«Плавание в Византию» - известное стихотворение Йейтса, вошедшее в прижизненный сборник «Башня» («The Tower») 1928 года. Оно считается одним из самых загадочных его произведений, но, забегая вперед, скажу, что часть тумана мне удалось развеять.
Я не раз прочитывал перевод «Плавания» и мельком смотрел в оригинал. Текст просто не заходил в голову. Позднее я стал раз за разом вчитываться в оригинал стихотворения и оно, наконец, открылось. Я с недоумением по-новому взглянул на перевод Г. М. Кружкова и понял, что он нагнал туман, изъял некоторые строки и добавил свои собственные. Как всегда он передал свою вольную интерпретацию того, что сказал поэт, но не слова поэта. Мне данная переводческий подход очень не нравится. Взглянул еще на три перевода других авторов, но и они уж очень много добавляют от себя, переиначивают довольно простые на самом деле мысли самого Йейтса. И я решил составить свой перевод, стремясь, как обычно, больше не к идеальной форме, но к точной передаче слов автора. То есть, перед вами зарифмованный подстрочник. Публикую для тех, кто хотел бы знать, что именно сказал сам классик, а не его переводчики-интерпретаторы.
В паре мест возникли интересные трудности:
1. Come from the holy fire, perne in a gyre – автор призывает мудрецов или святых с мозаик прийти к нему «из священного (или святого) огня». А после запятой мы находим странное слово «perne». Оно, как удалось выяснить из зарубежных источников, пришло к нам из галльского/ирландского/шотландского языков и имеет современное английское значение «bobbin», то есть «бобина», «катушка». «Gyre» - «вихрь», «круговращение», «спираль». Получается дословно: «бобина в спирали», «катушка в вихре», «крутящиеся в вихре». Довольно сложный для понимания момент. То ли это какая-то метафора, то ли мистический образ, то ли поэтическое видение автора.
2. Into the artifice of eternity. «Artifice» переводится как «хитрость», «выдумка», «уловка», «мастерство». И еще один его оттенок смысла, интересующий нас больше всего, в контексте содержания «Плавания в Византию», это, как бы сказать, действие или процесс, производимый искусственно, это некое искусство. И это слово, можно сказать, центральное смысловое в произведении. Чтобы лучше понять его смысл, нужно пройти по содержанию.
Йейтс бывал в Равенне, видел чудесные мозаики и на Сицилии. Если вы не представляете себе византийские мозаики – немедленно погуглите, полюбуйтесь. Это особенный и древний (с 5-го века н. э.) вид изобразительного искусства. Сюжеты мозаик, чаще всего – библейские, житийные сцены. Они и образ Византия стали главными вдохновителями стихотворения.
Сюжет "Плавания» сводится к тому, что герой, немолодой уже мужчина, устало смотрит на «тварный» мир, мир порождений природы - смертных, упоенных желаниями, рождающихся и гибнущих. Ему все это уже претит, здесь нет пристанища для стариков («That is no country for old men»), и он сетует, что «чувственная мелодия» жизни не дает людям увидеть бессмертных творений неумирающего, негасимого интеллекта.
Герой стар, и единственное, что может его, скажем, спасти или поставить на истинный путь – это новая песня, не песня жизни и тела, но песня духа. А как научиться ее петь? Созерцая «монументы», «монументальные творения» в их первозданности.
Йейтс (или его герой) отправляется (мысленно или на самом деле?) в Византию, созерцать прекрасные мозаики. Через них он обращается к мудрецам и святым, изображенным мастерами. Он просит исторгнуть его усталое сердце, привязанное к «умирающему животному» (то есть к смертному, старому, рожденному природой, телу), научить его некой песне и забрать в «artifice of eternity». И здесь довольно сложно передать на русском значение этих слов. Я так понимаю, что автор имеет в виду следующее (и это подтверждается в четвертой, заключительной части стихотворения) - он просит исторгнуть его из жизни и забрать в «мастерскую искусства вечности». То есть туда, где творит интеллект, где уже не властна природа. Здесь нужно тонок поразмышлять над словом «artifice» и всеми его смыслами. Это и хитрость вселенной, «обхитрение» природы, это и мастерство, акт творения, мастерская вечности, где творится то, что не подвержено смерти.
