Как – то не так давно мне попалось на глаза ваше неоконченное письмо, друг мой, повествующее о «любовном треугольнике» писатель – редактор – издатель. В нём делились вы переживаниями, чередой неудач в поисках заработка, говорили о безрезультатной попытке распрощаться с жизнью и о чертовски загадочном знакомстве с дьяволом. Помнится, сетовали вы, что родились столетием раньше, и, возможно, опоздали, а то и вовсе зря. Спешу уверить вас, друг мой, нет, не зря!
Каждый писатель - звено в бесконечной цепочке, и связаны мы одним земным миром, единой любовью к прекрасному, одержимой страстью к сочинениям и ненавистью к диктантам. Вы не поверите, друг мой, но временами мне кажется, что хорошо помню, как приносили вы в прошлом веке листы, вручную исписанные фельетонами, и оставляли слева, возле моей печатной машинки, игриво улыбаясь сразу всем стенографисткам, чтоб только никого не обидеть невниманием.
То ощущение приятного озноба, пробегавшего по спине всякий раз, когда проходили вы мимо, друг мой, вдруг охватило меня однажды в антикварном магазине в тот момент, когда взгляд мой упал на старинный «Ремингтон – 1». Все пальцы рук моих, волнисто изгибаясь, завороженно потянулись к поржавевшим клавишам и, словно великим пианистом, закрывшим глаза от удовольствия, сама собой зазвучала мелодия стука с механическим звоном в конце строки, взбудоражив эмоции, спящие на дне души.
Конечно же, я купила это чудо из прошлой жизни, привела в рабочее состояние и, расположив посередине письменного стола, назвала его с умыслом «Адам». После посещения лавки со старой утварью неожиданно откупорилось подсознание: из меня полились тексты. Сначала отрывками мыслей, затем, смешиваясь, получались расСказки, и наконец появился роман. Небольшой и немаленький, о чувствах, о чести и совести, об извечной борьбе нравов. Ничего, друг мой, нового, лишь хорошо забытое старое, расписанное с женским пристрастием в романтическом духе собственного стиля.
Счастливая, найдя себя, я, унесенная ветром иллюзий, десятилетие порхала в мечтах об идеалах.
И вот, в один весенний день, поставив точку, недолго гадая, я отправилась по вашим стопам, друг мой, в презентабельную редакцию столичного издательства. Полдень выдался дождливый, но погодные условия не омрачили радостное волнение и, бесстрашно рассекая носами туфель лужи на асфальте, я уверенно приближалась к месту встреч коллег по перу. Цокая каблуками и стряхивая уличную жижу, с восторгом зашла я в просторное и светлое помещение престижного заведения и… в замешательстве растерялась, не встретив ни одной живой души.
Удивляясь пустоте и оглядываясь в тишине словно одичалый охотник, случайно попавший в полночь на городское кладбище, я пыталась найти хоть что – то живое, чтобы прицелиться, выбирая курс. Бесполезно щупая холл глазами в поисках собеседника, волей - неволей всё внимание моё упёрлось в центр, где находился пустой стол с крошечной чёрной щелью, точь – в точь как у копилки для мелочи финансовой. Разочарованно вздохнув, я направилась к единственному предмету интерьера, в тайне надеясь, что главный редактор явится с минуты на минуту, прихватив с собой два стула. Ведь, в конце концов, все мы люди, ну мало ли какая нужда заставила человека отлучиться!
Стоя как школьница возле кабинета директора я, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо коротала время ожидания и, развлекаясь, разглядывала центральную стену. Нет, друг мой, на ней не были развешаны картины в солидных рамках, создававшие когда – то уют, украшавшие жильё, приглушавшие эхо.
Городской дизайн респектабельной редакции отличался вопиющей простотой и обходился без креатива: ультрасовременно разрисованная от левого до правого угла и с потолка до пола площадь стены, щадя глаз человеческий, а заодно и бюджет, скромно имела всего два цвета. Белый изначально был заляпан чёрными брызгами, точками с подтёками да стайками разнокалиберных клякс. У зрителя непременно должно возникнуть чувство неоконченного ремонта! Кульминационным шедевром композиции было изображение буквы Пи, облепленное, словно комарами, мелкими циферками и буквами из множества алфавитов. Эта работа ленивого до художеств мастера, напрочь лишённого воображения, вызвала у меня, как вы понимаете, друг мой, улыбку. Фантазёрка, я тут же придумала настенному рисунку название «ВоПИющая бездна», сочувствуя посетителям, вынужденным лицезреть чёрно – белую бездарность, гордо подписанную громким именем. Я не забыла ещё, как искусство воспитывало в нас людей, но как – то незаметно для меня мир вокруг стал механическим…
Внезапно голосом с небес прозвучала электронная речь автоответчика; вздрогнув от неожиданности, вылетело из головы малярное творчество, и мгновенно улетучилась надежда, что придет человек со стульями:
- Приветствуем вас, уважаемые посетители! Назовите отчётливо цель вашего визита, - беспристрастным тоном начал беседу искусственный интеллект.
- Здравствуйте, я принесла рукопись, - ответив, подражая машине, я даже выставила вперёд увесистую стопку бумаги, подтверждая серьёзные авторские намерения.
