Дорога до горизонта - 6

 
   
         

          Эпизод  11.   «Космическая  проститутка»

         В  предпраздничный  вечер  седьмого  марта,  когда  разошлись  многие  сослуживцы  из  нашего  отдела  судебных  приставов,  в  кабинете  оставались  Ленка,  Стелла, Виолетта,  Роза  и  я  сам. Мне  просто  не  хотелось  приезжать  домой.  Поэтому  и  оставался  с четырьмя  весёлыми  девчонками,  среди  объедков  и  недопитков  праздничного  стола.  И  куда  мне  было  торопиться -  жил у  родителей,  под  надзором, достойным  выпускницы  женского  монастыря,  провинившейся  в  своей  добродетели.

       Сидел  трезвёхонький,  поскольку  на  работу  утром  приехал  на  машине. Да  мне  и  трезвому  было  приятно  весело.  Девчонки – мои  коллеги,  равные  мне  по  служебному  положению,  мне,  степному  волку,  магаданскому  следаку,  кочегару,  грузчику  на  северных  широтах.  Эти  девчонки  «столичного  разлива»,  опередившие  на  поколение  своих  провинциальных  ровесниц  в  освоении  ценностей  «сексуальной  революции».  Мне  с  ними было  просто  интересно, а,  может,  просто  устал  от одиночества.
       Ковырялся  в  салате  вилкой.  Смотрел  как  девчонки,  дурачась,  кривляются  в танце  под  музыку  из  магнитофона,  строят  кокетливые  улыбочки,  вскидывают  по-хулигански  ноги  из-под  коротких юбок.
       Моим  «коллежкам»  по  двадцать  два -  двадцать  четыре, а  мне  уже  почти  все   тридцать  семь   и  жизнь  к  закату…  А  дома,  как  пел  популярный  шансоньер,  «ждёт  холодная  постель»…

     За  окнами  кабинета  шумела  московская  метель, царапала  стёкла  языками  сухого  снега. С  утра  я  проехал  по  своему  участку,  по  спальным  окраинам  Москвы,  выслеживая  свою  клиентуру,  скрывающуюся  от  долговых  обязательств.  Судебные  решения,  постановления,  направленные  в  наш  отдел  на  исполнение,  не  умещались  в  столах, на  столах,  в  шкафах.  Они  громоздились  метровыми  стопками  во  всех  углах  кабинета. Народ   наш советский,  воспитанный  в  презрении  к  собственности,  не  любил  возвращать  долги,  а  полученные  кредиты считал  чем-то  вроде  подарка  от  говорящей  щуки. 
    Исполнить  все судебные  решения,  как  я  уразумел  после  первого  месяца  работы,  можно  лишь в  перспективе  космической  бесконечности:  когда-нибудь. Главное,  чтобы  в бумагах  документировался  процесс  «исполнения».  Премудрый  Цицерон,  произнося  свою  красивую  фразу: «Судья,  выносящий справедливый  приговор,  становится  подобен  Богу»,  не  представлял  совершенно,  каким  образом  можно  исполнить  некоторые  «божественные»  решения. Тут,  как  потом  понял,  нужно  стать  подобным  Дьяволу.  И  собак  на  меня  натравливали,  и  кипящим  молоком  обливали,  и  пыльные  кроссовки  целовали.

