно: за период своей второй жизни Ильич страшно соскучился по родной речи, со всеми этими интервью и телешоу не было никакой возможности вновь поглазеть российское телевидение, почитать российские газеты и уж тем более полистать углубленный учебник по истории. Он уже начал ловить себя на мысли, что и думает частенько на немецком. В итоге всю последнюю неделю Ленин изучал предложения по гостиницам Москвы и приценивался. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит — ему позвонили из администрации Президента и официально предложили вернуться из эмиграции. Но не на прежнее место на Красной площади, конечно же.
      
      «Владимир Ильич! От лица Правительства Российской Федерации предлагаем вам заняться у нас общественной деятельностью. Но есть и еще ряд важных моментов. Необходимо провести медицинское освидетельствование, чтобы выяснить, настоящий ли Вы, действительно ли Ленин? А вдруг самозванец? Для этого мы планируем использовать остатки ДНК с места Вашей предыдущей дислокации. Но ведь Вам и самому интересно, не так ли?» — заговорщически протянул чиновник.
Ленин в своей настоящести не сомневался, но важность шага понимал и сухо согласился приехать. Положив трубку, он пожалел, что не спросил, а можно ли будет заниматься помимо общественной деятельности деятельностью политической. Но о функции перезвона Ленин в тот момент забыл. «С другой стороны, зачем лезть на рожон раньше времени? Посмотрим для начала, как там дела развиваются», — заключил он и приступил к сбору.

      Напрасно он пытался уловить в каждом шаге какое-то коварство или попытку «подставы». Уже спустя неделю после звонка Ильич сидел в самолете. Ему было страшно, но не потому, что он боялся ареста по прибытию, а потому, что это был его первый полет в жизни. Ленин как маленький ребенок смотрел на проплывающий пейзаж под крылом. В тот момент ему в голову лезли мысли о единстве всех людей и о всеобщем братстве и почему-то сомнения в шарообразности Земли.

      А в этот момент российские средства массовой информации вовсю готовились к приезду легендарного гостя. Компотов, например, заявил в своей программе, что руководство России вновь проявило свою дальновидность и провело замечательную многоходовочку: вернуло на Родину выдающегося общественного деятеля, нагло выкраденного прямо из подбрюшья. Но он не забыл осечься, пояснив, что основная цель приезда — тест ДНК. Оппозиционные издания, едва промелькнула новость о приезде, конечно же, завопили о том, что Тупин и его банда всерьез испугались, как бы деятельность Ильича не приняла окончательно несистемный характер. По мнению ряда авторов, Ленин мог организовать провокацию из-за рубежа. «Он мог бы и приехать сам, но что тогда с ним делать? — вопрошал в своем видео оппозиционер Александр Подвальный. — Забрать его в отделение? Но глупо таким образом терять такой уникальный ресурс. Да и посадка, какими бы нелепыми обвинениями они не закрылись (незаконный въезд в страну или побег из Мавзолея), признала бы всем нам, что он — это он. Конечно же, есть вариант отправить его в психиатрическую лечебницу, но, повторюсь, крайне глупо таким образом терять такой уникальный ресурс».

      Итак, Ленин направлялся в Москву; полет прошел хорошо, но при посадке сильно закладывало уши и подташнивало. Ильич держался. Подобное состояние перебило страх того, что сразу по спуску с трапа он будет арестован. Когда он вышел из салона, ему почему-то вспомнилась статья про расстрел царской семьи, прочитанная им на одном интернет-ресурсе. «А с такими настроениями меня могу привлечь под это дело. Вся надежда, что сроки вышли. А что, если годы спячки вычтут?» — штормило его, когда он сходил вниз по ступенькам. На последней он оступился и смешно слетел на землю. Над этим инцидентом потом долгое время иронизировали многие: прибытие вождя транслировалось в прямом эфире по всем федеральным каналам. В аэропорту его встретила делегация, но высокопоставленных лиц в ней не было. Все они были крайне приветливы, и подозрительность Ленина вновь накалялась. Но пока ничего не предвещало беды. Делегация доставила его в центр, и он усиленно пытался по пути узнать какие-то улицы или хотя бы здания. Впрочем, читая про историю СССР, он видел картинки тех же семи высоток, поэтому некоторые моменты он все же узнавал. Был дан торжественный обед, после чего Ленину предложили выступить при довольно большой аудитории. Билеты были реализованы среди «своих», и по заоблачным ценам. Ильич мало того что сильно устал с дороги, так его еще и разморило от обильного обеда, поэтому он начал выступление довольно вяло. Но к окончанию собрался с силами и смог выдать несколько пламенных призывов. Заключительная фраза «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» была встречена овацией. Слушатели выходили из зала под большим впечатлением.

      «Он, он, настоящий!» — вопили одни.
      «Я не смотрел фильм «Ленин в октябре», но уж тут сильно похож»,— рационально заверяли вторые.
      «Мой вердикт: наиграть так невозможно. Это невероятно, но он воскрес. И здесь Россия опять впереди всех. Мы должны гордиться им и забыть о распрях в духе белые-красные», — слышались наставительные возгласы третьих.

      На совещании, состоявшимся после этой лекции, роль Ленина так и определили: эксперимент; а также живой музейный экспонат. Еще при первом звонке Ильичу пообещали медицинскую помощь, поэтому сразу после выступления, несмотря на его горячие протесты, Ленина отправили в больницу. Продержался он там три дня. Врачи не смогли даже придумать внятную причину, чтобы оставить его, но этого и не требовалось. Подоспели результаты анализа ДНК, которые были тут же официально объявлены. Ленин — это Ленин! Никто и не думал извиняться за многочасовые эфиры с разборами фактических и хронологических ошибок в его речах. Да и кому они были бы сейчас интересны — обсуждаемость нового витка ленинианы достигла пика. С Ильичом встретился за закрытыми дверями сам Тупин и поставил строгое условие: никаких призывов к революциям; взамен он предложил ему содержание за казенный счет, госдачу и полный простор для выступлений и прочей научной деятельности.

      – Насчет политики, подумайте хорошенько, надо ли оно Вам? Я считаю, Ваше время уже ушло, но дело Ваше, Владимир Ильич, — резюмировал Тупин.
      – Политика — мое все! Жить не могу без нее! Может, это Ваше время уже ушло? — задиристо крикнул Ленин, бросая вызов.
      – Вы точно хотите? Готовы принять все риски? — Тупин смотрел Ильичу в глаза.
      – Готов! Приму! Сделаю все для Родины и для людей!
      – Подумайте хорошенько. У меня все. До свидания.

      Ленин намек и полуугрозу уловил. Он посомневался одну ночь и принял решение.

      «Вначале надо понять, а к кому здесь сейчас можно взывать, как взывать, каков уровень сопротивления. А просто горлопанить я и не собираюсь. Подождем, посмотрим, окрепнем. Время есть еще. Тупин, может быть, уйдет через год, сменится курс. Вот к этому времени и нужно готовиться. И понимать, кому нужна власть. Не стоит забывать, что на сей раз я один, без сподвижников. Ну вот кого я себе возьму, ведь смешно, все это понимают. Значит пока помолчим, пусть будет ваша. Пусть будет ваша, пока. Но мы еще повоюем».

      На следующий день после разговора с Президентом Владимир Ильич съехал из гостиницы и начал осваиваться на предложенной Тупиным даче. Она была довольно скромной, но по сравнению с его рабочим кабинетом в Кремле во время гражданской — разница была огромна. Ленин познакомился с приставленной к нему экономкой и водителем — щедрый Тупин выделил ему еще и авто из своего гаража. Не обманул он и насчет общественной деятельности. Уже на следующий день Ильич получил приглашение от Московского Государственного Университета на чтение лекций по истории и философии. Разговор шел долгий, Ленин, уже знавший о существовании закона по защите чувств верующих, пытался выбить себе право на антиклерикальную пропаганду, но всякий раз сталкивался с ответом: «Читайте законодательство и старайтесь его не нарушать». Спорные вопросы в итоге кое-как уладили, и была назначена первая дата лекций.

      Шумиха сделала свое дело, народ валом валил на многочисленные лекции, и бывший вождь, привыкший и любивший выступать, чувствовал себя прекрасно в этой роли. Он давал на телевидении большие интервью, в которых вновь и вновь рассказывал о деятельности большевиков, о подготовке революции, о Сталине и Троцком, о гражданской войне и интервенции. Он выступал в различных политических ток-шоу, что повысило еще больше их рейтинги. Наконец, дошло до слухов о том, что он принял предложение сняться в историческом фильме в роли самого себя.
Довольно быстро оказалось, что лекции эти носят не очень научный, а скорее популярный характер. Но Ленин тонко почувствовал эту грань и, как Воланд, прибыв в Москву, пытался разглядеть москвичей в театре, так и Ильич пытался во время этих лекций прочувствовать душевное состояние народных масс. Именно поэтому на лекциях Ленин сознательно избегал призывов к революции. Посещение лекций также оказалось частью уже упоминавшегося нами «советского» тренда.

