По наступлении нового года Унпахаш-Напириша, сын брата Унташ-Напириши, царя Элама, снарядил многочисленную армию. Он вышел из престольных Суз, переправился через Керхе. Со стороны Варахсе обрушился он на землю Кадашман-Тургу, властителя Эшнунны.
И войска Кадашман-Тургу выступили вперёд, защищая свою страну, и была битва.
Унпахаш-Напириша нанес врагу поражение, рассеял его войска, военную силу его уничтожил.
Тогда великий страх объял жителей этой земли.
***
Сходя с колесницы, Кадашман-Тургу невольно обернулся. Взору его открылся вид на проезжую дорогу, упирающуюся в главные ворота его города – Туплиаша, Эшнунны, как звали твердыню издревле. Покуда касситский правитель не приблизился к лагерю враждебных эламитов, он сохранял решимость, но стоило ему услышать боевые кличи чужеземцев, как горестное смятение охватило его. Переводчик, следующий за Кадашман-Тургу по пятам, поник и посерел лицом, разделяя чувства правителя.
Посреди дороги в ожидании замер предводитель вражеских людей, Унпахаш-Напириша, c доверенными из числа его воинов. Кадашман-Тургу сделал навстречу ещё несколько шагов и заговорил.
– Лугаль Кадашман-Тургу, лугаль Туплиаша, – с осторожностью вторил ему переводчик (1), – желает, чтобы милость богов не покидала командующего.
Унпахаш-Напириша усмехнулся – и ответил на чистом вавилонском наречии:
– Ступай. Я принимаю приветствие твоего господина.
У переводчика перехватило дыхание. Изумлённый, не скрывая облегчения, он поспешил скрыться из виду. Кадашман-Тургу же, оставшись наедине с чужеземцами, не сразу одолел замешательство.
– Что вам нужно в этом моём городе, Туплиаше? – наконец спросил он удручённо и вновь не поверил ушам, услышав родную речь из уст военачальника эламитов.
– Ты не предложишь ничего, что мы не были бы в силах взять и так, – без тени сомнения произнёс тот. – Почему ты решил, что я обращу слух к твоим просьбам?
Кадашман-Тургу и сам понимал, что один только откуп завоевателей не удовлетворит. Качая головой, правитель отозвался:
– Если ты разоришь наши земли и ослабишь страну Кардуниаш, то будет к усилению Ашшура, врага и мне, и моему брату Унташ-Напирише, царю Аншана и Суз (2). Вы разве хотите идти позади Ашшура?
– Поистине ты не лжёшь, – ответствовал военачальник. – Но о правде ты также умолчал, ибо и Кардуниаш, и Ашшур равно нам враждебны. Если земля твоя отложится от Вавилона, который она питает, и Ашшур выступит против него, в том будет Эламу лишь благо.
Правитель ненароком поймал себя на мысли, что испытующе рассматривает чужеземца. В бою, когда пыль из-под копыт лошадей и колёс боевых колесниц как грозовая туча затмевала солнечный свет, он едва его видел. Теперь тот находился вблизи – рослый смуглолицый мужчина в цвете лет, облачённый в широкую накидку, ниспадающую до щиколоток, и бронзовый шлем, скорее по привычке, чем из опасения надвинутый на лоб.
– Итак, – продолжил чужеземец рассуждения, – осады мы не снимем. То, что перебить твой гарнизон не составит нам труда, тебе известно. Если ты желаешь лучшей участи для города и тех, кто в нём, открой ворота и следуй моей воле.
– Что тебе угодно, чтобы я сделал? – задался вопросом Кадашман-Тургу.
– Ты должен обязать своих людей сложить оружие, а также собрать дань и продовольствие для нашей армии – столько, сколько вам будет указано.
– Ещё?
– Ты поклянёшься не идти под руку Вавилона, не вступать с Вавилоном в союз, не пропускать его войск.
– Ещё? – правителем овладевало отчаянье. «О Иммерия, мой бог!» – воззвал он мысленно (3). Как видно, небесный покровитель города оставил его без своего заступничества.
– Ещё нам требуются люди, искусные в зодчестве и ремесле – все, что ни есть в пределах Туплиаша. Кроме того, пусть наследники твоей крови станут свидетельством твоей покорности.
– Ни тех, ни других вы не получите, – теряя присутствие духа, практически выкрикнул Кадашман-Тургу.
Унпахаш-Напириша одарил собеседника пристальным взглядом.