    Да  уж,  конечно,  что-то  не  то,  в  общем  и конкретно, в  судебной  системе.  Как будто  государство  едет  в  одну  сторону,  а  народ -  в  другую. Есть  аксиома  Истории,  что  нет  в  мире  правительства,  которое  бы  нравилось  своему  народу. Но то,  что нет  в  мире  другой  нации,  которая  бы  так  игнорировала  своё  правительство   как  российский  народ -  это  тоже  аксиома. Однако  же,  он,  то  есть  народ  наш,  до злобного  ожесточения  не  терпит,  когда  другие  нации-народы  лезут  к  нам  со  своими  указаниями  «как  жить».  Мол  это:  в  своей  коммуналке  сами  разберёмся,  сами  кому  надо  морду  набьём,  будет  тут  ещё  всякий  «барак  на  Баме»  своими  советами  на  мозги нам  капать.  Держава,  правительство – это  не Родина. Родину  мы,  без  сомнения,  любим.  Каждый, что  ни есть  «новый  русский»,  имеющий  всё,  о  чём  мечтал,  нипочём  ни  за  какие  тонны  баксов  не  обменяет-не  променяет заросший  ряской  пруд,  на котором  он  впервые  закинул  самодельную  удочку,  свой  двор  с  голубятней  в  жестяных  заплатках,  огороды, электрички,  старое  здание  первой  школы… А,  если  и  поменяет,  всё  равно  иногда  вечерами  будет  грустно  вспоминать  и хлюпать  перед мраморным камином соплёй  под  носом. А  держава-государство  -  это  некий  аппарат, наподобие  аппарата Елизарова,  который  насилует,  вроде  бы  в  благородных  целях,  происходящие  в  организме  естественные  процессы.
     Существовали  мы  исторически  долго  и  при Золотой  Орде,  приобретая  национальный  характер  хитря,  бунтуя и  смиряясь … до  следующего  бунта.  Так  и  пошла  вся  наша  жизнь – как  под  оккупационным  режимом:  нами  правят,  а  мы  уворачиваемся  и  живём.
     Родине бы,  горемычной  хотя  бы  полвека покоя,  без  социальной суеты,  без  войн,  без  бунтов-революций, коллективизаций,  перестроек.  Покоя  дайте -  без  чужих  советов  обустроимся.  Обустроились  же  страны  «диких  варягов  на  скалистых  берегах»,  и  живут  получше  других  на  земном  шаре. Потому  что,  поразмыслив,  отказались  от  всяческой  суеты.
       Мысли  на  меня  налетали,  как  метельные  порывы  за  окном  кабинета. Старею,  что ли,  уже  и  философия  всякая  в  голову  лезет,  чтобы  выразить  жизненный  опыт  и  наблюдения  во  всяческих  мудрячих  формулировках.
       Не  хотелось  никаких  мыслей. Вот  танцуют  девчонки  под  музыку  «ламбады»,  игриво  выпячивая  свой  «главный  калибр» в  девичьей  удаче. Хорошие  девчонки,  весёлые,  заботливые – бутерброды  мне  приносят,  а  я  им -  в зарплату  шампанского.  И  сегодня  от  шампанского  полы  в  кабинете  липкие. Девчонки  считают  меня  угрюмым старым  зэком,  который  подделал  документы,  чтобы  прилично  устроиться  в  жизни. Им,  дурам, бесполезно  что-либо  объяснять. Они  ещё  больше  будут  убеждаться  в  своей  дурацкой  версии.

      -  Всё! -  громко  говорю  им, как-то  сразу погрустнев и  поднимаясь  с  места. -  По  домам.  Кому  до  метрА?
      -  Мне…  мне…
     -  А  подальше  можно?  А  давай  в  ресторан  закатимся!..
     -  Короче,  невесты,  до  моих «Сокольников»  -  а  дальше  как  хотите…
     -  Ой-ёй-ёй…

      Гурьбой  вышли  из конторы  под  осуждающим  взглядом  бабки-сторожихи. На  улице  царил  сплошной  гололёд.  Подошвы  ботинок  не  держались  на  месте,  сугробы  блестели  ледяной  окалиной,  ветки  деревьев  обвисли  от  сосулек.
     Поддерживая  развеселившихся  до  бесстыдства  «коллежек»,  поскользили  к  моей  машине. Лобовое  стекло  на  ней  было  покрыто  наледью,  как  сахарной  глазурью.  Пока  колупался с застывшим  замков  двери  девчонки  совсем  разбесились. По  пьяному  хулиганству  демонстративно  поскальзывались.  Падали  в  сугробы и,  медленно  поднимаясь,  задирали  шубки, блестя  колготками  под  светом  уличных  фонарей.  Устроили  буквальноКОНКУРС    на  вакансию  «танца  у  шеста»  в  стриптиз-шоу,  которое  ещё  в  те  времена  не оккупировали  Москву,  морально устойчивую  пока под  влиянием  продовольственного  дефицита.