      ...Огромный красный транспарант висел на здании: «Владимир Ленин. Лекция о роли диалектического материализма в идеологии СССР». Ниже мелким шрифтом указывалась цена: две тысячи рублей.

      – А, коммунизм построим, ага, денег не будет! А сами установили цены! — подтрунивал Михаил над Антоном, когда они приобретали билеты.
      – Тоже мне экономист! Сам понимаешь, что цену не Ленин установил, а организатор, да и цена такая высокая, потому что желающих много, все в зале не уместятся, — огрызнулся в ответ Антон.
      – О да, он, скажи лучше, и не знает! Думает, что все слушают бесплатно! Тебе напомнить, что и сто лет назад митинги большевиков были платные? Либеральная оппозиция, явно буржуазного склада ума, в наше время не берет денег за посещение своих митингов, видишь, до чего прогресс дошел! И пришел он, и сделал все, как было.
      – Ты как бы спрашиваешь у меня, где борьба? Какая борьба, друг мой. Человек уже отборолся в свое время. Хватит с него. И мы сюда идем не на митинг, не потому что сочувствуем большевикам, ведь так? Да и почему лекция большевистского деятеля не может быть платной? Марксизм предусматривал отмирание государства, а уж только потом денег.
      – Ну да, мы против денег, но только не тогда когда они текут в наш карман, — рассмеялся Михаил. На минуту Антон замолчал, задумавшись и почесывая подбородок.
      – Знаешь ли, мне тут пришла в голову мысль, что люди измельчали, — продолжил он. — Сгладились, нет яркостей в личности. Есть попытки выделиться во внешнем виде, но это идет совсем от другого.
      – Тебе надо немного поменять круг общения. Если ты смотришь на таких своих друзей как я, как твой Егор, то, конечно, у тебя возникнет эта мысль. Но я стремлюсь тянуться к тем, кто умнее меня, кто увереннее, кто большего добился. И я вижу целеустремленных людей и пытаюсь у них научиться.
      – Это все… Не то… То есть, конечно же, это все замечательно. Вы все молодцы, ля-ля-ля, но неужели ты сам не понимаешь, что это все… Это высокоразвитое болото. Ты думаешь, я с такими не общался? Да кучу раз. Ты называешь их передовым классом — пусть они им будут. Для меня человек измеряется уровнем его развития, и когда я вижу, что все твои «успешные» разбираются всего в одной стороне жизни, деньгоделании, мне становится грустно. Да, очень грустно. Они все мыслят одинаково, общаются на одном языке, цели у них одинаковые.
      – Да и таких, как ты, немало. И все вы высокоморальны, духовно девственны, мастера советов, знаете, как нам обустроить Россию, да и мир в целом. Дай только вам эти рычаги, наш экипажик так бы растрясло, что выкинуло всех навзничь, поверь мне, история этому учит, самые злодейские дела вообще совершают самые чистые идеалисты.
      – И что меня больше печалит, что тот же я, вкуси плода успешности, раскрутись, также духовно измельчаю, растворюсь личностно окончательно. Это будет говорящий пиджак, что крайне грустно.
Оставив позади змеиноподобную очередь, друзья вошли в зал, который только наполнялся, и где стоял беззаботный гул голосов. Публика была различной: тут были и интересующиеся студенты; и пожилые люди в пиджаках и галстуках, многие и с орденами, пришедшие как на главное собрание в своей жизни; были увлеченные заросшие щетиной марксисты в роговых очках и с толстыми тетрадями; были и те, кто пришел, повинуясь некоему тренду, чтобы потом рассказать о том, как культурно проведено время. Последние, надо сказать, составляли собой половину аудитории. В ожидании выхода на сцену главного героя, друзья возобновили диалог.
 
      – Но не забывай, что Ленин был не только политик, революционер, но еще и философ! — с некоторой долей пафоса и восторга произнес Антон.
      – Ой, да не смеши! В каком месте он был философ? В умении опустить тех, кто мыслил глубже его? Хвостизм, ревизионизм, гвоздевщина, поповщина, эти множественные числа из фамилий, и так далее. Что нового сказал он в философии? Уж с тем же Энгельсом вашим если сравнить, например.
      – Да, я соглашусь с тобой. Я читал его «Материализм и эмпириокритицизм». Кого он там не критикует! Начиная с Маха, Авенариуса, которых клеймит более всего и обвиняет в непоследовательности, кончая Богдановым, Базаровым и Луначарским, коллегами по партии. Первых он обвиняет в уклоне в берклианство, иронизирует над субъективным идеализмом, попутно вспоминает Юма и вдогонку клеймит Фихте. Причем как он строит книгу? Мах и Авенариус несут чушь, ля-ля-ля. Их идеи приводят к солипсизму. Ну не бред ли? На самом деле материя первична, она существовала и до появления думающего субъекта. Далее, опять критикует махистов и опять свое, материя, дескать, первична. Смеется над примером с червяком и динозаврами. Был ли мир тогда? Далее, дескать, кривляка Авенариус вводит всякие новые понятия, лжетермины, примысливает что-то, но зачем, когда материя первична, а разум — упорядоченная материя высокого порядка. Далее оп-оп и опять в ту же лужу. Я хоть и согласен с этим посылом, и с материализмом вообще, в тот момент уже утомился. Навязывание очевидного! Но, видимо, шире мыслить не мог, воду и мусолил потому. Хотя, тебе наверняка близки идеи позитивизма и тем более борьба с историзмом, я читаю сейчас Карла Поппера и его «Открытое общество» — и он также свои идеи проталкивает, возвращаясь к одним и тем же постулатам после отвлеченных философствований.
      – Типично для политика. Лить воду. Главное побольше, помассивнее. Это как главная витрина в магазине, должна ломиться, чтоб покупатель видел, как магазин богат. Единственное, сравни только стиль речи Поппера и Ленина, раз уж у нас подобное сравнение появилось.
      – А что сравнивать? Поппер клеймит Гегеля шарлатаном и клоуном! Это научный подход? Не согласен — обоснуй. А то он пишет, что пытался Гегеля понять, но так и не понял. Я тоже пытался, и тоже, как и многие, «Феноменологию духа» не дочитал. Но про познание, например, понял. Весьма здраво пишет.
      – Я думаю, он так обрушивается за его наследство.
      – А без Гегеля марксизм бы не появился?
      – Это уже в область сослагательного уклон. Но ленинизм точно не появился бы без марксизма. Ленин не придумал ничего нового, это человек не настолько интеллектуально развитый. И, что мне интересно, ведь, по логике Ленина, невозможно отступиться от материализма. Для него это культ, фанатичный, и ничем он тут не отличается от истово верующего. Идеализм позволяет сомневаться, более того, подталкивает к этому! И этим он мне ближе, потому что по складу своему человек существо сомневающееся. И вообще, его идея сильна и культова, и победила не по материализму. Я вообще вспоминаю гегелевский абсолютный дух и абсолютную идею. Ведь коммунизм — это абсолют, это высшая форма, не предполагающая ничего выше нее! Впрочем, он обвинил бы меня в домысливании. Но что касается аргументов махистов, о дочеловеческом прошлом, то зачем примысливать? Для нас динозавры начинают существовать в момент, когда мы откопали их кости. И то, рисунки динозавров — все равно плод воображения человека. Нужно выделять мир объективный, существующий сам по себе (как у нас неверно перевели у Канта термин «вещь в себе» и рисуется детская сказка, где нечто вложено в нечто и так до бесконечности), и мир субъективный, существующий в сознании человека. В сознании каждого мыслящего индивида. И более того, ощущающего червяка. И мир червяка — та часть земли, по которой он ползет. И все. Мы, люди, знаем уже много, но это мизер от всего объективного мира, который существует вне сознания человека и будет существовать и без наблюдателя. Логика махистов в том, что мы говорим «мир есть», и в этой фразе задействуем речь. Раз некому сказать «мир есть», некому увидеть это и понять, то его нет. И его действительно нет в чьих-либо мыслях или ощущениях. Но объективно мир этот есть. Да, тут уже я пытаюсь примирить всех и вся.