– Что ж, довольно, – сухо изрёк он. – Я напрасно тратил время, объясняясь с тобой на твоём языке. Язык военной силы тебе понятен лучше.
Взмахом руки положив конец переговорам, военачальник развернулся и, сопровождаемый стражей, направился прочь.
Однако не успел он удалиться, как до слуха его донёсся безжизненный голос:
– Взяв город без боя, ты не станешь разрушать его стены? Не станешь губить население?
Повисла тишина. Кадашман-Тургу стоял точно вкопанный, не двигаясь с места; день померк в глазах правителя. Чем дольше длилось молчание, тем отчётливей он сознавал, что ждать от чужеземцев снисхождения отныне бессмысленно.
Но слова его, как оказалось, всё же возымели действие. Так и не сойдя с дороги, Унпахаш-Напириша коротко откликнулся:
– Не стану.
И тогда, безмолвно преодолев расстояние, отделявшее его от эламитов, Кадашман-Тургу простёрся ниц перед своим победителем.
Створки врат Туплиаша были сорваны и брошены на землю, гарнизон распущен, а жители старались не попадаться на глаза расхаживающим по городу чужеземцам. Но, глядя из дворца на храмовую площадь, Кадашман-Тургу дивился верности эламского военачальника обещанию, обронённому накануне. Тот и впрямь запретил своей армии жечь и грабить покорившийся город. Разве что сокровищницы храмов, полные серебра и злата, самоцветов и вышитых тканей, Кадашман-Тургу вынужден был распахнуть ради сбора подати. Сверх того, эламитам пришлась по нраву главная статуя бога Иммерии, одна из величайших драгоценностей Туплиаша. Одна из – ибо в сердце правителя первой драгоценностью были ясноглазые Мели-Нанна и Мели-Тургу, с богатой данью уведённые в стан завоевателей. Более не тревожась о городе, лишь о том молился Кадашман-Тургу, чтобы чужеземцы, пленившие его детей, оставили их в живых.
***
Лагерь эламитов шумел, охваченный суетой. Шли последние приготовления к предстоящему походу. Унпахаш-Напириша устроился на тростниковой циновке близ своего шатра, погрузившись в размышления.
– Господин!
Мужчина поднял голову. От обозов с военной добычей в его сторону спешило несколько солдат. Один из них нёс маленькую девочку, плачущую от испуга, взвалив её на спину, точно мешок с зерном. Другой тащил за собой мальчонку постарше.
– Господин, как дальше быть с заложниками?
Унпахаш-Напириша запустил пальцы в кудрявую бороду. Немного помедлив, он распорядился:
– Следует найти для этих двоих повозку и стеречь их до самых Суз. На стоянках обеспечьте им укрытие, воду и пищу.
– Я займусь этим, – вызвался воин, окликнувший своего предводителя. – Связать их?
– Зачем? – прищурился военачальник. Взор его скользнул по отпрыскам туплиашского лугаля. Ощутив на себе чужое внимание и не зная, что стоит за ними сзади (4), дети тотчас насторожились. Девочка спрятала лицо в сложенных ладонях, мальчик вздрогнул, до боли закусив губу.
– С моими людьми отправляетесь вы в Элам, – по-аккадски обратился к ним Унпахаш-Напириша, – и в дороге вас никто не тронет. Не тронет до тех пор, пока я не сочту, что от вас больше забот, чем проку. Сказанное мной вам ясно?
– Д-да, – едва ворочая языком, выдавил мальчик.
Когда эламское войско, обременённое бесчисленными трофеями, повернуло вспять, детей и вправду не было слышно. С третьего дня пути военачальник, объезжая на закате лагерь, перестал справляться о заложниках у их охраны. Хлопот и без того хватало.
А на пятые сутки Унпахаш-Напириша очнулся среди ночи от странного шороха. Рука мужчины, нащупав под шерстяной подстилкой рукоять поясного кинжала, привычным движением взметнулась в воздух. Вглядевшись наконец в сумрак тускло освещённого шатра, военачальник не сдержал проклятья. Остро наточенный клинок замер на расстоянии волоса от шеи касситского мальчишки. Тот, застыв на коленях у ложа мужчины, жмурился в обречённом ужасе.
– Мальчик, – удивлённо выдохнул Унпахаш-Напириша, опуская оружие. – В том, как тебе удалось без помех проникнуть в мой шатёр, мы разберёмся поутру. Сейчас говори, что ты от меня хочешь.