      - Девки,  только  не  лезьте обниматься, - упрашивал их чуть ли не с  мольбой. – Я же  за  рулём… Гололёд  какой  бешеный…

     А  они всё  равно  дурашливо  смеялись  и орали нестройным хором «вот  кто-то  с  горочки  спустился».
     Подъехали  на  зыбко  управляемой  машине  к  перекрёстку  с  шоссе  Энтузиастов.  Время  было  за полночь,  и  в это  время  на  центр  города  пропускали  грузовики  с  окружной  дороги.  Вместо  светофора  на  перекрёстке  работал  живой регулировщик. Грузовые  машины  шли  сплошным  потоком. Я  в  ожидании  разрешающего  сигнала  сжимал  руль  и  подгазовывал  на  месте.  Чтобы  не  остыли  покрышки  колёс.
     Вот  тоже,  «шоссе  Энтузиастов» -  бывшая  «Владимирка»,  каторжный  тракт,  по  которому  гнали  в  Сибирь  разных  «энтузиастов»  в  сермяжных  балахонах  с  кандалами  на  ногах. Пройдёт немного суровых  лет и  власть, завоёванная  этими  энтузиастами,  погонит  по  тюрьмам  и  лагерям  других  энтузиастов.
     Прямо  за  регулировщиком,  в  свете  фонаря  выделялся  рекламный  щит  большущего  размера: «Космические  приключения космической  проститутки! Читайте! Во  всех  киосках  Союзпечати!». И  нарисована  лохматая,  полуголая  деваха,  сжимающая  в руке  какую-то  штуковину,  похожую  на  парикмахерский  фен.
   -  Девки! Хватит! -  орал  я  и  отпихивался локтём  от  своих  пассажирок.
    В  этот  момент  регулировщик  махнул  жезлом  и  кивнул  мне  головой. Так  резко  даванул  на  педаль  акселератора,  что моя  машина  боком внеслась  на  шоссе,  юзом  пронеслась  вокруг  обомлевшего  регулировщика,  покрутилась  на  растоптанной  снеговой  жиже,  выскочила  на  газон -  и  саданулась чмокающе  задним  крылом о  фонарный  столб. Кто-то  из  девчонок  пискнул,  а  затем  в  салоне  повисла  тишина. К  нам  бежал  регулировщик  и  что-то  кричал. Тут  до  меня  дошло,  удар  пришёлся  прямо  в  область  бензобака – и может  возникнуть  пламя, а  потом взрыв.
    - Быстро  из  машины! Быстро,  быстро! -  кричал  я  и  бегал,  открывая  двери,  которые  не  заклинило,  и  вытаскивал  оторопелых  пассажирок.
    Бросились  гурьбой  к  деревьям  на газоне,  спрятались  за  стволами  тополей.  Смотрел  на  свою  бедненькую  тачку,  ожидая,  что  в  сей  минут  сверкнёт  синее  пламя  и разнесёт  в  лохмотья  мою  «почти  совсем новую»  машинёшку.  Гаишник  за  соседним  тополем опять  что-то  мне  кричал  и  грозил  своей  полосатой  дубинкой.  Минуты  две-три  ждали  в  напряжении.  А  с  рекламного  щита  на  противоположной  стороне  шоссе  Энтузиастов   мне в  это же   грозила  своим  «феном»  полуголая,  лохматая  Космическая  проститутка.
    -  Как  же  ты  так  не  аккуратно,  -  сказал  сержант  и, махнув  рукой, направился  к  своему  посту  на  перекрёстке,  даже  не  принюхавшись  ко  мне.
     Девчонок  довёз  до  метро.  Они  вышли  подавленно-молчаливые. Последней  шла  Стелка,  сильно  сжимая  ноги,  чиркая  коленкой  о  коленку.