      Дарья вошла в аудиторию одной из последних: свободных сидений уже давно не осталось, и народ устраивался поудобнее в проходах. Наверное, она и сама до конца не знала, для чего пришла, и смутилась бы, задай ей кто подобный вопрос, но сам факт прихода был для нее важен. Смутиться Даше все же пришлось — не из-за неудобного вопроса, но из-за количества людей в аудитории. Вообще, она испытывала некий слабо осязаемый страх от людных мест, более того, при поездке в общественном транспорте она всегда садилась на одиночные сиденья (в этом плане трамвай Татра Т3, красный, округлый, был ее идеалом, особенно его московская модификация, где ввиду наличия турникетов первое сидение по левой стороне салона оказывалось отгорожено и в него необходимо было пролезать), а если конструкция салона не предусматривала подобной возможности, то она ставила на соседнее сидение сумку, или садилась посередине, а главным оружие было специальное заклинание, применявшееся, когда человек шел по проходу: «Мимо! Ты пройдешь мимо! Ты сюда не сядешь!» И человек, краем глаза глянув на пустое сидение, устремлялся далее, увидев где-то, очевидно, место более комфортное. И когда уже все оставшиеся места оказывались заполнены, начиналась настоящая война за право сидеть рядом с Дарьей, обычно оканчивающаяся убедительной победой какой-нибудь пожилой гражданки. Некоторые из таких гражданок (таких случаев было несколько, но их необходимо упомянуть), усевшись рядом, начинали обвинять мирно сидящую Дашу в неуважении к старшим, и тогда последней приходилось встать и уйти, понурив голову, в другую часть салона, а то и просто выйти. Поэтому при входе Даша всегда сначала оценивала обстановку и потом принимала решение, садиться или нет; садилась, если народу было совсем мало. Уступать место она категорически стеснялась, до сих пор она помнила тот эпизод, который вогнал ее в краску, когда она в раннем подростковом возрасте уступила одной крайне пожилой женщине. Возможно, причиной этому был тот поток благодарностей, который прозвучал из уст довольно усевшейся гражданки. Эта самая гражданка до тех пор пять минут усердно сверлила глазами ничего не подозревающую и витавшую в своих мыслях Дашу, которая никак не воспринимала обращенное на нее внимание. Вспоминая этот случай позднее, она поняла, что совершила поступок в отсутствии выбора: столкнувшись взглядом со стоявшей женщиной, у нее и не оставалось иного выбора.

      Между тем открылась утаенная до сей поры от глаза публики дверь сбоку от доски и оттуда появился… он! Большинство сразу узнало Ленина, и все зааплодировали. Кое-кто, правда, и засвистел. «Смотри, смотри», — толкнул Михаил Антона. Тот обернулся и увидел, как кто-то в верхних рядах растянул невесть в чем пронесенный романовский бело-желто-черный стяг с надписью «С НАМИ БОГ!» и отчаянно им размахивал. Впрочем, перфоманс длился недолго — бдительная охрана страждущего монархиста увела. Лекция началась.

      «Здравствуйте, товарищи!» — начал Ленин. Антон раскрыл блокнот и снял колпачок с ручки. Михаил хмыкнул и, достав телефон, сфотографировал лектора. Однако всеобщее шуршание говорило о том, что Антон в этом зале не одинок, и его сторонники тоже присутствуют. Впрочем, сторонников Михаила было явно больше, особенно среди женской части. Даша стояла индифферентно и смотрела на лектора, не концентрируясь на нем и не видя его. На долю секунды ей показалось, что она засыпает и сейчас упадет, но ее словно резко толкнули и она очнулась. Ленин уже начал лекцию.

      Имеет ли смысл дословно пересказывать ее содержание? Ильич примерно поровну распинал церковь и капиталистов. В отношении последних он употреблял столь популярное, и, видимо, понравившееся ему слово «олигархи», и было не до конца ясно, кого из богатых и влиятельных людей он включает в свой список. Прошло пятнадцать минут, и первый утомившийся встал, громко хлопнул креслом и стал продвигаться к проходу, приподнимая сидевших в ряду, после чего уверенным шагом, не оборачиваясь, вышел из аудитории. Уход первого человека с любой лекции — всегда акт привлечения внимания к своей персоне, протест, заключающийся в жирном плевке лектору в лицо. Ильич сделал вид, что не заметил. Но у смелого молодого человека быстро нашлись последователи. На десятом уходящем Ленин возмутился: «Товарищи! Здесь вас никто не держит! Можете взять и уйти! Зачем по очереди, мешая другим? Кому не нравится, можете уйти все сразу! Пусть останутся те, кому все это действительно интересно!». Но никто никогда не уходит после таких просьб. Все тут же замолкают и начинают проявлять повышенную заинтересованность к материалу. Ленин продолжил; теперь уходили предельно тихо, не допуская прихлопывания крышек. Даше в какой-то момент стало интересно и она отчаянно силилась понять смысл, но у нее ничего не получалось. Едва казалось ей, что она ухватилась за хвост некой мысли-мыслишки, как Ленин уже перескакивал на другую, с жаром разгрызая ее. Тогда Дарья постепенно попятилась к проходу. На нее никто не смотрел, и она допятилась до тех пор, пока сзади не оставалось одна дверь. Отступать дальше уже было некуда, Даша открыла эту дверь и, никем не замеченная, вышла из аудитории.

      Антон, активно ведший записи в первые полчаса, постепенно охладел к этому — Ленин говорил, может, и не плохо, но все это были сплошь и рядом политические лозунги; они были интересны в контексте столетия октябрьского переворота, но не имели отношения к двадцать первому веку. С другой стороны, думается, и не должны были иметь. Никто не слышал здесь философа-Ленина. Критика религии была топорна — все основные атеистические аргументы и так были Антону великолепно известны. Наконец, лекция завершилась. Желающих задать вопросы после ее окончания было довольно много. Антон и Михаил мычали и изо всех сил тянули вверх свои руки. Один раз Ленин даже ткнул пальцем в их сторону, Антон уже открыл было рот, когда заговорил парень из заднего ряда. Он возмущенно уставился в его сторону, думая: «Какие же глупые вопросы! Ни о чем!» Однако вопросы, касающиеся событий Октябрьской революции и Гражданской войны, представляли серьезный интерес. Ленин честно отвечал, что очень туманно помнит свои ощущения в то время, а если быть честным — то не помнит их вовсе. Видно было, что многие из его суждений слово в слово совпадали с интерпретацией, даваемой в советских учебниках. Спрашивали, чувствует ли он вину за жертвы времен Гражданской войны и военного коммунизма, и он отвечал, что ни его, ни партии большевиков вины здесь нет. Войну начали реакционеры, которые не могли смириться с потерей своей собственности, а советская власть, в отличие от них, всегда выступала за народ, который и защищала в том числе от интервентов. Более того, он заявил о том, что предсказывал гражданскую войну еще до Октябрьской революции, делая свое заявление о переводе империалистической войны в гражданскую, что вызвало серьезный гвалт негодования, даже Антон усмехнулся («Ох ты ж вывернулся как», — подумал он). Ленин подчеркнул, что те люди, простые крестьяне, что выступали на стороне белых, были одурачены. Военный коммунизм преследовал в первую очередь буржуазных провокаторов и лиц, пытавшихся подорвать устои молодого государства, констатировал Ленин. Тут же и последовал поддакивающий вопрос, где автор говорил о том, что «многие и не выбирали, когда оказывались на территории подконтрольной белыми; я сам всю жизнь симпатизировал в этом противостоянии большевикам, но недавно поймал себя на мысли, что, живи я в то время, выбора мог и не иметь». Ленин поспешил согласиться, приведя в пример множество людей, в том числе и офицеров царской армии, не принявших революцию, сомневавшихся в большевиках, но впоследствии, увидев реальные дела новой власти, принявших ее и ставших служить ей с большим удовольствием («Идея же Троцкого была! Спишем на то, что забыл», — слегка возмутился Антон). Слово взял мужчина интеллигентного вида лет шестидесяти, с огромной седой бородой.

      — Дорогой Владимир Ильич! — начал говорить он очень медленно, растягивая каждое слово. — Меня очень давно, еще с советских времен мучает один вопросик, а-ха-ха, щекотливенький! Такой душещипательный, что душа в пятки уходит!
По залу прокатился смешок.
      — Вот скажите мне пожалуйста, — продолжил он после значительной паузы, дождавшись полной тишины, — почему при капитализме возможно существование оппозиционной коммунистической партии, а при коммунизме существование оппозиционной буржуазной партии невозможно? — на этих последних словах он ускорился, показав притихшей публике, что на самом деле может говорить быстро, а вначале использовал вкрадчивость дел каких-то своих скрытых целей. Ленин вскипел.
      — Вы что, правда не понимаете? Капитализм — отживающий слой. Социализм — грядущий. И как можно, если наступил следующий этап, желать этапа прошедшего? Был век конной тяги. Появились автомобили и железные дороги. Мы выступаем за них, за прогресс. И вот все у нас на автомобилях ездят, значит, и на поездах. И какой смысл выступать обратно за конную тягу?
      — Некорректное сравнение, видите ли. Мы можем измерить эффективность поезда и лошади. Да и те же двигатели автомобиля измеряются в лошадиных силах. Представьте себе автомобиль с тягой ноль-пять лошадиных сил? Он кому-то нужен? А ведь ваш социализм и есть те самые ноль-пять. Он не продуман, экономически не выверен. И Вы сами это подтвердили, когда бросались вправо и влево, оказавшись у руля. То, что Ваш строй лучше, определили вы сами. Равно как и ваши оппоненты. Так чем же вы выше?
      — Да как — чем мы выше?
      — Хорошо, вы верите во всемирный успех марксизма? Вот сейчас, в двадцать первом веке? — бесцеремонно перебил спрашивающий.
      — Сейчас мне сложно сказать, мир изменился, но не исчезли классовые противоречия.
      — Марксизм ваш не имеет к этому никакого отношения, классовых проблем он не решает, потому что их декларирует, использует фиктивные рассуждения о справедливости.