– Беда, – прошептал тот глухо, – с Мели-Нанной, моей сестрой, большая беда!
– Что такое?
– Злые духи вселились в неё, она вся горит, – голос мальчишки срывался так, что Унпахаш-Напириша с трудом понимал слова чужого для него языка. – Сжалься, господин, пришли к ней лекаря!
Жестом прервав ребёнка, военачальник вскочил на ноги. Он торопливо обулся, извлёк из-под изголовья кожаный мешок с какими-то пожитками и передал его мальчику. Вслед за тем, подняв с земли масляную лампу и озаряя ей путь, он вышел из шатра.
– Всё потом, – отмахнулся мужчина от охраны, в растерянности уставившейся на своего предводителя и его спутника. Караульные проводили их глазами и озадаченно переглянулись, молча вопрошая друг друга о происходящем.
Пройдя чуть ли не половину лагеря и заметив, что палатка, отведённая заложникам, стоит без стражи, Унпахаш-Напириша поморщился. Подозрения, закравшиеся в его мысли, сполна подтвердились. «Так-то исполняется моё слово!» – бросил военачальник раздражённо. Он распахнул полог и ступил внутрь, придерживая светильник.
В слабых отблесках пламени мужчина не сразу увидел больную. Стараясь не расплескать масло, Унпахаш-Напириша поставил лампу так, чтобы свет падал на девочку, и приблизился к ней. Та лежала в беспамятстве, измученно откинув голову и тяжело, прерывисто дыша. Мужчина взял её за подбородок. При виде сведённого судорогой личика с губами, покрытыми спёкшейся коркой, пылающими щеками, каплями пота на лбу и висках военачальник помрачнел. Нахмурившись, Унпатар-Напириша согнулся над девочкой и, одной рукой придерживая ей голову, другой потянул кверху подол её платья.
– Нет! – разорвал тишину отчаянный возглас. Обронив свою ношу, мальчик кинулся к мужчине и, яростно в него вцепившись, повис на его руке. От бессилия перед чужеземцем глаза ребёнка заволокло слезами, но пальцев он не разжимал. – Нет, не надо!
Унпахаш-Напириша разогнулся и резким движением отбросил мальчика в угол.
– Защитник! – сквозь зубы проговорил он, вновь наклоняясь к больной. – Не мешай мне, и я заставлю её недуг уйти.
Ещё с минуту мальчик лежал ничком, затем, морщась, поднялся. Утерев кулаком глаза, он стал издали наблюдать, как предводитель эламитов возится с его сестрой. Должно быть, тот в самом деле не собирался причинять ей зла. Раздев девочку донага, Унпахаш-Напириша ощупал её кожу, покрасневшую от жара, внимательно осмотрел ладони. Следом военачальник подвернул рукава своего одеяния, и мальчик содрогнулся, разглядев на мощных, покрытых следами от шрамов запястьях мужчины несколько свежих ран, оставленных его ногтями.
Тем временем чужеземец подобрал мешок и извлёк из него глиняную пиалу, сосуд, замотанный ветошью, а также тряпицу с ворохом каких-то трав. Размяв почти что в пыль засушенные листья, мужчина высыпал их в чашу и принялся ворошить тростниковой палочкой.
– Эй, подойди ко мне! – не отрываясь, сказал военачальник. Сердце мальчика пропустило удар, затем заколотилось учащённо, норовя вырваться из груди. Он едва сдерживал себя, чтобы не вжаться в ткань полога, словно это могло спасти его от гнева чужеземца.
Закончив со снадобьем, Унпахаш-Напириша нетерпеливо воззрился на мальчишку. Хотя тот медлил, будто вовсе не слышал приказа, дрожащие плечи выдавали его. «Неглуп ведь, знает цену своей выходки, – подумалось мужчине с невольным одобрением, – а за сестру себя не пожалел».
– Да подойди же, – повторил, смягчив голос, Унпахаш-Напириша. – Есть у вас здесь вода?
– Вода?.. – робко послышалось в ответ. – Немного есть, господин.
Подхватив полнобокий расписной кувшин, мальчик поднёс его, бережно прижимая к груди. Военачальник разом перевернул чашу так, что всё её содержимое оказалось в кувшине. Затем он наполнил пиалу, пристроил её на край покрывала и вновь перемешал получившийся настой.
– Я принесу ещё, – промолвил мужчина, отставив кувшин в сторону. – А ты не упускай напрасно времени. Разбуди сестру, дай ей лекарство и смотри, пусть выпьет до дна.