      Эпизод 12.      Жажда горизонта

       Весной,  когда  засияло небо,  полопались  почки  на  деревьях,  мне  невтерпёж  захотелось  куда-то  вдаль,  туда,  где  видно  линию горизонта,  а  не сплошные  стены  соседних  домов,  колыхающихся  в миражной  дымке  бензиново-асфальтового  перегара.
      Родители  собирались  к  себе  в деревню,  которая  называлась  «дача». Там  они  проводили  всё  лето. Быстрей  бы  их  туда  отвезти -  и  для  меня, придавленного  восемь  месяцев  прессом  родительского  надзора-контроля,  наступит  сезон  свободы. Ожидания  этого  сезона  лишь  и  сдерживало  мои  порывы  рвануть  куда-нибудь  к  линии  горизонта.
     Лариска -  дочь  давнишних  друзей  моих  родителей,  с  которой  меня  давным-давно в духе  деревенских древних  обычаев  хотели поженить  по  моему  дембелю,  проживала  в  ближайшем  Подмосковье  в  городе Пушкино.  В том самом городке,  где  Маяковский  с  похмелья  разговаривал  с  солнцем.  Вот в Пушкино  имелась  хоть  какая  природа.
     Моя наречённая,  Лариска,  разбитная,  дважды  разведёнка,  давно  приглашала  в  гости.  Но  под  родительским  «видеонаблюдением»,  когда  «по  уставу»   в  домашнем  гарнизоне  требовалось  прибыть  из  «увольнения»  не  позднее  двадцати трёх часов,  в  гости  ехать  как-то  не  очень  хотелось.   И  вот  с мая  месяца  зачастил  я  туда-сюда  по  Ярославке  на  каждые  выходные.  Душевный  человек, разбирающаяся в мужской психологи и физиологии,  Лариска  искренне  пыталась  развеять  мои  печали об  одиночестве  и  наступающей  «старости».  Подружек  в  городке у  неё  было  множество,  а «мужик -  до  смерти  жених»  уверенно  говорила  она,  уверенная  в  своём знании  межполового  общения.
   -  Сейчас  звякну  одной - познакомишься. Не  понравится - найдём  другую.  Ты  какую  масть  предпочитаешь:  брюнеток,  блондинок? Попроще - или  чтобы  хвост  морковкой?
  -  Ну,  давай  познакомимся,  -  соглашался  я, чуть  шалея  от  такого  широкого  ассортимента. – Цветы, наверное,  надо  купить?
   - Какие  цветы! -  фыркала  Лариска. – Бутылку  водки…
   Цветы  и водку  я купил.  Но  в  последующие  приезды  в  Пушкино обходился  уже  без  букетов.
   - Ну,  как  тебе  та  Ирка? -  чуть ли  не с  порога  спрашивала  Лариска.  -  У  меня  ещё  одна  Ирка  на  примете  имеется.  К  кому  пойдём?  К  которой  уже,  или к  которой  ещё?
  -  К  которой  «ещё»,  -  ухмыляясь,  отвечал  я.  -  Надо  же  ознакомиться  со  всем ассортиментом. А вдруг впереди – ещё лучше?
     По  прошествии  месяца  я  въезжал  в  город  Пушкино  примерно,  как  турецкий  султан  входит  в  свой  гарем. Тихо  рулил  по  улицам,  раздумывая,  куда  свернуть,  зрительно  помня  адреса,  но  не  всегда  имена  «широкого  ассортимента». Потом  все  мои  «невесты»  синтезировались  в  памяти  в  единый  образ  под  общим  именем  «Ирка».