      Ленин рассердился окончательно и заявил, что тема лекции не об истории марксизма и не об экономике, а спрашивающий, очевидно, наемник буржуазии. Не ответив на оставшиеся вопросы, сославшись на временной регламент, бывший вождь поспешил откланяться и быстро скрылся. Изрядно поредевшая толпа начала расходиться. Михаил и Антон посмеялись над странного вида молодым человеком, который дремал в одном из первых рядов, но вдруг проснулся от массовой суеты и в непонимании вертел головой, — и поспешили к выходу. Антон хотел было пошутить на тему монархиста, устроившего перфоманс, но Михаил уже устремился по направлению к раздевалке, заняв очередь. Они накинули куртки и вышли на улицу. На улице уже стемнело и было довольно прохладно; подмораживало. Они быстрым шагом направились к метро. Антон вспомнил шутку, которую не успел сказать в помещении. Он начал было говорить, но осекся. Сейчас она ему показалась не смешной, даже глупой. Скажи он ее тогда — она, глядишь, и была бы к месту, но сейчас казалась до боли нелепой, и Антон замолчал. Обсуждения лекции не случилось, потому что Михаил достал телефон и позвонил своему партнеру по бизнесу. Во время разговора он сыпал хоть и знакомыми для Антона терминами, но в крайне непривычном контексте. Обсуждалась аренда, реклама, создание сайта и прочие не менее важные вещи — примерно так понял Антон, никогда лично не интересовавшийся у Михаила про то, чем последний занимается.

      Вскоре подъехал автомобиль, и из него вышел товарищ. Он был хорошо одет, опрятен, и это сразу создало в голове у Антона некое недоверие к нему: казалось, едва он откроет рот, как начнет произносить избитые правильные слова. Михаил представил их друг другу. «Это Олег, мой партнер по бизнесу, я о нем тебе много рассказывал. Это Антон, мой институтский приятель, а теперь и коллега. Познакомьтесь». Антон на уверенно протянутую руку выставил свою слабо, с неохотой, словно хотел показать этим свое превосходство и легкое пренебрежение. «Какой-то неуверенный в себе молодой человек, — подумал Олег, исследуя сверху вниз взглядом сложившего на груди руки Антона — дают ли ему девушки? Нда-а… — тут он увидел, что Антон вовсе не смотрит ему в глаза, хотя вроде бы и ведет разговор, — да, вывод слишком очевидный. Такой бы и штаны не смог бы продать, даже при условии, что это были бы последние штаны во всем городе. Но сколько позерства, сколько пафоса! Хоть бы ботинки протер губочкой! Но себя мнить будет интеллектуалом, много выше всех стоящим интеллектуалом. Конечно, не дают. Ну да это не так уж и страшно. На средненькую проститутку накопить сможет».

      – Очень приятно, — произнес Олег параллельно со всеми этими мыслями. — Ну что нового? Что по той франшизе?
      – Замечательно! Оформляют! — бойко отвечал Миша, вроде как на русском языке, но абсолютно непонятно. — Ой, я вчера был на очень интересном семинаре. Классный оратор был, все разложил. Я вот сейчас вижу, что мы слишком боимся смотреть высоко. Мы сами себя загоняем в рамки, чем сбиваем потенциальный рост.
      – Но в целом как развивается все у тебя? По-прежнему красками балуешься?
      – И да, и нет. Сейчас новую тему осваиваю. Может, и расскажу тебе, если будем сотрудничать. Но вообще, я бодр и полон светлых предчувствий.
      – Так говорят, когда дело буксует, — засмеялся Олег.
      – Погоди, сейчас снимем новый офис, и совсем другое дело будет. Обставим его, повесим атрибутику — у клиентов сразу появиться уверенность. А то по тем делам мы встречаемся в ресторане, пусть даже дорогом — а все равно, что за шарашка, не поймешь.
      – Тут представляешь ли, мне поступил заказ еще по тому, старому делу… Ты же знаешь, что уже два месяца я не занимаюсь разработкой сайтов, как начал франчайзингу обучаться. А тут получил от… как бы выразиться… знакомого знакомого. Порекомендовал меня, значит! А он пекарню свою открыл. Точнее, у его отца уже была пекарня, а он уже, взяв оборудование, снял себе цех и нанял пока нескольких пекарей. Там они всякие булочки делают, пирожные, торты. Он где-то добыл редкие рецепты, вроде познакомился в Фонограмме с чуваком из Мексики.
      – Ого, наркоту, что ли, решил подкладывать?
      – Да нет, там какие-то особые рецепты. Но у нас в России никто ничего подобного не делает. Вот он и говорит мне: надо бы сайт сделать с подобным уклоном. Я там три часика посидел, поработал, кидаю ему, а он в ответ: не то! Я опять сижу! Он опять — не то! Только с третьего раза и сошлись! Так сегодня он мне звонил и говорит: заказы пошли. Причем там случился такой бум, потому что один мужик приехал из Самары к родственникам, и купил в подарок торт случайно. Он поселился в хостеле, как раз по соседству с цехом. Чувствует, пахнет вкусно. И зашел. В итоге там было застолье, все сразились: никогда не ели подобного. Он им сразу оп — и ссылочку. И поехало. Тот теперь говорит: повысили цены на двадцать процентов, за счет чего смогли поток урегулировать. Мощностей пока мало, пекари новые, на этом оборудовании пока не научились, да и мало их. Вот так вот!

      Антон стоял и поклевывал носом. «Что ж так скучно-то? Почему мне так не нравится их одержимость? Вот одержимость творчеством у людей — обожаю. А здесь... Нет, ведь самое интересное, что я всегда говорю, что целеустремленность это замечательно. Так, где же зацепка? Неужели зависть? Но чему, чему тут завидовать? Успешности? Но в чем она? Неужели в подсознании и я не вижу ее? А Миша, когда говорил, что меня не удовлетворяет финансовое положение, был прав. Но чего, чего мне так не хватает, он сможет ответить? И когда я скажу нет, это будет интерпретацией «Да без этого можно обойтись!» Среда, среда, среда, отсюда корни идут. Миша рассказывал о своем отце вскользь. Но он человек деловой. Значит он уже с детства в подобной среде, ездил на завод, причем не только в цеха, но и видел как происходит управление, поэтому он воспринимает этот мир как свой. А я — а я сейчас стою среди них как среди аборигенов племени тумба-юмба, пляшущих у костра. Да, воспитание и семья. Мы вообще не привыкли тратить, когда приводят примеры других семей, я удивляюсь — а на что? Если ты воспитан в неполноценной семье, не восполнишь ты сам этот пробел, эту пустоту. Когда осознание придет, будет упущено все, характер будет сформирован, стереотипы сложены, видение готово. И ты будешь спокойно отвергать все, что не вписывается в твою картину. Принять на веру? Погнаться за золотым тельцом? И что же я смогу найти на сем тернистом пути? Да, помню как сейчас свой конфликт с товарищами, пытавшимися затащить меня в сетевой маркетинг. Где их спокойствие? Где принятие отказа? Нет, вскипели, стали чуть ли не орать. А что, при открытом конфликте люди откровенны. Они выкидывают все самоограничители приличия, и идет чистый поток мнения. Может, и поэтому я сам люблю такие конфликты создавать искусственно. Но сегодня я не хочу. Пусть едут в свой офис. Пусть зарабатывают. Пусть богатеют. Я подойду и скажу: «Миша, я тобой горжусь!»? Понятия не имею. Я надеюсь, что изгоню из себя всю гниль. Да, я не буду видеть себя на его месте, не буду щипать себя аферой «я бы смог быть на его месте». Смог, не смог — все это сослагательное наклонение. А они правы, нужно жить и реальностью. Для этого мира они правы. Они чертовски правы. Но этот мир не прав. Вот в чем их беда. А я хочу видеть правый мир, поэтому мы и идем в разные стороны».

      Они попрощались, Михаил подсел в автомобиль к Олегу, и они поехали осматривать новый офис. Вскоре они попали в пробку, и продвигались вперед со скоростью не более пяти километров в час. Наконец, они подобрались к светофору, служившему причиной пробки. Желтый свет погас, и загорелся красный, но Олег опытным взглядом оценил ситуацию, и, вдавив педаль газа в пол, повернул налево. Сзади раздался гудок. «Что сигналишь, даун?» — риторически воскликнул Олег. Меж тем перед следующим светофором внимание Михаила привлек черный автомобиль. Он ловко лавировал между другими машинами и юркнул вперед. Светофор ярко светился красным светом.

