По-русски дауншифтинг – карьерное падение. Для меня оно началось с ухода из надежных, но удушающих государственных объятий. В начале девяностых это, возможно, было безумием. Для меня же это было последним шансом на действительную встречу со свободой и жизнью. Наличие выбора опьяняло. Перестал довлеть «железный занавес», хотя надолго остался страх слежки, стукачей и кары неизвестно за что.
Инна, подруга Роберто, предложила неожиданно заткнуть дыру в ее турфирме, где заболела референтка по Франции. За две недели, остававшиеся до Нового года, я должа была докомплектовать две группы для праздничного тура в Париж, организовать трансферы, бронирования, собрать оплату, и неотступно заботиться о туристах вплоть до возвращения домой.
В муравейнике офиса мне ткнули пальцем в стол, заваленный неразборчивыми записками и бросили на поизвол судьбы. Разобраться было невозможно. Как тонущий кот, я барахталась и пыталась цепляться то за одного коллегу, то за другого с вопросами, но меня отрывали и вновь бросали в пучину: у каждого было своей работы по горло, совсем другие направления. Постепенно клубок стал распутываться и систематизироваться. Туристы отбрывали телефон, а я выуживала сведения о них самих и предыдущей истории их отношений с фирмой. Сложилась обширная географическая картина: люди ехали со всех концов страны. Удалось добыть и другие детали. Помощи от заболевшей ждать не приходилось: она была в больнице, связи не было.
Интересно было наблюдать за жизнью фирмы. Она вращалась вокруг огромного сейфа, куда стекались пачки долларов, которые тащили туристы. Периодически объявлялся стройный криминальный авторитет в длинном чёрном пальто, собиравший дань. Заодно он тоже решил встретить Новый год в Париже. К моменту отъезда набралось девяносто два туриста в гостиницу три звезды повышенного класса, что для Парижа просто шикарно, и шесть богатых – в пять звезд на бульваре Османн.
Когда в гостинице толпа разбрелась по номерам, был задан последний вопрос, и я осталась одна, я вышла на улицу и пошла вдоль старой наземной линии метро к станции Гласьер. Слезы потекли по щекам: я не верила, что снова в Париже.
Астрид, по счастливому совпадению, жила совсем рядом, поэтому я смогла повидаться и вдоволь наговориться с ней.
В поездку со мной отправили «начальника транспортного цеха» - для него она была увеселительным бонусом за непосильную работу. Парень напоминал Андрюшу из французской группы своим ядовитым юмором и хореографическим прошлым. Он оказался отличной компанией: в парке Ла Виллет мы хохотали до упаду, открывая разнобразные ландшафтные приколы: закопанный гигантский велосипед, одинокую красную башенку с лифтом в никуда и массу прочих деталей современного искусства.
Удивительным было и то, что на Авеню де ля Пэ, где находились партнеры московской турфирмы, мне сообщили о необходимости продавать туристам экскурсии. Я послушно исполняла поручение, собирая деньги и возя их в офис. В конце пребывания французы наградили меня огромной суммой комиссии. Еще туристы умоляли съездить в Лидо и Мулен Руж за билетами на представления, совали пачки долларов «на такси и за беспокойство». Все это сложилось в сумму, которая для меня была фантастической. Беспокоил вопрос: нужно ли это отвезти в огромный, посещаемый бандитами, сейф в Москве или можно оставить себе. Заболевшая референтка ни словом не обмолвилась о возможности такой ситуации. Если бы я добровольно сдала заработок, то могла тем самым выдать ее тайные операции. Если бы оставила – могла подвергнуться официальному наезду. Я решила дождаться получения инструкций. К счастью, они не последовали.
В день отъезда случилась катастрофа. Спустившись к администратору после полноценного сна, я услышала новость: вся орава туристов обязана была освободить номера в полдень. По неопытности я не учитывала, формируя группу, расчетный час в гостиницах. Оставалось пятнадцать минут, после которых администрация обещала выключить электронные замки и оставить номера со всеми вещами нараспашку. Я взмолилась, почти на коленях, объясняя всю свою предысторию. Если Москва слезам не верит, то Париж – иногда да. Они просто пожалели меня и оставили запертыми замки до часа нашего отъезда, потому что огромная гостиница к этому моменту уже опустела, и им ничего не стоил красивый жест, суливший укрепление репутации всем: отелю, Парижу и французам.
К вечеру случился второй акт драмы: истеричные звонки из пятизвездочного отеля известили меня, что тамошних просто заблокировали по той же причине, требуя оплаты дополнительно половины суток. Крутые обвиняли во всем меня, отель не хотел делать подарков. Выпускать их явно не собирались. Единственным спасением было связаться с московским офисом, который вынужден был срочно внести нужную сумму, чтобы доставить туристов домой. По прибытии я была поставлена перед необходимостью возместить эту сумму: стоимость половины суток пребывания, что тянуло, в принципе на жалкую сумму около шестисот долларов с учетом агентских скидок и уступки отеля. Благополучно вернувшиеся домой богатые туристы (по счастью, все москвичи из одной конторы), естественно, отказались платить. Январь ушел, в частности, на то, чтобы вытрясти из них сумму долга. Наверно, надо поставить это мне в актив, что уговорить их в конце концов удалось, - они приехали в агентство и расплатились.