     А  к середине  осени  навалилась  на  меня  слякотная  тоска – когда  ничего  не  хотелось:  и  сегодняшний  день  постыл  в  своём  однообразии  со  вчерашним  и  завтрашний,  и  опять  жизнь  «по  уставу».  И  на  работе -  будто  черпаешь  дырявым  ведром  из  колодца  человеческой  глупости-жадности. Начальство,  как  и  везде,  щедрое  на  попрёки  и нагоняи,  чтобы   их  отсутствие  воспринималось  в  качестве  поощрения.
    Сидишь  вечерними сумерками  в  кабинете  со  своими  «коллежками»,  тасуешь  туда-сюда  свою  документацию и  слушаешь  девчачьи  разговоры.  В  конце  концов  не вытерпишь  и рявкнешь:
   -  Дуры,  какой  я  бывший  зэк?  В  органы  юстиции с судимостью  не  берут!
     Девки  мои  на  немного замолкнут -  а  потом  опять зашушукаются,  почему  я  такой  угрюмый  и  смурной.  Противно  подслушивать  чужие  мнения  о  себе  самом:  такой  бредятины невероятной наслушаешься. Тогда  я  ещё  не  понимал ,  что  означает «нетрадиционная  ориентация  голубого  профиля».  А  когда  врубился,  разозлился  и  наорал,  что  таким  дурам  шампанского  больше  не  покупаю.

    Сделав  вид,  что  испугались,  девчонки  притихли.  Потом  Стелла  ленивым  движением  поднимает  вверх  руки,  будто  потягивается,  точно  кошечка,  поправляет  недавно  сделанную короткую  прическу  и  говорит  мечтательно:
    - Ой,  хоть  бы  кто  в  Макдональдс  сводил.  Ужас,  как  хочется…
    - Дуры!  О  чём  мечтаете -  об  американских  булочках?

    В  то  время,  точно  первый  прыщ  рыночной  экземы, возник  на  Пушкинской  площади  первый  ларёк  Макдональдса.  «Как  взбудоражился  народ  на эксклюзивный  бутерброд». Будто  открыли  ворота  в  страну  чудес.  И  все  по  привычке  выстроились  в очередь. Очередь  зигзагами,  длиннее,  чем  в  Третьяковку  или  Мавзолей. Какими  органами  мыслили  те органы  которые  через  год  задумали  заменить  американские  булочки  балетами  Чайковского?.. «История -  царство  слепого  случая», -  говорил  мудрый  Декарт.  И  этот  «слепой  случай»,  Идол  рынка,  похожий  на  моего  бывшего  шефа, с  глазами,  как  оловянные  пуговицы,  возносился  над  страной,  подобно  сверх гигантскому «олимпийскому  Мишке».
       Дома  с  родителями  сделалось  совершенно  невозможным  «совместное  проживание».  Особенно  с  отцом,  который  после  перенесённого  три  года  назад  инфаркта  резко  бросил  пить-курить  и гулять  «налево». Отправленный  по  инвалидности  в  отставку,  не  дослужившись  до  генерала и,  с учётом  всей  этой  совокупности,  превратившись  в  сварливого,  придирчивого  «домашнего  жандарма».
      Почти  не  было  вечера,  чтобы  мне  не  читали  нотаций  о  моей непутёвой  жизни.  которая  неизвестно  куда  приведёт,  что  по  своей  дурости  бросил  службу,  на  которой  по  северным  меркам  выслуги  мог  бы    сорока  годам  «стать  генералом»,  что  потерял  семью,  квартиру,  потеряю  и сына-безотцовщину  -  и  тому  подобное. Уходил  из  дома  в  парк  Сокольники,  шлёпал  там  по  лужам  на круглых  аллеях  с  разбитыми  вдрызг  фонарями.


         Эпизод 13.   Богиня бизнеса – «космическая проститутка»


       Случилась, как в сказке - «вдруг», «случайная  счастливая  случайность»:  одна  знакомая  с  радостью  сдала мне  свою пустовавшую  коммуналку  в  старом  трёхэтажном  доме, с  окнами  на  тюремный  двор  следственного  изолятора  «Матросская  тишина».