      – Еще один, гляди, — выругался Олег: сигналивший тип сзади развернулся через сплошную и поехал во двор.
      – Я как погляжу на это, и покупать свое авто не хочется, — произнес Михаил.
      – Э, ты еще кого только не видел! — засмеялся Олег. — Тут такие типы ездят! Это хорошо, что я с собой вожу биту и электрошокер. Выручали не раз, было дело.

      Парковка у офисного центра была вся занята, поэтому Олег зарулил во двор, припарковавшись в узкую щелочку на тротуаре. Да — этот двор исторически так был устроен, что все парковались на тротуаре, а оставшаяся часть мостовой делилась поровну.

      Получив временные пропуска, молодые люди вошли в прозрачный бесшумный лифт и поднялись на восьмой этаж. Офис производил приятное впечатление. Судя по всему, ремонт был проведен совсем недавно. Михаил позвонил. Вскоре в офис вошел мужчина в деловом костюме, на фоне которого костюмы Михаила и Олега в один миг потускнели и сделались никчемными безделушками.

      «Нет, нет, нет — ничего я сбавлять Вам не буду, мы обговаривали это уже не раз. Отметьте себе, что я никому не сбавляю, вы не первые, вы не последние. Бизнес есть бизнес», — ополчился на них пришедший.

      «Вот он глупый, — подумал Олег, — зачем сразу с места в карьер? Помолчал бы пока, делов-то! Вначале разогрели бы мужика, а потом, когда он к нам расположился бы, как-то, словно в сторону, и можно было бросить. И если что еще в шутку перевести. А теперича? Вот глупый, я же ему с самого начал про это говорил. А он? Уверенность города берет. Кто ставит цель, тот ее добивается, идти нужно кратчайшим путем. Да конечно. Нужно знать, где можно поступиться принципами, уметь лавировать, к чему эта прямота? Что за детская болезнь?»

      – Вот похабный тип, — бросил Михаил, когда они ехали в лифте назад.
      – Чем же он похабный — ведь ты восхитился им, когда увидел в первый раз, — поправил его Олег.
      – Мало ли кем я восхищался, это еще ни о чем не говорит! Ровным счетом ни о чем!

      Встреча не удалась, и Михаил направлялся домой в странном расположении духа. Ему даже было немного горестно, что он повелся на предложение Антона пойти на ненужную лекцию вместо того чтобы как следует подготовиться к переговорам, но эти идеи он пытался заглушить благостным настроем: «Друг мой, ты вступаешь во времена великих дел. Теперь не место шуткам. Время — деньги. Думай, действуй. Смотри, чтобы каждая твоя минута шла на пользу общему делу, не эпикурействуй. Да, ты любишь все это, знаю. Иногда позволяй, но позволяй, когда делаешь реальные подвижки, когда получаешь реальные достижения». Ночью Михаилу приснилось, что он владелец крупной фирмы, и Ленин пришел наниматься к нему на работу.

      – Вы картавите, не могу Вас взять. Вы не сможете по телефону клиентов консультировать, — говорил Михаил.
      – Вы что! Это моя особенность, за счет чего все меня сразу запоминают!
      – Вы не разделяете ценности нашего бизнеса и нашего бренда, — продолжал он укорять Ильича.
      – А Вы не разделяете ценности коммунизма! Поэтому вон из этого кабинета! — закричал Ильич, и за дверью послышался топот ног, выкрики и выстрелы. Михаил не на шутку испугался, дернулся к окну и стал хвататься за ручку. Оно было плотно заперто, ручку заело. Силы покидали Михаила одна за другой, и в конечном счете он не мог пошевелить ни одной из конечностей. Проснулся он в холодном поту. На часах было три. На телефоне висело непрочитанное и неотвеченное сообщение от Марины. Михаил плюнул, выругался и попытался уснуть, но желание спать, по всей видимости, сбежало вместе с силами в предыдущем сне. Продолжая ругаться, Михаил достал ноутбук и открыл свой сайт. За последние два дня продажи упали в два раза и надо было найти какое-то разумное объяснение произошедшему.

      Но а что же Даша? Как мы помним, она осилила только половину лекции. В коридоре было на удивление многолюдно; на один миг Дарье даже показалось, что большая часть приобретших билеты предпочла огромному залу светскую беседу в широких коридорах. Выйдя из здания, она почувствовала запах свободы и неспешно отправилась к станции метро, немного не дойдя до которой была окликнута девушкой с ребенком на руках. Та, очевидно, просила подаяние, но Дарья отвернулась и пошла далее. Вообще, Даша всегда откладывала сдачную мелочь на нищих. О да, она много раз с возмущением читала статьи о нищенском бизнесе в Москве, как убогих нищих берут в рабство и что поданное им перепадает в первую очередь в карман их хозяев. Даша всякий раз после этого обещала себе, что подавать не будет, но деньги машинально в задний карман откладывались. Уже подав, она хваталась за голову и дергала себя за волосы, утешаясь в итоге внушением, что это был «последний раз». И так было до следующего раза и следующего подаяния. При всем при этом подавала Даша только молча просящим и всегда отворачивалась от тех, кто активно обращался к ней за помощью. Как бы жалко просящий ни выглядел, как ни уверял бы, что не ел уже три дня, Дарья оставалась к подобным мольбам холодна. Так было и в этот раз.

      — Где ты была, поделись? — подкатила к ней дома мама с улыбкой до ушей.
«Она всякий раз, куда бы я ни ушла, думает, что я иду гулять с парнем. Неужели она и вправду ничего не понимает? Что есть прелесть и ходить одной, что одной можно дышать воздухом, слышать шум дождя — это невозможно, если идти с подругой, которая будет тараторить без умолку, и тем более с парнем. Если парень тебе нравится, ты будешь очарована им и не будешь видеть ничего вокруг, а если парень не нравится, то высочайшая глупость терять свое время на него. И ведь сколько раз я ей говорила, что сейчас мне никто не нравится, никто. И каждый раз она смотрит на меня, будто все понимает. Нет, не понимают они меня. Любят безмерно, но как же томит эта любовь. Эти расспросы… Попытка вывести все в безвинную шутку… Это все так тускло. Нет, есть такие девочки, что демонстративно говорят: «Я не такая как все, меня никто не понимает». Но я такая же как все, но с родителями… Да, я только сейчас это увидела, мыслим совсем по-разному. А что стоят эти сказки про богатого жениха? Или запугивание в духе «бойся иногородних мальчиков, охмурят, а потом квартиру отнимут». Когда она так говорит, у меня уже нет сил что-то отвечать, ведь конфликтов я не хочу, а значит говорить, что данная фраза выражает собой полнейшую глупость, не буду». Даша поела и ушла в свою комнату.

      – Серьезно, ты была на лекции Ленина? Расскажи! — отец был приветлив, когда вошел к ней. — Мы тоже бы сходили. Как он там? Я и не думал, что ты увлечешься политикой.
      «Отвечать, не отвечать, — колебалась дочь, — что я могу рассказать? Объяснять каждое слово? Не увлеклась я политикой. Да не за этим я ходила. Да что я расскажу? Да что же это такое?»
      – Лекция была, Владимир Ильич критиковал религию.
      «Вот, так и знала, что брякну невпопад не то, и сейчас он докопается. Тем более, мои сильно увлеклись религией в последние годы. Да и раньше они были верующими, но сейчас, мне кажется, это стало выражаться у них еще ярче». Опасения Даши тут же подтвердились.
      – А что ты думаешь, доча? Ты согласна?
      – Он же ужасный человек, как и все атеисты, — присоединилась вошедшая в комнату мать, — сколько он людей истребил! И ты смотрела на него! Ужасно! Как это могло повлиять на тебя? — Впрочем, отец посмотрел на нее достаточно строго, так что она быстро поняла, насколько лишней была ее чересчур наигранная реплика.
«Много народа было?», «Какая публика?», «Не холодно ли в зале?», «Почему билет такой дорогой?» — Даша хотела отравиться после каждого вопроса, а они все не прекращались. Она пыталась отвечать как можно более немногословно, чтобы не вызвать продолжения, новых зацепок, но они появлялись. «Что ты так отвечаешь неохотно? Вот наслушалась всякого негатива от неприятного человека, теперь вот сама в депрессии». Даша поняла, что сейчас не выдержит и заплачет, схватившись за голову. Но внутреннее упрямство вовремя пришло на выручку. «А я если сейчас начну плакать, она окажется как бы права. Нет». Мысль Дарью ободрила, она улыбнулась, встала с кровати и стала пританцовывать.

      – Тут тема очень интересная! Все в один день не расскажешь! Давайте завтра я продолжу!

Конфликт был улажен, но от Даши не отстали. Мама позвала ее смотреть концерт классической музыки. Нет, конечно же, Даша музыку очень любила, но как объяснить, что сейчас, после этого зала, набитого чужими, незнакомыми людьми, ей страсть как не хватало покоя? «Печально не то, что они меня не понимают, — подумалось ей, — печально, что они меня никогда не поймут, и даже не попытаются понять».

