Моего дедушки, Василия Федотовича Шайкина, не стало, ког-
да мне было шестнадцать лет. Каким мне запомнился дедушка?
Прежде всего, добрым, весёлым, беззлобным человеком. Он ни-
когда не ругался. А юмор? «Юмор тебе достался от деда Васи...»
– сказала мне подруга. Да, несомненно. Дед просил меня с подру-
гами петь песни и частушки вместе с ним. «Дефки, а ну, давайте,
споём «Коробушку», – говорил дед и начинал петь: «Исполным-
полна моя коробушка…» Самое главное – дедушка Вася научил
меня читать. К пяти годам я уже бегло читала. Помню, пришла
к соседям и похвасталась, что читать умею и писать: «мама» и
«папа». «Мы-А-Мы-А, Пы-А-Пы-А», – сказала я и не поняла, по-
чему все засмеялись.
Лидия Александровна Дроздова вспоминает: «Василей» (так
обращались все, от мала до велика, к Василию Федотовичу Шай-
кину) был конюхом в первой бригаде колхоза «Путь Ленина»,
в Рато-Наволоке. Нам, детям, казалось, что Василей так и жил
при лошадях: когда ни идёшь мимо конюшни – он всегда тут,
и обязательно при деле. Коренастенький старичок, небольшо-
го роста, с круглой бородкой, слившейся с пышной седой шеве-
люрой. Невозможно определить его возраст. Чёрные глаза всег-
да озорно блестели, было в них что-то по-детски доброе. Если
всё ладно, конечно. В бригаде – до двадцати лошадей, а конюх-то
один. Зимой лошади в конюшне. Утром, перед работой, и вече-
ром – после рабочего дня – каждой лошадке надо в ясли сбросить
сена. Электричества тогда не было. «Летучая мышь» (керосино-
вый фонарь) выручала конюха. На водопой он водил питомцев на
речку Ваймуга. К этому-то времени мы, ребятня, старались подо-
спеть. Василей обязательно подсадит на лошадь.
В галоп мчимся
по снегу к проруби, терпеливо ждём, когда напьются чистой ле-
дяной водицы. Длинную – корытцем – прорубь всю зиму содер-
жал в порядке сам конюх. Каждую лошадку проводит на работу
и примет после трудового дня, проверит – не мокрая ли шерсть
за ушами, не стёрты ли плечи, не сбиты ноги... Плохо тому работ-
нику, кто не уберёг лошадку: озорные детские глазки деда нали-
вались гневом. Тут уж самое верное – не перечить. Василей сма-
зывал ранки дёгтем, а запаренного коня заставлял водить по дво-
ру, пока не обсохнет. Каждую лошадку любил, как родное дитя.
Только тот, кто не работал в колхозе, может сказать, что колхоз-
ники не ценили землю, скот, имущество – раз всё это обществен-
ное, то есть, «не моё». И неправда, что наказания боялись. Про-
сто люди умели жить в коллективе, берегли и ценили колхозное
добро, как своё личное. Самое хлопотное время – посевная, се-
нокос, страда-уборка урожая. Спал ли тогда наш конюх?
Все работы выполнялись на лошадях. Пахали, сеяли, боронили. Выез-
жали в три часа ночи. К шести утра с поля возвращались домой,
топили русскую печь, готовили нехитрую еду на день, будили и
кормили детей, обряжали скотину. И у Василея лошадки отдыха-
ли, чтобы в восемь часов снова в работу, на второй упряг. И дети,
со второго упряга, включались в работу. Начиная с посевной – и
до уборки урожая – работы хватало всем, на возраст никто не
смотрел, ни детство, ни старость не в счёт. Надо – и всё тут. Вре-
мя было трудное – не до игр, не до забав. Зато молчаливый, всё
понимающий, твой верный конь был радостью, и другом, и даже
грелкой в стужу. За него несёшь ответственность перед Василе-
ем. Запряжёшь лошадь, он дугу проверит, крепко ли держится, и
скажет: «Молотесь, тевка, тука-то не трокнет». Это значило, что
девка – молодец, раз дуга не дрогнет, хорошо гужи наладила, су-
понь туго затянула – а это главное. Мы радовались, если Василей
похвалил. А говорил он так потому, что зубов-то во рту не было.
Своей обязанностью он считал ещё и содержание сбруи – хому-
ты, шлеи, седёлки, уздечки, потники – всё в порядке, подшито,
залатано и дёгтем намазано, чтобы кожа не перегорала, дольше
держалась. Рядом с конюшней была избушечка, здесь Василей в
свободное время шорничал. А в сенокос он работал с нами всеми
на пожнях. Он был классным метальщиком. Такой-то маленький,
а пласт сена на вилах поднимет, что самого не видно, положит на
копну так, что и поправлять не надо. Кучи на сенокосе подвози-
ли к остожью, на дровнях, дети-малолетки. Ужасно тяжело было
свалить воз с дровней, но, если повезло к копне подъехать с той
стороны, где Василей мечет, он обязательно подтолкнёт воз вила-
ми – в два раза тебе облегчение. Громко делишься этой радостью
с подружкой: «Мне Василей помог свалить воз».
А приедем вечером с сенокоса, поведёт конюх лошадок на ночь в телетник. Это
огороженный участок вдоль реки, где за ночь лошадки и травы
поедят, и водички попьют, и выспятся. Уставал ли от такой рабо-
ты наш великий труженик? Когда он спал-отдыхал? Но память о
себе оставил вечную. Знаю могилку, где он определился на веч-
ный отдых. Бываю у него. Постою, помолчу, всё, что с ним свя-
зано, вспомню. Не берёт уж табакерочку, не нюхает самосад, не
чихает. Вечная тебе память, Василей!»