      Маленькая  комнатка,  похожая  на двухместную  казарму  с  минимумом  мебели  и древним черно-белым телевизором. Единственный  сосед  по коммуналке, дядя  Витя, одинокий  пенсионер, питавшийся  простым  кипятком  и  супчиком  из  лука  и  капусты. Как он  был  рад,  что  теперь  ему  будет  хоть  с  кем-то  перекинуться  словом.  На  общей  кухне  ему всегда наложу  тарелку  магазинных  пельменей и когда  даже -  налью  полстакана  «Рояля». И  я  тоже  был  рад  чрезвычайно,  что  есть,  наконец,  своё  жизненное  пространство,  свой уголок, хотя  и  на  чужой  территории.

      Буквально  в этом  же  месяце  случилась  ещё  одна  "случайная  случайность".  По  службе  своей  давно  уже  преследовал  одного  матёрого,  хитрющего  должника. И у  подъезда  его  подкарауливал, и участкового  на  него  натравливал. Повестки  мои  этот  неуловимый  игнорировал -  так  придумал  в  военкомат  его  вызвать  и  там прижал,  как  говорится,  к  стенке. Парень  оказался  и  не  матёрый, и не хитрющий. Жалкий  даже  какой-то,  с  глазами  бездомной,  маленькой  собачки. Поэт  непризнанный. Долг  на нём по  алиментам  и  за  аванс,  взятый в жилконторе за  очистку  канализационного  колодца,  но  не  отработанный. «Стечение  обстоятельств.  Невиноватый  он…». А  суд  у  нас -  самый  гуманный.Правда, не вдумчивый в проблемы народа...

      Подружился  с  этим  поэтом  слегка. Выпивали  несколько  раз  вместе,  даже  в  долг  ему  давал без  отдачи  как  спонсор  непризнанного  таланта.  Он  мне  стихи  свои  декламировал,  глядя  из  моего  окна на  тюремный  двор -  слеза от его стихов  прошибала. Признался он мне как-то  с  грустью,  что  именно  ему  сказал  Евтушенко:  талантам  надо  помогать,  бездарности  пробьются  сами.

     Однажды  Непризнанный  говорит:

   - Слушай,  командир,  ты  же  в  этом  деле  образованный…  У  меня  одни  солидные  знакомые  работают   в  одном  солидном  книжном  издательстве. Так они  хотят  организовать  своё  частное  издательство.  Чтобы  документы  там  и  всё  по  закону.  Займись, а?
   -  Заплатят,  что  ли? -  спрашиваю  его  без  всякой  заинтересованности.
   - У  них  денег  нет.  Но  есть  сногсшибательная  перспектива. Подключайся, давай, а?..А то они сами - ни бум-бум в коммерческих делах.

    И тут  он  поведал мне  про  «космическую  проститутку».  Будто  ходят  по  Москве  слухи  -  но  это полная  правда,  что два  товарища  образовали  «товарищество»  с  издательским  уклоном.  Напечатали  то  ли  миллион,  то  ли  два  миллиона  тиража  буклетов  на  самой  дешевой  газетной  бумаге  какую-то  эротическую  повесть  неизвестного  автора, а, может,  и  сами  сочинили эту  самую  чепуху  про «Похождения  космической  проститутки».

    - А-а,  -  говорю, -  что-то  знакомое.
    - Так  вот. Потом  они заключили  договор с  «Союзпечатью»  на  распространение «проститутки»  по  всей  стране,  в  которой  бешеный  книжный  голод,  особенно  эротического  плана. И -  бешеная ПРИБЫЛЬ  .  Купили  на  свою  фирму  трёхэтажный  особняк,  где-то  на  Преображенке.  На  первом  этаже  у  них  офис.  И  каждому  себе – по отдельному  этажу  в  том старинном особняке.  Наняли  охрану,  секретарш,  бухгалтеров. А  сами -  зайдут  утром  проверить,  как  всё  крутится,  сколько  денег  в банк  пришло,  а  потом  на  целый  день  в  биллиардную… Перспектива, а? Войдёшь  в  долю? 
   