Когда Унпахаш-Напириша вернулся с полным бурдюком наперевес, он застал девочку очнувшейся от горячечной дрёмы. Она полусидела, опираясь на руку брата и водя вокруг затуманенным взором. Мужчина взял опустевшую пиалу и плеснул в неё из бурдюка. Едва он поднёс чашу к губам девочки, та жадно прильнула к ней. С потрескавшихся губ по подбородку скатилась блестящая струйка.
Напоив девочку, Унпахаш-Напириша потянулся за сосудом, раскупорил его, и спёртый воздух шатра наполнился запахом ароматного масла. Мужчина принялся быстрыми, но осторожными движениями омывать больную водой и целебным маслом. Закончив с этим, Унпахаш-Напириша взял отрез ткани, в который были завёрнуты травы, вымочил его в воде, свернул жгутом и положил на лоб девочки.
– Спи, дитя, – вздохнул он, отстраняясь. – Жар скоро отступит.
Мальчик тоже вздохнул, успокаивая себя, но остался подле сестры. Девочка ворочалась, жалобно охая, всё ещё охваченная внутренним огнём.
Откинув полог шатра, чтобы его проветрить, Унпахаш-Напириша замер рядом, сложив руки на груди. Вид жертвы лихорадки навлёк на него тягостные воспоминания, и те, дав всходы в его сердце, разрослись, как сорная трава среди дороги, как колючие побеги, ядовитые побеги, губящие скот, как болотный тростник на месте, где раньше созревали колосья.
Мужчина угрюмо огладил бороду и обвёл глазами спящий лагерь.
Повсюду царило спокойствие, нарушаемое разве что мерным храпом солдат, приглушёнными вздохами невольников да лошадиным фырканьем, доносящимся время от времени с окраин становища. Воздух был свеж и прозрачен.
Над равниной уже занималась заря. Небесный свод оделся перламутром, забрезжил на востоке пламенными всполохами. Но диск солнца ещё не воспрянул торжественно ввысь, пробудившись, знаменуя наступление нового дня, и вся земля взывала к милости творца дневного света, многощедрой милости Наххунте (5).
Послышались шаги. Отрешившись от раздумий, военачальник покосился на мальчишку, поймал несмелый взгляд, обращённый к нему.
– Я тебя слушаю.
Тот взволнованно поведал, что благодаря владыке знания воды девочка глубоко спит, дыхание её выровнялось, а с лица сошёл болезненный румянец.
– Господин – могущественный асу (6), раз сумел разомкнуть объятия духов тьмы и исцелить Мели-Нанну, – в возбуждении закончил мальчик.
– Та, чьё имя она носит (7), да сохранит её, – сказал Унпахаш-Напириша. – Почему ты сообщил так поздно?
– Я думал... я думал, что, узнав об этом, господин, ты посчитаешь её обузой… что ты прикажешь бросить её по пути или... – мальчишка, смешавшись, замолк.
Военачальник неожиданно привлёк его к себе и потрепал по взлохмаченным волосам.
– Ты поступил достойно, – промолвил он.
И, повинуясь столь же внезапному порыву, мальчик прижался щекой к расцарапанному им самим запястью. На краткий миг ему даже почудилось, точно то голос отца звучал в ушах его, точно то отцова похвала. Опомнившись же, мальчик отметил со смятением, что морщинки над линией бровей мужчины расправились и взор его будто бы потеплел. Впрочем, он по-прежнему не мог представить, в каком направлении текут мысли чужеземца. «Господин, какова твоя воля на нас? Что нас ждёт?» – чуть было не сорвалось с губ мальчика.
Унпахаш-Напириша потянулся, устало потёр лицо.
– Скоро в дорогу, – сказал он. – Лекарства, что в кувшине, твоей сестре пока хватит. Нужно поить её водой каждые два двойных часа, снадобьем – каждые четыре (8). Запомнил, защитник?
Мужчина взял того за плечи.
– Ещё стоит сделать отвар из фиников на воде или на молоке, при лихорадке это верное средство. Об этом я позабочусь.
Помолчав, он добавил вполголоса:
– И не только об этом.
Едва над лагерем вознеслось солнце, Унпахаш-Напириша разыскал тех, кто был призван надзирать за заложниками. Затем он потребовал меч у одного из своих приближенных, поскольку не имел при себе оружия. Равнодушный к оправданиям провинившихся, он велел им склонить колени, дважды взмахнул мечом, и тот дважды обагрился кровью.