      А за стеной родители обсуждали как раз ее.

      – Опять Дашка играет в странную девочку, хоть и забавно у ней это получается, но пугает меня сильно. Любая мать переживает за свое дитя, а я переживаю особенно. А то как всегда с пути свернуть можно. А Даша девочка умная, но еще ветер в голове, нет какой-то осмысленности, как у других. И что не скажи, слушать не хочет, и никогда не хотела.
      – Да не странная она никакая. Мужика нет, вот и мечется.
      – Да уж прям-то и нет. Куда, думаешь, она ходит периодически по вечерам? Она скрытная натура у нас. Да и на расспросы видишь как отвечает? Сразу нервничает, злится.
      – Я думаю, и злится она, напротив, оттого, что парня нет. Ей же хочется, двадцать лет. Она характерная, держит себя для идеала, но тот никак не попадается. Она умеет чувствовать людей, я замечал это у нее. Она определяет, кто что замышляет, анализирует характеры неплохо. Другие девочки влюбляются по глупости, а она так не может. Как в том анекдоте: зачем женщины такие красивые — чтобы мужики в них влюблялись, а почему женщины такие глупые — чтобы они любили мужиков. Но Даша слишком неглупа, слишком.
      – И все же я думаю, что кто-то у нее есть. Чую. Пусть гуляет с кем-то. Она достаточно красивая девочка, у нее не может не быть поклонников.
      – А что? Я думаю, она многим отказывает чисто из вредности. Помнишь, как ты мне отказала при моем первом предложении? «Мы не па-а-а-ара», — (тут тембр его голоса стал предельно издевательским и пародийным), — «у нас нет ничего о-о-о-общего», было дело?
      – Что-о-о? Не говорила я тебе никогда такого! Я тебя полюбила с первого взгляда! Вот! И люблю до сих пор, даже хоть ты меня и расстраиваешь подобными идиотскими додумками.
      – Ты просто забыла уже наверняка давнехонько. Я только хотел сказать…
      – Ничего не только. Я не говорила этого. Как это могло случиться, если я этого не говорила. Причем тут помню или не помню. Я не говорила, и все тут, нечего мне мозги затуманивать. Нет у нее никого. Конечно. Девочка в двадцать лет сидит себе девственницей и страдает. Сам хоть думай, что говоришь. Самые горячие времена, организм жаждет ежечасно, а ты «не-е-ету никого», — тут уже настал ее черед передразнить. — Злой ты человек, злой. Вот любая другая жена за такие вещи давно бы влепила тебе пару тумаков для профилактики, одна я с тобой сюсюкаюсь.
Антон проводил грустным взглядом машину Олега, и, не став дожидаться автобуса, направился от метро до дома пешком. Стемнело окончательно. Он притормозил около одного длинного дома и внимательно рассматривал горящие окна первого этажа. Многие из них были не занавешены, и Антон становился свидетелем жизни ужинающих людей. Ему нравилось наблюдать за этим, он успокаивался, и на душе его наступало умиротворение. Пройдя мимо дома и свернув во двор, он вдруг увидел с левой стороны небольшой движущийся предмет. Несмотря на темноту, благодаря фонарям он сразу же понял, что это черный кот. Кот стремительно мчался по направлению к дороге, по которой шел Антон, с твердым намерением ее пересечь. Не терпящий никаких суеверий Антон, тем не менее, со спортивным азартом бросился вперед. Кот заметил его маневр и взял еще левее, чтобы все же проскочить перед носом у Антона. Антон перешел на бег, но и кот оказался не так плох, в пару прыжков он обогнул Антона спереди и побежал далее. «Тьфу, — вырвалось у Антона. — И зачем я побежал за ним? А так теперь вроде и я в дураках». Фонари стояли так, что тени постоянно бегали вокруг Антона, то сливаясь в одну большую, то рассредоточиваясь на несколько. Порой появлялась какая-то новая тень, пугавшая его, но быстро выяснялось, что она образовалась благодаря фарам выезжавшей из-за угла машины. Переходя улицу, он увидел машину, которую толкали два персонажа явно азиатской наружности. Машина поддавалась с трудом. «А почему я бы не помог им, — вдруг подумалось ему, — а будь они простыми русскими мужиками, помог бы? А? Так значит, они мне чем-то неприятны? А на каком основании я их делю? Я же не делю! Я же против! Но помогу? Да что же это такое?»

      Лекция забывалась; забравшись в кровать, Антон силился вспомнить основной смысл, но в голове почему-то всплывали фразы, заученные еще со школьных времен. «Да фейк все это. Нет никакого Ленина. И меня… и меня тоже нет. И нет моей жизни. Все мне это только кажется», — с такими мыслями он и уснул.
Он хорошо знал особенности своего организма, поэтому всегда заводил два будильника. Так было и на сей раз, когда выключив первый, он уже успел заснуть. И хотя разница между будильниками была минут десять, сон получился весьма длинным и содержательным. Стоит сказать, что Антон давно обратил внимание на подобную особенность снов: они казались более длинными, чем потраченное на них время. «Неужели во сне время замедляется?» — думалось ему. Сейчас сон был весьма странный. Ему снилось, что он в гостях в весьма хорошо обставленной квартире, но при этом не очень-то и просторной. Достаток чувствовался, особенно выделялись почти панорамные окна. Судя по сюжету сна, его пригласил кто-то из обитателей квартиры, но тут появились еще двое, один из них вроде как родственник пригласившего. Эти двое выглядели ужасно неопрятными, заросшими щетинами, одетыми в чуть ли не рваную грязную одежду. Один из них открыл в стене дверь, которая вела в отдельную комнату. Стоит сказать, что подобная планировка случалась довольно часто в старых домах, когда одна комната была проходная, и чтобы попасть в последнюю, нужно было пройти всю ее до конца. В открывшейся двери виднелось какое-то оборудование, возможно, радиотехника, но в целом был беспорядок, резко дисгармонировавший с остальной квартирой (хотя по сну Антон все время находился в одной комнате). Один из них вошел в проем, а второй остался здесь. «Ты куда-то не туда идешь со своими мыслями», — сказал родственник обитателя квартиры. Антон резко смутился: «Чем же это?» — «Сейчас мы тебе объясним», — сказал тот, и далее последовал вопрос, поставивший его в ступор: «Как должны защищаться государства в индустриальном обществе и постиндустриальном?» Антон по своей давней традиции, обдумывая ответ, начал говорить условности в духе «это как посмотреть», «надо вначале разобраться, что мы подразумеваем под защитой», что встретило недружелюбную реакцию вопрошавших. Тут прозвенел будильник. Выключив его писклявое противное пиканье, Антон уселся на кровати, поджав ноги. Внутри него было странное чувство. При чем тут индустриальное общество? Он имеет в виду войну? Но тут надо начать с того, что есть ядерные державы, есть откровенно слабые. Защищаться от кого? От террористов? Но горячие войны сейчас приобрели иной оттенок. Прямых вторжений не наблюдается. Где они и случаются, там порой нет ни индустриального, ни постиндустриального, нет вообще никакого общества». Он ехал на работу, обдумывая этот странный сон, окончательно забыв про Ленина и его вчерашнюю лекцию.
Подобных лекций было дано Владимиром Ильичом не один десяток. Зал битком был на первых двух, в последующих он был полон, но уже были пусты проходы и лестницы. А уже под Новый год, забегая вперед, скажем, что появились свободные сидячие места. На улице Ленина атаковывали для получения автографов, но эта очередь нисколько не тешила его самолюбие. Наша знакомая Оксана, одетая как раз в кофту с изображением целующихся пионеров (пусть она и не была видна под пальто, но невозможно не отметить этот факт), однажды проходила мимо очереди, направляясь в пиццерию, и заинтересовалась, увидев лысого мужика, раздающего свои подписи. «Хм, актер какой-то зарубежный приехал на презентацию фильма?» — подумала Оксана. Как девушка решительная, она сразу пристроилась в середину очереди, но середина от начала была далека, так же как и от конца, поэтому Оксана втиснулась вперед. Один парень, которого она подвинула, резко возмутился. «Девушка, соблюдайте очередь! Куда Вы лезете? Люди давно стоят!» — молвил он, стараясь скрыть свое возмущение и не назвать зарвавшуюся девку каким-либо неэтикетным словечком. Оксана резко развернулась и нагло, хищнически посмотрела в глаза молодому человеку. Тот не отводил глаз, показывая, что вызов принимает. Оксана усмехнулась и незаметным движением руки расстегнула пуговицу на пальто, одновременно тряхнув волосами. Парень понуро опустил глаза, признавая свое поражение. «Так-то, выкормыш», подумала она про себя про борца за справедливость. Автограф был ею вскоре получен, и она спросила у показавшегося ей миловидным парня, все еще стоявшего в конце очереди, как и когда она подошла к ней, о том, кто же это. «Не узнаю!» — произнесла она томным голосом, проводя рукой по волосам. «В смысле кто? — затупил парень — ты про человека, что сейчас стоит рядом с Лениным?» Оксана взорвалась: «Ты тупой идиот? Какой Ленин? Думаешь, я блондинка и можно так шутить? Я все-таки знаю, что Ленин умер очень давно, еще в девятнадцатом веке, поэтому ты, дружок, поспешил с выводами». Униженный парень поспешил ретироваться. Тут же зайдя во всезнающий поисковик, Оксана смогла нарыть необходимую информацию. Что ж, возвращение Ленина пока и впрямь встречало слишком много недоразумений. В статье о Ленине была написана полная несуразица, в частности, у него было указано две даты рождения, и повторная — в две тысячи семнадцатом. «Даже если и допустить, что вновь родился, то этот — никак не похож на новорожденного, все это больше походит на некую мистификацию, розыгрыш. А что он раздает автографы? Так… Ага, завтра состоится очередная лекция Владимира Ильича Ленина о бла-бла-бла, приобретайте билеты. Вот! Приобретайте билеты! Я с самого начала была уверена, что это афера! Берется известный деятель прошлого (а кратко пролистнув глазами статью, Оксана поняла, что он действительно весьма известен) якобы «воскресает» — и начинает проводить всевозможные мастер-классы. Собственно, это как в свое время по России ездили несколько составов «Ласкового Первомая», абсолютно то же самое». Да, мечтавшая стать однажды успешной бизнес-леди девушка видела в первую очередь коммерческий мотив в подобном представлении. «А этот чувак, у которого я сейчас взяла автограф, он актер, клоун, ряженый. Но не стоит торопиться выкидывать его, возможно когда-нибудь, когда афера раскроется и все выкинут или забудут про эти листочки, мой останется раритетом. По крайней мере, каких глупых и фанатичных людишек я вижу в толпе — они так сделают запросто», — вот так рассуждала Оксана, анализируя полученную информацию. В этот день в ее одежде не было элементов алого, однако она, как мы уже упоминали, говоря про сумку, тоже была в курсе наметившегося тренда, не подозревая, что изначальной причиной моды было оживление Ленина. Однажды Оксана увидела в одной группе в социальной сети рекламу одежды и ей очень понравилась клетчатая юбка в советском стиле. Она купила ее и даже уже успела единожды опробовать, несмотря на холодное время года.

