Глава II. Часть 2

Ульяна Карамазова
Глава II. Часть 1: http://www.proza.ru/2017/09/03/1083


Свечи, горя неторопливо, плакали, наполняя келью Ларии пугливым и робким светом. В свете этом ей казалось, что слова молитвенника обладают дивной силой созидания, – стоит только произнести их вслух, и всемирная доброта, любовь, сострадание высвободятся из жёсткого пергамента, из сухих чернил и заполнят сердце каждого, кто живёт, дышит и чувствует. Знала, что так не бывает, что люди думают лишь о себе, а потому жестоки, потому равнодушны, но остатки теплоты, тлеющие на дне её сердца, та притупленная надежда и вера в благодушие, разгорелась от слов молитвенника подобно пламени, вскармливаемому кузнечным мехом.

Почувствовала, как ей становится жарко от внутреннего огня, что разжигали в ней слова, только слова, аккуратные линии, которые выводил писец гусиным пером, слова, которые можно уничтожить, – но чем больше Лария читала, тем отчётливее чувствовала, что не в пергамент врезались слова, – а в душу.

И прошлая боль не растворялась, не испарялась, но просто исчезала без следа и без грусти или скорби, без жалости, без радости. Лария забывала прежнюю жизнь, словно была она чем-то несущественным, потерянной безделушкой, никогда не найденной и запыленной временем.

Девочка не услышала, как постучали в дверь, – она растворялась в жёстком пергаменте и сухих чернилах.

Стук повторился, на этот раз громче. Лария сделала такое движение, точно проснулась от сладкого сна, и убрала молитвенник от глаз. Только сейчас почувствовала в глазах боль и усталость.

Застучали снова, настойчивее.

- Подождите, - сказала и нехотя отложила книгу; кожаный переплет нагрелся теплом её рук и представлялся живым, как и заключенные в нем слова.

Уже было поздно, заметила Лария: за окном лишь в кисельной ночи желтел полумесяц. Девочка наспех надела рясу и одной рукой на ходу спрятала длинные волосы под капюшон, взяв подсвечник в другую.

Ключ легко провернулся в замке, а скрип двери в оглушающей тишине показался таким же громким, как утренний благовест.

- Поздно сейчас, - сказала мать Мнерия не своим голосом.

Каждый раз, когда монахиня общалась с Ларией, она говорила спокойно, размеренно и непринужденно, будто то, что сообщала девочке, произнесла за свою жизнь не один десяток раз. Сейчас же какая-то скрытая мольба оттеняла речь матери Мнерии, а морщины на лице стали выразительнее, даже несмотря на полумрак в коридоре.

- Девочка, вероятно, уже спала. Не стоит её тревожить. Ваше Преосвященство только с дороги.

Лишь сейчас, открыв дверь пошире, заметила Лария высокого мужчину, стоящего рядом с монахиней. Одет он был в длинную до пят пурпурную сутану, которая застегивалась на ряд золотых пуговиц. Зарделась, когда осознала, что смотрит епископу просто в глаза, и быстро отвела взгляд. По вытертой каменной плите пробежал какой-то жук.

- Девочка будет чувствовать себя неловко наедине с Вашим Преосвященством, - сказала быстро мать Мнерия.

- Не стоит беспокоиться, дочь моя, - бархатным голосом ответил епископ. – Мне лишь любопытно узнать новую воспитанницу. Я должен быть в ведении, какие люди живут в моей епархии. Насколько я осведомлен, ты дворянка, - улыбнулся мужчина.

- Да, Ваше….

- Ваше Преосвященство, - подсказала монахиня.

- Да, Ваше Преосвященство, - повторила Лария, все так же рассматривая трещины на вытертом полу. – Но мой отец обеднел, поэтому я никогда… то есть я… мне…

- Не нужно волноваться, дитя моё. Тебя отсюда никто не прогонит. Тебе тут дадут то, чего тебе не хватало и чего ты не знала. – Епископ положил руку на её хрупкое плечо.

Лария вздрогнула от его прикосновения. Чувствовала, что в прикосновении этом была одновременно благодать и что-то неправильное, но не могла понять, что именно.

- Сестра может пойти в свою келью, - обратился мужчина к матери Мнерии. – Извините, что потревожил в столь неудобный час, однако дела не любят отлагательств, особенно же отлагательств не любит кардинал.

- Будьте благославлены, - попрощалась монахиня.

- Будьте благославлены, - ответила Лария.

- Право, дитя моё, не стоит ни смущаться, ни бояться. Я же не демон, а служитель Неба, - засмеялся епископ хрипло. – Взгляните же на меня.

Когда девочка не оторвала взгляд от пола, он сказал: «Войдем же в твою келью», а она кивнула только и пропустила мужчину, закрыв за ним дверь.

Холод пробирался сквозь раскрытое окно, принося с собой отчетливый аромат наперстянки.

Епископ тут же затворил ставни:

- Как ты можешь спать в такой стуже? Должно быть в этом году будет ранняя осень. И очаг потух.

- Я… я… я не заметила, Вваше…, - заикалась Лария.

- Читала молитвенник? – указал мужчина на книгу. – Этот стих мой самый любимый. В нем есть все, чего желает заблудшая, не знающая доброты душа. Поэтому ты не почувствовала холод? И перестань называть меня Вашим Преосвященством, если не получается или не привыкла. – Епископ сел на стул, и полы его сутаны отерлись о дерево с таким звуком, с каким ручей течёт по камням. – Сядь же и ты, - указал он на нерастеленный топчан. – И поставь подсвечник куда-нибудь.