Вернув оружие владельцу, Унпахаш-Напириша обвёл глазами воинов, собравшихся вокруг, и наказал избавиться от обезглавленных тел. Поразмыслив над свершившимся правосудием, все мало-помалу разошлись. День уже вступал в свои права – очередной долгий, томительный день дороги.
Мели-Тургу сидел в повозке, облокотившись на тюк с поклажей. Он пытливо всматривался вдаль, за поля и пальмовые рощи, туда, где в лёгкой дымке вставали зубчатые горы. Никогда прежде мальчик не покидал своей родины, и непривычные взгляду картины природы изумляли его.
Плодородная равнина Туплиаша, житница страны касситов и вавилонян, давно осталась позади. Постепенно воздух становился жарче, земля шла трещинами, свидетельствуя о затяжной засухе. Произрастали в этом пустынном краю разве что кусты акации, редкие и чахлые, да ещё какие-то неизвестные мальчику низкие деревца с серо-сизой листвой. Ослепительное солнце нестерпимо жгло и порабощённых туплиашцев, и их пленителей, по ночам их донимали змеи, выползавшие на охоту с наступлением темноты, а однажды Мели-Тургу заметил, как в сизых зарослях промелькнула, зло ощерившись, полосатая гиена.
К радости мальчика вскоре удручающие виды каменистой пустыни сменились просторами предгорий. Чужеземцы держали путь вдоль горных хребтов в сторону Дера, вавилонской пограничной крепости, и далее. Миновав Дер и его окрестности, войска вступили в Варахсе, страну, союзную Эламу, населённую и безопасную.
Впечатления заглушали тоску по дому и близким, невыносимую в первые дни неволи. Ещё сильнее на Мели-Тургу сказалась болезнь сестры. Оправившись от своего недуга, девочка вовсе не помнила ночи, когда дыхание царства теней веяло ей в лицо; мальчик не мог забыть ни единого мига. Он слабо верил в то, что вражеский военачальник проявит беспокойство о судьбе заложницы, и путы сопричастности, лёгшие на их сердца, поразили его. Мели-Тургу ощущал, что если ранее, замечая детей, предводитель эламитов смотрел как бы сквозь них, безо всякого интереса, то теперь отношение его переменилось, и гадал, к добру ли это.
Мели-Нанна, не подозревая о переживаниях брата, свернулась у него под боком. Скрип колёс и мерный перестук копыт убаюкивали девочку. Пользуясь краткой отлучкой их новообретённой стражи, мальчик прошептал сестре на ухо:
– Нанна, ты не голодна?
С утра он спрятал между туго набитыми тюками ломоть ячменной лепёшки.
Девочка, зевая, мотнула головой. Мели-Тургу ласково откинул с её лба спутанные ветром волосы. Приподнявшись на локтях, он выгнул затёкшую спину и вернулся к основному своему занятию – созерцанию местности.
Пополнив в Варахсе запасы пропитания, эламиты пересекли рубежи своей страны. С неутомимым любопытством наблюдая за дорогой, Мели-Тургу отметил, что в здешнем краю возделанные земли перемежаются низкими заболоченными долинами. На непроглядной глади, сплошь затянутой ряской, в изобилии цвели водяные лилии. Скопленья их бледных соцветий украшали и каналы, к берегам которых подступали рощи финиковых пальм. По краям каналов сновали в густом тростнике остроносые рыбацкие лодки. В отдалении от проезжего пути мирно паслись стада овец. На обводнённых полях поспевал урожай. Мели-Тургу заключил с удивлением, что страна эламитов пусть и далека, а не так отлична от Туплиаша, как ему представлялось. Это открытие несколько утешило мальчика, сознающего, что его жизнь, длинная или короткая, пройдёт здесь, на чужой земле, как и жизнь его сестры.
Хорошие дороги способствовали быстрому продвижению войск, и вот наконец те приблизились к Сузам. И верховный город Элама, город необозримый и прекрасный, занимающий обширное пространство, окружённый неприступной стеной, предстал перед взыскующими взорами. Уже видны были, если прищуриться, и укреплённые дворцы, и верхний город, и зиккурат священного округа.
Под ликующее многоголосье на главную улицу Суз ступили передовые части армии с военачальником во главе. Затем, минуя парадные врата, в столицу устремились гружённые несметными трофеями подводы, сопровождаемые конвоем. Заложников, как и во время похода, везли в их же числе.