      Оксана не была девушкой, которая могла страдать фанатизмом по какой-нибудь персоне, поэтому в ее личной коллекции особо автографов не было. И сейчас она посмотрела с небольшим презрением на толпу, где каждый лез на соседа, пробиваясь вперед. Оксана даже неоднократно высказывала свою позицию по поводу девушек, готовых часами мерзнуть в очереди, для того чтобы сфотографироваться с кумиром. Она искренне считала, что тяга к собиранию автографов и фотографий в обнимку с известными личностями была характерна для типажа так называемого «маленького человека». Ему важна приобщенность к чему-то такому, о чем знают абсолютно все. И он говорит: «Смотрите, мой троюродный дядя, когда работал там-то и там-то (ого, как высоко!) пару раз пересекался с ним самим! Он один раз даже повернул свою голову в его сторону!» И это выдается за главное достижение в жизни, то, о чем можно вспомнить, то, о чем можно рассказывать с благоговением. Также и свои личные встречи с известными персонами преподносятся, как нечто реально важное. «И я его узнал сразу! Он в жизни он совсем не такой, как на телеэкране! И одет так просто! И жена у него такая невзрачная! Где он такую замухрышку откопал!» И все, жизнь мгновенно приобретает смысл, словно находится некое оправдание нашему существованию. «Наш нынешний начальник, помню, пришел совсем юнцом, как же он тогда тупил! И я подсказывал ему в мелочах, а теперь-то вон он где! В этом и моя заслуга тоже есть». По мысли Оксаны подобный ход рассуждений был особенно абсурден: «Так почему же он, кто глупил и ничего не мог сделать без твоих подсказок, так возвысился, а ты, такой мудрый, остался там же? Ладно бы это, но ты хвалишься, хвалишься этим!»

      По дороге домой Оксана, уже заехав во двор, увидела лежащего на тротуаре человека. Она притормозила и заглушила мотор. Человек как будто не дышал, хотя тепло и исходило из-под его носа. Оксана в ужасе набрала телефон скорой помощи и путающимся голосом попыталась назвать адрес, даже забыв, как называется соседняя улица. «Тьфу, не туда приедут», — расстроилась она после того как сбросила звонок. Сзади раздался гудок автомобиля, который не мог объехать брошенную посреди двора (а он был узким, и разъехаться или обогнать кого-либо было невозможно по причине припаркованных автомобилей) машину Оксаны. «Чего Вам? — бросилась она. — Вы не видите, человек умирает?»
«Да что Вы за ересь несете, я спешу», — закричал вышедший автомобилист. «Я очень спешу», — обратился он еще раз к Оксане, после чего подошел к лежащему, поднял и поставил на ноги. «С вами ведь все хорошо, что Вы тут комедию корчите», — обратился он к начавшему слегка трезветь пьяному. «Да я же сама видела, что он не дышит, мне… Мне показалось», — душа уходила в пятки у Оксаны. Пьяный открыл помутненные глаза и уставился на нее: «У, какая девчоночка! Девчуля! Иди сюда, обслужи меня, краса моя», — при этих словах он медленно съехал обратно на тротуар, но, поддерживаемый своим спасителем, уселся на загородку. «Не трожьте меня… Что Вы так… невежливы…» — язык заплетался, и каждое слово давалось с огромным трудом. «Я люблю вас всех… Черный во-о-орон», — начал он гнусавить, все сильнее опрокидываясь назад.

      «Мне больше нельзя! Я опаздываю», — мужчина отпустил пьяного, отчего тот сразу же шлепнулся с загородки на спину, по-детски замахав ногами в воздухе и громко охая. «Отвози, встала тут. Если из-за каждого пьяного так становиться, по Москве так точно негде будет проехать». Ответить было нечего, Оксана села за руль. Неведомая сила удерживала ее от вставления ключа. «Не заводись», — шепнула она одними губами. Мотор хмыкнул. «Может, что заело», — с надеждой подумала девушка, но на второй раз машина завелась, и она отъехала в проход, после чего вышла и вернулась к пьяному. «Фу, да от него воняет как. И зачем, я, дура, ввязалась в это? Ехала себе и ехала бы. Сдох и сдох. Мне-то что? Я кто ему такая? Себе приключений на задницу только нашла. И скорая ваша где? Будет теперь, может, час ехать». Она схватила телефон, но потом со злостью швырнула его обратно в сумку. «Проклятье! Дура. Вот реально — кто меня потянул? Всегда говорила себе — будь бесчувственной стервой, и все будет хорошо. Пытаешься довериться чувствам — сразу фигня какая-то получается. Где эта гребанная скорая? Где эти гребанные врачи!? Которые никого не лечат, а только калечат! Где хоть один человек во дворе? Вот, вот идет мужик, на него надежда». Мужик в спортивной куртке и штанах шел быстро и лузгал семечки на ходу. «Нет, к нему я точно не обращусь. Не терплю кавказцев. Может, заметит». Но тот, словно предчувствуя, повернул в подъезд и в сторону Оксаны и пьяного даже не посмотрел. Она заломила руки в отчаянии. Меж тем сзади появилась старушка, которая стала стучать по валяющемуся своей палкой. «Ишь, милок, напился как поди? Эх, стыд-то какой! А ты, девка, что рот разинула? Твой муженек али нет? И управы найти не можешь? Эх, куда вы скатились все! В наше-то время выйди пьяным на улицу! У-у-у, вытрезвитель, а потом еще и с работы выгонят. Да-а-а, а как же, как иначе. Дисциплина была. Во какая. Это сейчас все пошло… Шалтай-болтай. Что пялишься! Хоть бы скорую вызвала! Все с телефонами ходят, сидят в них день и ночь, ту-ту-ту-ту, эсемесы-посемесы или как их там, интернет-портырнет, у нас ничего не было. У нас в школе одна книжка на четверых была и мы по очереди ею пользовались. А у вас все есть, а вы будете пить и валяться, и никто не поможет. Нет, никто. Все будут стоять и смотреть. Вот стой и смотри. Умрет — на твоей совести будет, окаянная». Дальше Оксана уже не слышала слова сварливой старушки, потому что та отвернулась и, удаляясь, бормотала себе под нос. Потом она резко обернулась, погрозила Оксане кулаком и пошла дальше. Оксане резко захотелось догнать бабку и надавать ей по шее. «Убить паршивую старуху, у-у-у, да кто она такая, как она смеет? Я ее трогала? Как хорошо, что я еще промолчала. Ведь что бы я ни сказала, она всегда в итоге оказалась бы права». Во двор въехала карета скорой помощи. В этот момент случилось событие непредвиденное. Старушка обо что-то зацепилась и упала аккурат перед скорой. Врачи засуетились около нее. Услышав сигнал, алкоголик вдруг сам встал и начал подвигаться по улице. Оксана этого не видела, поэтому, повернувшись и увидев, как он мирно шествует, была поражена. Возможно, ему послышался милицейский сигнал, но факт остается фактом — он ушел абсолютно молча, хоть и сильно шатаясь, но все же сам. Дойдя до угла дома, он шатнулся очень сильно, но на его счастье вдоль дома по периметру шла желтая газовая труба, за которую он и схватился. Оксана почувствовала себя лишней. Она села в машину и поехала. «Вот глупейшая история… Вот помогай теперь людям, все настроение испорчено. Испорчено напрочь! Да как все это бесит меня! Ненавижу людей, этих гнусных людишек! Жалких, бездарных. У-у-у, да чтоб вы околели все. Разом». Она с силой хлопнула дверцей и поднялась к себе. Настроение было испорчено безвозвратно.