3. «Fish, flesh, or fowl, commend all summer long». В английском есть фразеологизм, аналогичный нашему «ни рыба ни мясо». «Neither fish nor fowl» - «ни рыба ни птица» и ее оригинал «neither fish nor flesh nor fowl» - ни рыба, ни мясо, ни птица (или дичь). Так говорят о чем-то, с трудом поддающемся определению. Фразеологизм восходит к пословице 16 века: «neither fish, nor flesh, nor good red herring» - «ни рыба, ни мяса, ни хорошая красная селедка». Суть - монахам, не едящим мясо, положена рыба, мясо - для людей, не способных без него жить, а селедка - для бедных. А ту ни это и ни это – что-то непонятное. Сегодня (и во времена Йейтса) фразеологизм имеет негативный смысл – ни то ни другое, «нечто расхлябанное», «не то, что нужно». И Йейтс говорит, вероятно, что, что бы из этого набора не руководило парадом жизни – все это смертное. Он же, в заключительной части, прямо говорит, что не собирается больше принимать смертную форму, форму порождений естественной природы. Нет, он будет произведением эллинского золотых дел мастера или будет механической птицей, поющей для господ. То есть - будет произведением искусства, представителем нетварного мира, произведением интеллекта. Содержание стихотворения таким образом, довольно легко отследить и понять каждому:
1. Созерцание тщеты жизни, для которой автор уже стар или слишком возвышен.
2. Понимание того, что нужно воспеть душой, изучая великие бессмертные памятники искусства.
3. Обращение к святым для освобождения от чувств, привязанностей к жизни и ухода в мир творения, мир вечный.
4. Отказ от нового естественного, живого воплощения и согласие только на воплощение в форме хитрого произведения искусства.
Конечно, можно и нужно искать, созерцать глубины этого мистического и красивого в оригинале стихотворения, но легче это делать, думаю, имея перед собой точный его перевод и некоторую интерпретацию. Все это перед вами, в данной моей работе.
Плавание в Византию
Здесь (Это) не пристанище для стариков. Младые -
В объятиях друг друга, птицы на деревьях.
— Те умирающие поколения — в их песне,
Лососевые водопады, полны скумбрией моря,
Дичь, мясо или рыба, влекут всё лето,
Что б ни было зачато, родилось и умирает.
Уловленные этой чувственной мелодией пренебрегают
Твореньями нестарящегося интеллекта.
II
Муж в возрасте — никчемнейшая вещь,
Изношенное рубище на палке, до тех пор,
Пока душа в ладоши не ударит и не станет петь, и громче запоет
Для каждого лоскУта в этом смертном платье.
Нет школы пения, помимо изученья
Монументальных произведений в их великолепии,
И потому я переплыл моря и прибыл
В священный город Византии.
III
О мудрецы, стоящие в святом огне Господнем,
Как в золотой мозаике на стене,
Придите из святого пламени, вращаясь в вихре,
И будьте мастерами пения моей душе.
Ведите мое сердце прочь; желанием больное,
Привязанное к умирающему зверю,
Оно не знает, что это такое; и заберите
Меня в творений мастерскую вечности.
IV
Развоплощенный, не приму я никогда
Телесной формы от создания природы,
Но форму я приму, как эллин-ювелир сработал
Из золота чеканного и золотой эмали,
Что б Императора усталого держать неспящим
Или сидеть на золоченой ветви, чтобы петь
Всем господам и дамам Византии
О том, что было, что проходит или что грядет.
У. Б. Йейтс
Перевод: Цененко Виктор
Оригинал стихотворения:
Sailing to Byzantium
I
That is no country for old men. The young
In one another's arms, birds in the trees,
—Those dying generations—at their song,
The salmon-falls, the mackerel-crowded seas,
Fish, flesh, or fowl, commend all summer long
Whatever is begotten, born, and dies.
Caught in that sensual music all neglect
Monuments of unageing intellect.
II
An aged man is but a paltry thing,
A tattered coat upon a stick, unless
Soul clap its hands and sing, and louder sing
For every tatter in its mortal dress,
Nor is there singing school but studying
Monuments of its own magnificence;
And therefore I have sailed the seas and come
To the holy city of Byzantium.
III
O sages standing in God's holy fire
As in the gold mosaic of a wall,
Come from the holy fire, perne in a gyre,
And be the singing-masters of my soul.
Consume my heart away; sick with desire
And fastened to a dying animal
It knows not what it is; and gather me
Into the artifice of eternity.
IV
Once out of nature I shall never take
My bodily form from any natural thing,
But such a form as Grecian goldsmiths make
Of hammered gold and gold enamelling
To keep a drowsy Emperor awake;
Or set upon a golden bough to sing
To lords and ladies of Byzantium
Of what is past, or passing, or to come
Y. B. Yeats. From «The Tower» (1928)