Везде, куда ни посмотри, теснились горожане. Жители столицы бурно приветствовали свои победоносные войска. Их восторженные крики при виде торжествующих солдат, при виде колесниц, блистающих на солнце, при виде обильной дани из вавилонской земли могли запросто лишить слуха.
От волнения не усидев на месте, маленькая Мели-Нанна свесилась через край повозки.
– Вон колонны с быками! – лепетала она потрясённо. – Посмотри, посмотри!
У Мели-Тургу перехватило дух.
– Не высовывайся, глупая, – оборвал сестру мальчик, обняв её и поспешно укрыв покрывалом. Сам он продолжил озираться по сторонам. Мели-Тургу был не в силах оставить мыслей о том положении, в котором они находились, но чужой город, оживлённый, празднично убранный, всё же овладел его вниманием. Толпы людей взирали на процессию с обочин и крыш. Развевались, украшая улицу, шерстяные ткани белого, лазурного и яхонтового цветов, шнурами прикреплённые к колоннам. Широкая спина возницы мешала мальчику разобрать, что происходит впереди, но вот откуда-то послышался бой барабанов, заиграли флейты, и вся вереница повозок остановила движение.
Унпахаш-Напириша мерил размашистым шагом залы женской половины дворца. В ушах его не стихал шум толпы. У покоев царицы Напир-Асу он замер и, уловив знакомый голос, мягко что-то напевающий, заглянул за занавесь. Царица сидела простоволосая, в лёгких одеждах, подобрав под себя босые ноги. Увидев гостя, она выпрямилась и оправила платье. Лицо её при этом не утратило спокойствия.
– Радуйся, госпожа! – произнёс Унпахаш-Напириша с гордостью победителя, почтительно касаясь края одеяния царицы. – Мы вернулись, покорив процветающую область и приобретя богатую добычу. Ты позволишь преподнести тебе наши дары?
Та прикрыла губы ладонью.
– Тише, сын Пахиришшана, я едва уложила детей. Сузы поют тебе хвалу с восхода до заката, – прошептала она и добавила, хмурясь:
– Я слышала, брат твой Кидин-Хутран желал бы опустошить земли к западу, залив их кровью, словно водами половодья – эти земли, откуда ты пришёл. Счастье, что твои намеренья полны благоразумия.
Унпахаш-Напириша неодобрительно покачал головой. Нрав младшего брата, вспыльчивого и нетерпеливого без меры, был хорошо ему известен.
– Кидин-Хутран, великая царица, убеждён, что я излишне осторожен, – обронил военачальник. – Но я считаю иначе, а считаю я, что верность действий проистекает от опоры на положение.
Напир-Асу не сводила с мужчины понимающих глаз, и, отвечая на взгляд царицы своим, он сказал:
– Госпожа, среди невольников, приведённых из страны Кардуниаш, – дочь и сын правителя Эшнунны, оба ещё малолетние. Решить их судьбу должен великий царь, да продлятся его дни и прирастёт его царство, но...
– Но ты его опередил, не так ли? – улыбнулась царица.
***
Среди скудной пустынной земли в полудне пешего хода от Суз раскинулся город Дур-Унташ. Его храмы вздымались, господствуя над равниной, как мираж в лучах палящего солнца.
Этот город был создан царём Унташ-Напиришей для Хумбана и Иншушинака, повелителей богов, создан на многие дни и долгие годы. Элам пребывал в благополучии, и богатства неиссякаемым потоком наполняли его сокровищницы. Оттого не одно десятилетие тысячи формовщиков, грузчиков, обжигателей кирпича, тысячи каменщиков и подручных гнули спины на строительстве нового города. Работали без устали писцы, раз за разом, снова и снова повторяя посвятительные надписи на бесчисленных храмовых кирпичах. Ровная каменная кладка настенных фризов, испещрённая клинописью, соседствовала с изразцами из цветной глазури, отлитыми усердным трудом ремесленников. Ценой усилий множества мастеров устроен был протяжённый канал для обеспечения города водой, ибо река протекала неблизко.