      Она раскинулась на диване с ноутбуком и начала патрулировать сайт знакомств. «Та-а-а-ак, загрузим новые фотографии. Надо бы выбрать такие, где нет пошлости, я была бы скромная, но при этом и возбуждающие, и подчеркивающие мою красоту. Да, мою красоту (она бросила взгляд на висевшее рядом зеркало, откуда на нее посмотрела ее кивающая двойница: да, красоту). Вот это, пожалуй. О нет, тут прическа… Не та совсем! Так, о себе. Ну, здесь чем меньше напишешь, тем лучше. Да и кто реально заинтересуется, все узнает. А интрига может заинтересовать, ой как может. «Познакомлюсь с молодым человеком». Нет, это глупо. «Познакомлюсь с обеспеченным молодым человеком»… Нет, это не то, подумают, что меркантильная. «С добрым и нежным»… Так напишут всякие сентиментальные хлюпики, а серьезных мужиков отторгнет. «Ищу своего принца»… Нет, избито. Да блин. «Ищу парня для отношений». «Для постоянных отношений». О, «Ищу уверенного в себе парня для постоянных отношений». Так-то получше. Хотя знаю я, что бабников и пикаперов слово «постоянный» не отпугнет. Их вообще, похоже, мало что отпугивает. Фильтр поиска… от двадцати… Нет, зачем мне такой малой? Хотя… Мало ли, посмотрим, город, строго Москва, хотя, знаем мы, что все вы указываете Москву, а на деле оказываетесь уроженцами условного Щелково и подобной глухомани. Хм, отношение к алкоголю… А кто-то укажет честно? Да я по роже и сама все пойму. Та-а-ак, вроде все, поехали, интересненько. Оу. А-ха-ха. А-ха-ха. Ой типчик, типчик! Ля-ля-ля! У-ху-ху, сфоткался рядом с иномаркой — уже думаешь, успех. Да ведь видно, что не твоя. Ох, поехали далее. М, сообщение. Та-а-ак, посмотрим, кто ты таков. «Давай пошалим по веб-камере». Да ты кто такой, петушок? На себя хоть взгляни, дрищ прыщавый. Ай, я сейчас буду со смеху кататься. Ладно, едем дальше. О, вот это норм мужик. Сразу видно. Но, бабник небось. Ха, даже не скрывает, статус «женат». Все с ним понятно, хотя, если чисто ради финансовой помощи, то почему бы и нет. Но мне-то финансовая помощь не нужна. Мимо, мимо, мимо, мимо. Новое сообщение. Та-а-ак. Ха! «Готов быть твоим рабом! Только напиши, и выполню любое твое приказание». Вот вроде бы и надо игнорить, но душа коварная так и просит поиздеваться. Ты же сам напрашиваешься, дурачок. Ой, дурачок, дурачок. О чем бы тебя попросить? Перечили мне на счет сто тысяч. Нету? И что ты тогда ко мне добавляешься, паршивый нищеброд? Неужели не видно по мне, что я девушка приличная, с претензиями, первому встречному не даю, что запросы есть у меня, уровень, которому надо соответствовать! А ты — дно безмозглое, кроме бессмысленного покорства ничего предложить не можешь. Даже издеваться над тобой низко и пошло. Полистаем далее. М, какой толстый школьник. Лет-то тебе сколько? Двадцать восемь? А по лицу все шестнадцать, хоть и пузо! Как людям не стыдно! Да ты выглядишь так убого и еще выставляешь себя на обозрение женщинам, которые приходят сюда с серьезными намерениями. Да и тем кто с несерьезными — ты и им дать ничего не сможешь. Так, сообщение. Ну, допустим, привет. Зацени… Что-о-о? О да, как интересно, фото твоего члена. А я-то никогда не видела! Хоть бы не позорился, у меня у большей части парней, с кем я спала, больше был, оборванец! О, одно из моих любимых имен: Егор. Нет, ну я больше не могу. Ну что ты здесь делаешь? Зачем так позориться? Сидишь в комнате. Видимо мамка отошла и скорее себя фоткать. Видно, что никто ему никогда не давал и не даст. Да тут даже проститутка засомневается. Хотя, почему засомневается, я бы на ее месте убежала, не стоит никаких денег такое… Да уж, чего только не увидишь в этом мире. А это море абсурда. Тут именно что ради смеха сидеть, а не знакомиться». Ровно на этих словах Оксане пришло сообщение от Алексея. Тот оказался двадцатитрехлетним симпатичным молодым человеком, работал в продажах и зарабатывал судя по его словам (в том числе и по манере речи) вполне неплохо, производил впечатление уверенного в себе, эрудированного человека. Мы сохраним частную тайну переписки, но Оксана пришла к выводу, что «можно дать». В тот же день он пригласил ее вечером к себе домой, и этим домом оказалась съемная квартира. «Не москвич, — с грустью екнуло сердце у Оксаны, — но да ладно, вроде перспективный. Но нельзя так сразу соглашаться. Я же не какая-то там легкодоступная девушка». «Я сегодня не смогу, давай завтра», — написала она, поставив побольше смайликов в конце. «Не знаю», — ответил парень. Она начала печатать, но сообщение не отправлялось, выдавая ошибку. «Что такое?» Она перешла на его страницу. «Пользователь ограничил круг лиц, которые могут просматривать его страницу», — гласила надпись. «Что за… Ах ты подлец!» Оксана с шумом хлопнула крышкой ноутбука и пошла на кухню. Где-то там стояла недопитая бутылка виски. Уже через полчаса ей заметно полегчало, и она со спокойной душой начала смотреть какой-то детектив.

      В то время как в общественной и околообщественной жизни развивались такие яркие события, черная полоса в жизни Лены, казалось, минула. Все клеилось: результаты в учебе, отношения дома. Да, да, родители словно и забыли, как можно ссориться. Более того, любой случай, который ранее мог привести к перепалке, сейчас уже воспринимался как забавная несуразица. А уж как расцвели отношения с Васей! Елена вдруг поймала себя на мысли, что она на самом деле сильно любит его, что на самом деле Василий — герой, потому что терпит все неприятные моменты от своей подруги.

      «И сколько мы уже с ним, не помню, чтобы у меня возникала подобная мысль. Вот правда, жалуются все на мужиков, как бабам тяжело в этой жизни, переживать все эти физиологические моменты, особенности, ля-ля-тополя. Но мужикам-то еще тяжелее — терпеть рядом с собой неадекватных баб все время. Вот, нашла бы я в свое время, а точнее, меня нашел бы кто-то другой, и что? Как бы он относился к моей внешности, я ведь не красавица, я жирная, — Лена потерла себя за воображаемые ляжки, — я глупая. Но где же тогда счастье? Не счастье ли, принимать друг друга полностью, принимать вместе со всем?» Лена пыталась вспомнить отношения с Петром, с которым она встречалась, будучи в десятом классе, и ловила себя на мысли, что нет сейчас таких ярких эмоций. «Но должны ли быть они? Не глупо ли это? Да и вообще, в первый раз все воспринимается ярче, сам факт взаимности сильно поднимает уровень ощущений. Да о чем я? Жить надо, и радоваться. И мои, кстати, молодцы. Я уважаю их за этот решительный шаг. Поняли, что не несут счастья друг другу, что лучше отпустить. Ведь преодолеть такую привязанность! Подумать только — они были вместе больше по времени, чем я вообще живу на свете! А я сравниваю с кем-то. Год с Васей как мы отмечали. Год, хах. Да уж тут. И я рада, что буду общаться с ними, и что они будут общаться; и будем мы пересекаться, и пусть мы не будем семьей, но мы действительно будем друзьями друг другу, как бы ни была избита эта фраза — «останемся друзьями».

Следующая глава: http://www.proza.ru/2017/09/05/118
Предыдущая: http://www.proza.ru/2017/09/04/87