Продолжение.
Начало: главы: 1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
Глава одиннадцатая
Занятия на последнем курсе были очень интересными и отвлекали Маню от грустных мыслей. Она стала увлекаться психиатрией, диагностикой и, конечно же, хирургией. Ее не смущало анатомирование и частые вскрытия трупов. Знания и навыки в работе прибавлялись, все больше она влюблялась в свою профессию…
«25-го октября 1917 года разразилась великая революция, как гром пронеслась она над землей. Радость для простых людей большая; правда, условия бытовые были тяжелыми…» – именно этими несколькими строками запечатлела Маня в своем дневнике кровавый разлом эпохи…
– Мало им февральской, так на тебе, снова переворот… – возмущался Владимир Матвеевич, просматривая «Вестник», – слава Богу, газеты еще выходят у нас, в самостийной…
Он не мог понять многого: отречения царя, например. Ему, убежденному монархисту, казалось, что своим отречением в феврале Государь как-то потворствовал всему этому… Каково-то Ему сейчас в изгнании с семейством?
Смутное предчувствие жуткого хаоса, надвигавшегося медленно и неотвратимо, мучило отставного инспектора, как-то сразу постаревшего из-за вполне очевидной, в ближайшем будущем, ненужности никому. Да, да, именно никому: даже повзрослевшим детям, так легко, бездумно приветствовавшим все перемены (перемены, касавшиеся не моды на картузы и рейтузы, а крушащие святые державные устои!) и также легко, без особой грусти, упорхнувшим из родительского дома.
«Что ж дети? – думал с болью в сердце Владимир Матвеевич. – Чего от них ждать? Им самим надо как-то устраиваться. Непременно. Мальчики бьются который год на фронтах, и сколько всего теперь предстоит пережить, храни их, Господи. Да за кого бьются-то? За Отечество… Какое отечество? Опозоренное, разворованное, поруганное… с проститутками-демократами под парусами, или теперь, того лучше, с большевиками?! И что за слово-то придумали! Разве их больше других? Вот этот, например, говорил…» – Владимир Матвеевич вспомнил о зяте и поморщился. Мужик…
Он замотал головой, стараясь смирить греховную гордыню, но вдруг с пронзительной ясностью подумал о том, что далекий его ливонский предок, добывший в ратном бою высокий дворянский титул, был, вероятно, тоже из крестьян. И краска стыда залила его красивое крупное лицо, хранившее фамильные черты Мацкевичей.
– Володечка, о чем ты задумался? – спросила Паулина Лукьяновна, тревожно взглянув на покрасневшего мужа. – Даст Бог, все образуется…
– А если не даст? – отвечал он, потрясая газетой. – Взгляни вот: правительство низвергнуто. Эта дешевая марионетка, Керенский, удрал из Смольного в дамском платье. Какой позор! Посмешище для всего мира. Ах, да! Мы с тобой живем теперь в самостийной. Вот Антанта с германцами договорятся и покажут им самостийность! Загубили, загубили царя и Отечество…
– Прошу тебя, дорогой мой, – негромко, но очень твердо сказала Поленька, – не принимай близко к сердцу политические выкрутасы.
– Но наши дети станут умирать за эту новую, дикарскую власть! Власть холопов! Ишь, до чего допрыгались… – воскликнул Владимир Матвеевич.
– Господь милостив, Володечка. Вспомни, как страдал твой отец и проклинал все на свете. Разве власть может быть справедливой ко всем? А дети, что ж – они уже выросли… Они талантливы, честны, как и ты, Володечка. Мы воспитали хороших деток. Господь не оставит милостью нашу семью. Только в Него веруй, Володечка.
– Да верую я, верую! – в сердцах отвечал бедный отставной инспектор, прижимая руки к изболевшемуся сердцу. – Только как же Он допустил такое?!
– Ничего, ничего, родной, – утешала терпеливая жена, – все образуется…
И в самом деле, странным образом Мацкевичи потихоньку приспосабливались к суровым новым переменам. Добывали каким-то образом провиант, выменивали остатки добротных вещей на еду, оказывали соседям мелкие услуги, боялись грабежей и разбоев, но более всего – волновались за драгоценные жизни своих взрослеющих детей и крошечных внучат, пришедших в этот прекрасных мир по законам природы и вопреки грозной революции.
Жизнь, тем не менее, в глубокой провинции, каким был неспокойный Житомир, продолжалась, и новая власть, затянутая в портупеи, шныряла по городу, вылавливая своих врагов и расстреливая их на пустырях. Шастали вокруг и просто бандиты, неимоверно расплодившиеся в считанные недели, словно чуя вседозволенность и безнаказанность. Убивали средь бела дня, позабыв страх и совесть, но особенно по вечерам, на темных, погрузившихся во мрак улицах.
Мацкевичам, впрочем, старых запасов топлива и вещей на первых порах хватало, чтобы как-то перезимовать эту первую послереволюционную зиму, а весной, казалось, все потихоньку наладится. Должен же, в конце концов, наступить порядок.
*******************
Продолжение следует