И, наконец воздвигнутый, наречённый царским именем, город не мог сравниться с прочими своим великолепием. К его колодцам по подземным трубам неслась живительная прохлада воды. В священном округе зеленели густые заповедные рощи. Главный зиккурат его, пятиярусный, увенчанный святилищем Иншушинака, такой высокий, какой не удалось возвести ни одному из прежних царей, обнесён был крепостной стеной. Между ещё двумя валами, средним и наружным, расположились жилые и погребальные дворцы и прочие здания. Дворцы ярко блестели лазоревой глазурью стен. Статуи божеств-покровителей, как из камня, так и из бронзы, заняли ниши по фасадам храмов, врата же их охраняли изваяния свирепых львов и диких быков. Подле жилищ господина Суз победно высились стелы из чужих земель, захваченные в походах.
В день годового празднества царская семья и двор прибыли в Дур-Унташ на рассвете. Кругом стелилась завеса тумана, переливаясь червонными искрами первых утренних лучей. Но стоило плотному мареву рассеяться, и в безбрежную высь небес выплыло алое солнце. Тогда великий царь в сопровождении своей возлюбленной супруги и наследников направился к семивратной внутренней стене. У Царских ворот служители, безупречные в проведении обрядов, омыли сункиру руки, и в его присутствии заклали жертвенных животных. Затем, ведомый верховным жрецом, царь начал восхождение по ступеням юго-восточной лестницы зиккурата.
К подножью святыни уже стекались длинные процессии паломников. Вся передняя площадь, сплошь заполненная людьми, с трепетом наблюдала, как тот, кто живёт под защитой кидин небесного владыки (9), минует один за другим крутые ярусы башни. Храмовые алтари обильно орошались маслом и сливками. До взволнованной толпы доносилось пение хранительниц жилища Киририши (10). В руках жриц великой матери, юных и чистых, вся одежда которых состояла лишь из повязок на бёдрах, высоко взметались обрядовые ленты. От края до края священного округа совершались молитвенные прошения, дабы боги Элама, боги Аншана, боги Суз способствовали счастью жителей страны, дабы вовек не коснулось их никакое зло.
– Это хорошо, что вы без затруднений добрались до Дур-Унташа, – произнёс Унпахаш-Напириша в окружении знатных гостей. Он, предводитель прославленной армии, несокрушимая опора трона, представлял при чужестранцах великого царя, и тяжёлые золотые обручи охватывали его запястья.
– Это весьма хорошо, – бесстрастно повторил военачальник. – Для тебя особенно, о лугаль Туплиаша. Не с тобой ли, Кадашман-Тургу, мы заключали договор? Я могу явиться в твой город и освежить твою недолгую память, но лучше вспомни об этом сам.
Сановники и иноземные гости шествовали по второй террасе зиккурата, огибая его угол. На негнущихся ногах следовал за Унпахаш-Напиришей касситский правитель. Крайне встревоженный, он предпочёл смолчать, рассчитывая, что и его собеседник не станет продолжать речь. Однако тот подытожил:
– Пусть же, о лугаль, увиденное здесь послужит тебе напоминанием, и ты откажешься от опрометчивых шагов.
Военачальник махнул кистью куда-то в сторону. Кадашман-Тургу счёл, что жест того направлен на трофейные статуи, по эламскому обычаю установленные подле храмов у зиккурата. От столь явной угрозы сердце правителя сжалось недобрым предчувствием.
– Нет, я не про эти сокровища, – сказал Унпахаш-Напириша, и благодушная усмешка тронула вдруг его уста. Озадаченный, Кадашман-Тургу чуть повернул голову, обращая взор к лестнице, к двоим в праздничном облачении, рука об руку взбирающимся по ней вдогонку процессии, – и замер, не веря своим глазам.
Иллюстрации
1 – http://images.vfl.ru/ii/1516653768/5ceea8aa/20266283.jpg – Мели-Тургу с сестрой
2 – http://images.vfl.ru/ii/1516656253/4db64346/20266745.jpg – царица Напир-Асу и её дети
Авторства Ники Инфинити:
http://images.vfl.ru/ii/1516656530/9ec0757e/20266796.jpg – Мели-Нанна на момент финальной сцены
В формате скетча: http://images.vfl.ru/ii/1516656647/7efe3999/20266808.jpg
Глоссарий
Изучение этого раздела, как и примечаний, сугубо опционально, но расширить свои знания ещё никому не мешало.
Итак, кто хочет, давайте разбираться в сеттинге.
Действие происходит в 1240-х гг. до н. э.
«По наступлении нового года» – после осеннего равноденствия, то есть в конце сентября.