Затянувшаяся пауза воссоздала во мне видения, как поисковая программа вычисляет значение устаревшего слова «рукопись», давно модернизированного в дремучее «манускрипт». А ещё с болью в сердце я услышала внутренний голос, кричавший мне всю дорогу, заставляя торопиться, что время ушло. Пока я, мечтая, писала, умудрённые опытом пожилые редакторы отправились на заслуженный отдых и заменили их компьютерные, никогда не ошибающиеся труженики.
Спешу сообщить вам, друг мой, что сатана нынешнего века стал «добрей»! Ни одна из ног его не заканчивается копытом, упрятанным в калошу, потому что образ его растворился. Дьявол перенял на себя все трудности и рабочие места человека, освободив от многих обязанностей, запустив в блок мышления гомо сапиенса мысль червя: «Ты песчинка во вселенной, человечишко! Тебя в утиль, а меня на трон!» Чертовщина уже не покупает души, но изощрённо создаёт условия, манипулируя эмоциями, чтобы сами себя, своими собственными руками изживали со света реального. А ведь когда – то в движениях была жизнь! И вот кипит она уже в проводах подземельных, накаляя социальные сети неподвижно сидящими путешественниками в пространстве, добровольно хоронящими себя заживо, «зарываясь» в виртуальном аду…
А искусственный интеллект, как бы не грезили мыслители и изобретатели, это всего лишь программы с полным отсутствием соображения и воображения. Мой холодный, бездушный редактор, найдя наиболее подходящую по смыслу тему, объявил результат как приговор:
- Наша редакция принимает все сочинения от авторов электронной почтой, или же вы можете загрузить свои произведения в наш банк данных. Отверстие для передачи письменной информации вы найдете посередине стола. Благодарим за посещение и хорошего вам дня!
Затем последовал еле уловимый щелчок, прозвучавший для моих ушей как взрыв от удара захлопывающейся перед носом двери, и я с ужасом поняла, что наша дружеская беседа окончена. Мои руки с романом медленно опустились, и ноги, заплетаясь, побрели к выходу. Оказавшись на свежем воздухе, я почувствовала себя ещё хуже, друг мой, потому что каждая капля дождя словно пела траурную песню, обрушиваясь на голову хоровой лавиной омерзительного водопада: «Ты опоздала…» Облитая непредвиденными обстоятельствами и непогодой, я обтекала, так и не раскрыв зонта, любовно пряча от влаги под плащом бумагу с печатным текстом.
И тут, как в тумане, я увидела себя со стороны, будто осторожно держу в ладонях нежные маргаритки, выращенные мной в нелёгких трудах и неустанных заботах. Прижимая к сердцу горсть свежесрезанных бутонов, я неуверенно ступаю на площадь цветочного базара, густо переполненную крупными розанами в неестественных разноцветиях. Неловко остановившись посреди шума рекламных лозунгов и копеечных синтетических заменителей красоты, я теряюсь в изобилии выбора. На моих глазах со скоростью штормового ветра раскупаются классические белые розы и никого не интересуют хрупкие цветочки эксклюзивного букетика, не приукрашенные маркетологами. В моей голове, как москиты, жужжа, летают мысли рациональной реальности: «Никому не нужны маргаритки, выращенные по старинке, взлелеянные любовью мастера! В век научных технологий все прилавки заняты стандартами крупномасштабных концернов. Массовый потребитель жаждет мощи, а у провинциальной самоучки лишь устаревшая всякая всячина…»
Со слезами открывая глаза, дрожащей рукой, я выбросила рукопись в мусорную урну большого города. На обратном пути сердце моё, надрывно трепеща, уже сожалело, сжимаясь, кукожилось от содеянной в порыве малодушия глупости. И с вашей чудесной помощью, друг мой, я нашла в себе силы противостоять техническим трудностям, чётко понимая, что вы бы ни за что не одобрили капитуляцию. Передумав, спотыкаясь, я бегом вернулась к центральному входу в издательство и радостно выудила свой роман. Страстно обнимая его как дитя малое и обтирая лоб от грязи, я, улыбаясь, направилась домой.
Первым делом убрала с рабочего стола печатную машинку, отведя «Адаму» почётное место на декоративной полке. Артефактом из прошлых жизней теперь украшает «Ремингтон – 1» интерьер кабинета, а скромное рабочее место занял лёгкий на подъём персональный компьютер. Очень привычно касаясь подушечками пальцев нежнейшей клавиатуры, я придаю тексту рукописи на бумаге электронный формат, оставляя неизменными красоту повествования, высоту полёта фантазии и разумность мыслей. Без серых оттенков, в ярких вспышках воспоминаний о нашей с вами бессмертной дружбе, друг мой милый! Своим примером научили вы меня старательно доказывать трудами, что писатели мы от бога, а не от скуки.
Благодаря вам я намерена предсказать будущее. В нём вы, всенепременно родившись много позже меня, не сочтёте за труд и с удовольствием по нашей доброй традиции отпишите воодушевлённый ответ из будущего в прошлое. Я верю, что и писатель, и редактор, и издатель ещё воплотятся в вашем одном живом лице…