Лария повиновалась и, разжав побелевшие пальцы, опустила подсвечник на стол, а потом присела на край топчана.

- Ты дворянка, …

- Лария.

- Но не воспитывалась в родном поместье, не имеешь титула, скиталась от опекуна к опекуну, пока, наконец, из-за влияния рекомендательного письма баронессы о'Кресска ты не попала в мою епархию. Имя твоего рода весьма известно в столице, как же так получилось, что воспитывалась ты в провинции?

- Мой отец, - сказала Лария после нескольких мгновений молчания, теребя длинный рукав рясы, - обеднел, когда мне исполнилось два года. Это я уже узнала позже, Ваше Преосвященство. Мои опекуны не стеснялись обсуждать, каким бременем и обузой я для них была, поэтому историю своей семьи я узнала во всех подробностях, хотя и жила в тысячах миль от дома. Отец обеднел в один миг. Что-то связанное с наследованием. Отец начал пить, где была матушка я не помню и так и не смогла узнать. Спустя какое-то время отец, видимо вспомнив, что у него есть я, а, может, посчитав, что мне будет лучше вдали от него, отправил меня вместе с няней к тете. По дороге няня умерла, заразившись оспой. Я уже не помню ни её имени, ни как она выглядела, но не забуду гнойную сыпь на её раскрасневшейся коже, не забуду язвы, которыми покрылось её тело. Как только я не заразилась? - удивилась искренне Лария, удивилась так, будто лишь сейчас задалась этим вопросом.

- Это провидение Небесное, - сказал быстро епископ, улыбаясь. – Благодари Небо за спасение.

Но улыбался епископ вовсе не проведению, что сохранило Ларию. Улыбался он русому локону, что выбился из-под капюшона; улыбался он круглым глазам цвета свежескошенной травы; улыбался он тонким розовым губам, которые едва заметно дрожали от отвращения к прежней жизни; улыбался он бледной, подернутой слегка румянцем, коже; улыбался он тонкой шее; и было в этой улыбке что-то противное и ужасное, что-то, чего молитвенник не знал, ибо чистоту и непорочность он проповедовал.

- Не продолжай, - сказал мужчина, вставая.

Он видел глаза, что оросились слезами.

- Тебя тяготит прошлое, - сел он рядом с девочкой. – Ты его не любишь?

- Ненавижу, - прошептала Лария и, не в силах сдерживаться, заплакала.

- Ну, ну. Что ты, - улыбнулся епископ, стирая тонким пальцем слёзы с алебастровых щёк. – Сколько тебе лет?

- Одиннадцать.

- В одиннадцать ещё рано ненавидеть. В одиннадцать нужно любить, удивляться миру, строить мечты, которые никогда не сбудутся.

Тонкие пальцы опускались все ниже, Лария чувствовала их тепло даже сквозь льняную рясу. И ощущала девочка душой, что тепло это дурное, неправильное; грязное, оно проникало под её кожу и отравляло чистоту и непорочность, отравляло надежды, которые дарил молитвенник.

- Не плачь, - быстрое дыхание обожгло ухо. - Тебя отсюда никто не прогонит, - шептал епископ, а пальцы его трогали ее бедро. – Тебе тут дадут то, чего тебе не хватало и чего ты не знала, - коснулся он губами её губ.

- Я… я… Ваше Преос…

Жадные прикосновения, жалящие поцелуи сжимали ей больно сердце, умервщляли душу, и поняла Лария, что погибнет она, если поддастся яду, который источает епископ.

Свечи, горя неторопливо, плакали, а мужчина сорвал белый капюшон и стал целовать её шею.

- Нет! – крикнула Лария и, подскочив, вырвалась из объятий. Не поняла, как бронзовый подсвечник оказался в её руке. Свечи, горя неторопливо, плакали и бросали уродливые тени на деревянные стены. – Нет!

Подсвечник трясся в её взволнованной руке.

- Иди сюда, - прошипел епископ, вставая и хватая девочку за руку. Огромная ладонь была скользкая, как только что выловленная рыба. – Иди ко мне и брось этот демонский подсвечник.

Она не могла, выставленный перед собой как меч, он был единственной преградой, всей защитой, которую имела.

Дрожа от отвращения и страха, которые не понимала вовсе, но чувствовала внутренностями, лани подобно, убегающей от лесного пожара, Лария знала, что не выдержит еще одного грязного прикосновения. Растущая с каждым мгновением паника выплеснулась из сердца отчаянной мольбой.

- Помо… - закричала, но мужчина, наклонившись, закрыл ей рот.

Свечи, горя неторопливо, плакали, а потом зашипели, зашипела кожа, зашипел от боли епископ, когда Лария, сама не зная, что делает, ударила его подсвечником в глаза.

Липкая ладонь судорожно сползла со рта, мужчина упал на колени, выкрикивая в агонии ругательства, а затем бронзовый подсвечник с невообразимой от страха силой опустился на черноволосую голову, и из замолчавшего рта перестали биться грязные слова.

Мёртвая тишина, однако, испугала Ларию значительно больше.

Глава II. Часть 3: http://www.proza.ru/2017/09/07/1997