    Размышлял  над  этим  предложением  с  неделю.  Тема,  как  говорится,  была  мне  знакома.  В  самом  начале  «кооперативной  эпохи»  оформлял  документы  первого  в области  кооператива  на  имя  своего незабвенного шефа. Сказал непризнанному, что согласен.

     Встретился  со  своими  заказчиками – будущими  компаньонами. Мой  «непризнанный» их  представил.  Не  меня  им, а  их -  мне.  Чувствовал  себя,  как  Остап  Бендер,  когда  его  вопрошают  собравшиеся  «подпольщики»: «Ваше  крэдо?».  Так  и  хотелось  щёлкнуть  каблуками,  дёрнуть  подбородком и  ответить  чётко: «Всегда!».

     Две  женщины  пенсионного  возраста,  крупнейшего  в  стране  книжного  издательства.  Одна -  полная, эмоциональная в движениях,  с пуховой  шалью  на  плечах, Софья  Петровна. Другая – худощавая,  в  коричневом  строгом  платье  с  белым  кружевным  воротничком -  Лия  Андреевна. И  ещё  два мужского  рода,  литературные  сотрудники  издательства,  отмеченные  печатью  доверия  в  борьбе  со  стихией  самотёка.
    Парень  тридцати  лет,  поэт  Толик,  с  субтильным  лицом, полуприкрытыми  глазами,  похожий  на  уставшего  верблюда. Другой -  крепыш-мужичок,  прозаик,  видимо,  считавший себя  вторым  Львом  Толстым,  поскольку  по  отчеству  тоже  Лев  Николаевич.
    Когда  расположились  за  журнальным  столиком  с  самоваром,  мне  объяснили,  что  от  меня  хотят.
  - Просто  нужно  правильно  оформить документы,  разные  там  учредительские  чепуховины… И  внести  деньги  в  уставной  капитал, -  сказала  мягким  голосом  Софья  Петровна. -  Вот  денег  у  нас  нет.

   Прихлёбывая  чай,  я не  удержался  и  хмыкнул:
  -  Конечно.  Всё  очень  просто, чего там хитрого деньги при рыночных отношениях в карман загребать…

     Мне  сделалось  понятно, что  предстоит иметь дело  с  прожектёрами-фантазёрами,  к  тому  же  не  имеющим  «первоначального  капиталу». Однако  оптимистически  считающие,  что  при  рыночной  экономике  каждый  дурак  сможет  стать  миллионером. Нужно  только  первоначальный  капитал . А остальное  - всё  просто.

    -  Ну  что  же,  -  сказал  я  им  с намеренно  глубокомысленным  видом. -  проведём,  так  сказать,  социально-психологический  эксперимент.

     Будущие  компаньоны  оживлённо  загомонили,  заулыбались  и  даже  хотели  захлопать  в  ладоши.  Видимо  моя  абстрактная  фраза  им  пришлась  по  душе.  Сам  же  я  окончательно  ничего  для  себя  не  решил,  но  интуитивно  чувствовал  -  авантюра.  Меня,  по  особенностям  моего  характера,  надо  защищать  от  всяких  авантюрных  мероприятий,  как  пьяницу  от  вина,  какими-нибудь  специальными  уколами. Но  и хотелось,  конечно,  заниматься  чем-то  интересным,  самостоятельным,  чтобы  работа  была  в  удовольствие,  а  не  просто  способ  прожить  от  зарплаты до зарплаты.

      Договорились  встретиться  через  три  дня. В  эти  три  дня  подал  заявление  об  увольнении  в  свою  контору.  Устроил  отвальную «коллежкам». Они,  подвыпив,  шушукались  между  собой,  что  через  год  я  прокачу их  на  собственном  мерседесе.  Они  были  во  мне почему-то  уверены.            
     Сидел  в  своей  коммуналке,  стучал  двумя  пальцами  на  машинке  уставные  документы  издательского  предприятия.  Поглядывал,  задумчиво  покуривая,  на  тюремную  стену,  обвитую  спиралью  Бруно.



        ==========  ""  =========