Карты
1 – http://images.vfl.ru/ii/1516659118/4184d417/20267034.jpg
2 – http://images.vfl.ru/ii/1516659159/7f6b4d9b/20267036.png
Географические названия
Элам (аккад. Эламту, самоназвание – Халтамти/Хатамти) – исторический регион и древнее царство в долине рек Каруна и Керхе (юго-запад современного Ирана). Географически Элам делился на равнинную и горную части.
Аншан – город в Эламе, один из ранних культурных центров. Ныне городище Талли-Мальян недалеко от Шираза.
Сузы (Шушен/Шушун) – город в Эламе, столица.
С XX по VIII вв. до н. э. эламские правители носили титул «царь Аншана и Суз».
Дур-Унташ (Аль-Унташ) – город в Эламе, в 45 км. к юго-востоку от Суз. Был построен при царе Унташ-Напирише как религиозный центр. Ныне городище Чога-Занбиль.
Варахсе (Варахше, иначе – Мархаши) – историческая область и город-государство, сосед Элама. Точное местоположение остаётся под вопросом, автор работы следует одной из возможных локализаций.
Вавилония (касситск. Кардуниаш) – исторический регион и древнее царство в Нижней Месопотамии (юг междуречья Тигра и Евфрата – ну вы знаете).
Дер – город на границе Вавилонии с Варахсе (в настоящее время – вблизи границы Ирака с Ираном). Самостоятельности практически не имел.
Эшнунна (касситск. Туплиаш) – город-государство в долине реки Диялы, левого притока Тигра. Ныне городище Телль-Асмар к северо-востоку от Багдада.
Ассирия (аккад. Ашшур) – исторический регион и древнее царство в Верхней Месопотамии.
Имена
Унташ-Напириша – царь (сункир) Элама (ок. 1275-1240 гг. до н. э.).
Напир-Асу – его супруга, царица Элама.
Пахиришшан – брат царя, управитель.
Унпахаш-Напириша (Унпатар-Напириша) – старший сын Пахиришшана и, соответственно, племянник царя; военачальник.
Кидин-Хутран (Китен-Хутран) – младший сын Пахиришшана, племянник царя; военачальник. В 1235 г. до н. э., заняв трон Элама, предпринял ряд успешных походов в соседние земли, где «учинил ужасный разгром многочисленного народа и быками... угнал в пустыню» (Chronicle P 4:19-21).
Кадашман-Тургу – правитель Эшнунны (Туплиаша). Вымышленный персонаж. Не путать с одноимённым царём, властвовавшим над Вавилонией несколькими десятилетиями ранее.
Мели-Нанна и Мели-Тургу – его дети. Носят канонично касситские имена, но, как и их достопочтенный родитель, исторических прототипов не имеют.
Примечания
(1) Речь идёт о переводе на эламский язык с вавилонского диалекта аккадского. Владели ли осевшие в Двуречье касситы, собственно, касситским языком к середине XIII в. до н. э. – вопрос, открытый для полемики.
(2) «моему брату Унташ-Напирише, царю Аншана и Суз» – с древних времён дружественные независимые правители называли друг друга братьями. Это архаичное языковое клише отражено в дипломатической переписке, см., к примеру, Амарнский архив.
Таким образом герой лишний раз подчёркивает своё стремление к миру с Эламом.
(3) Иммерия – бог-покровитель Туплиаша. Вероятно, локальное божество грозы, воплощение сил природы. Генезис и роль Иммерии в пантеоне касситской Вавилонии доподлинно нам неизвестны.
(4) «не зная, что стоит за ними сзади» – не зная (своего) будущего – будущее, согласно мировосприятию жителей Междуречья, догоняет человека, в то время как прошлое убегает вперёд.
(5) Наххунте – эламский бог солнца и правосудия.
(6) асу – «знающий воду», врачеватель, исходящий из практических и рациональных методов лечения. Медицина Двуречья развивалась в двух направлениях, представленных асу, врачами-эмпириками, и ашипу, заклинателями.
(7) «та, чьё имя она носит» – богиня Нанна, касситский эквивалент Иштар.
(8) двойные часы – собственно, дважды по шестьдесят минут. Месопотамская мера времени и расстояния.
(9) кидин (китен) – присущая всем эламским божествам магическая сила. Под её охраной находится жизнь и власть царя, земного представителя богов.
(10) Хумбан, Иншушинак, Киририша – триада, возглавляющая общеэламский пантеон богов. Хумбан – повелитель небес, Иншушинак – владыка потустороннего мира и покровитель Суз, Киририша – богиня-мать.