Mои бульдожьи таланты коллектора были оценены агентством и оно не забыло меня. Продолжением зигзага судьбы стал скорый звонок с предложением повторить опыт уже по новому маршруту: во французские Альпы. Грех было отказываться, и уже в первых числах марта, с готовой группой из полутора десятков человек мы стартовали в Шереметьево. Скандал начался с первой минуты поездки: Аэрофлот не желал грузить горные лыжи, препирательство было долгим и закончилось победой. В принципе, я была нейтральной стороной: моей ролью был перевод, но не организация и выяснение тонкостей. Но травматичность этой роли вскоре встала во весь рост: мы прилетели в Женеву, где нас должен был встретить микроавтобус размещающей фирмы. Не тут-то было! Ни микроавтобуса, ни контактов с внешним миром: ни сотовых, которых еще не существовало, ни какой-либо телефонной связи с Россией… Местных номеров телефонов для связи мне не дали по причине их отсутствия: принцип я поняла лишь оказавшись на месте.
Час шел за часом в пустом аэропорту, где бушевали лишь пятнадцать человек, искавших моей смерти. Час за часом я совершала бесполезные телодвижения: вопросы на стойке информации, поиски выхода во внешний мир, допросы случайных служащих: уборщиков, носильщиков (больше никого не было), - «Не погибал ли кто-то в аэропорту от голода (поскольку был он очень мал и не имел даже буфетов?», «Что делают с забытыми Богом туристами?» , «Нет ли иного транспорта до нашего места назначения?» Ничего позитивного узнать не удалось.
Спустя много часов ожидания пришел мрачный тип, сообщив, что он за нами. Нас посадили в микроавтобус и началось восхождение. На мои вопросы, почему он опоздал чуть не на сутки, он просто молчал. После часа пути народ взбунтовался и стал требовать остановки по естественной надобности. Мрачный водитель ликовал: «Не положено. Только в строго отведенных местах.» Мы ведь ехали по священной европейской территории. Оказалось, что ждать еще немало. Наконец пришло счастье: придорожный бар. «Кто идет в туалет, должен что-то купить», - сурово объявил он, считая, что имеет дело не просто с дикарями, но еще и голодранцами. Бедняга не знал, что они - слегка не то, что немцы: наши веселые ребята, ворвавшись в заведение, просто все смели с прилавков. На этот бонус они могли бы полвека эксплуатировать все туалеты Швейцарии и Франции вместе взятые.
Дальнейшая дорога пошла веселей: трезвых больше не было (кроме меня, которая блюла шестилетний зарок). Люди пели, пили и веселились, что тебе Камеди Клаб. Суровый водитель скрежетал зубами от бессилия, прибегнув к последнему средству: мы еле ползли на третьей скорости с бесконечно мигающим поворотником. Я спросила о причине: «Так положено!» - отрезал он. Ребятам, собственно, уже было все равно… Стемнело… Долго мрачные горы окружали нас, и, похоже, водитель перешел на вторую скорость, но, как ничто не вечно, так, наконец, и мы оказались возле череды освещенных корпусов, куда нас повели для расселения.
В те времена никто еще не был готов к такой форме отдыха в горах: аренде частных квартир. Курортные места в горах и на море изобилуют такого рода коммерческой недвижимостью. Естественно, квартиры, принадлежащие разным владельцам, оказались разбросанными по отдаленным корпусам. Уже спившиеся в компанию ребята готовы были бунтовать, требуя более кучного расселения, но ничего не помогло. В тот момент я познала, что такое французские горцы: жесткие, неулыбчивые и неуступчивые люди-скалы.
Мало того, что компанию раскидали, - сначала отправили всю толпу в коптерку на край земли за постельным бельем. Проклятья пожинала я одна: у них же не было общего языка с местными.
Дальнейшее пребывание было для меня достаточно безмятежным подарком: поутру, увидев снег и трассы, ребята забыли все на свете и надолго пропали из моего поля зрения.
Лаплань – огромный, прекрасный горнолыжный комплекс, с олимпийской бобслейной трассой, отличной инфраструктурой, огромной протяженностью спусков, массой развлечений, - даже для таких как я, принципиально не желающих становиться на горные лыжи (хватит с меня падения на копчик при спуске с вертикальной горы в девятом классе: напоролась на железо, скрытое под снегом).
Там во французской квартире впервые произошло знакомство с микроволновкой. Первые эксперименты с ней, к счастью, не вызвавшие жертв, но с неожиданным результатом. Сладостные круассаны из супермакета в галерее, связывавшей все корпуса, ароматный кофе из отличной кофеварки: это самые яркие гастрономические воспоминания. Даже не помню больше, чем я питалась физически, но духовно – это был пир французского языка: поутру, открыв окно и зачерпнув чистейшего снега, я завтракала и впивалась в телевизор, смотря фильм за фильмом.
Разнообразие составлял подъем в кабине канатной дороги в мир абсолютной тишины, безветрия и ласкового солнца: на высоту три тысячи метров и чай в шезлонге, стоящем прямо на снегу. Пока верх загорал в потоке ультрафиолета, спина и ниже мерзли в минусовой температуре. Приятны были и пешие прогулки, во время одной из которых я помогла вытолкать из сугроба маленький Фольксваген. Вечером, гуляя по многокилометровой крытой галерее, соединявшей в единое весь комплекс, я удивлялась количеству загипсованных людей, прогуливающихся на костылях, баюкающих сломанные руки, но все же весело топающих в ресторанчики, блинные, бары, модные лавки и кино.
Случилась травма и в нашем ауле: с самым горластым из всей компании. Он ничего не сломал, но потянул ногу, а потом и меня - для получения справки и страхового возмещения. На приеме врача раненому сказали, что характер растяжения свидетельствует о неправильной регулировке крепления. Оно должно было отстреливать раньше. Виновен сам лыжник – в справке отказали. Парень долго орал, я добросовестно переводила, но доктор был непреклонен. Парень заклеймил меня позором и бодро убежал кататься на поврежденной ноге.
Возвращение не оставило ярких впечатлений, поэтому самым глубоким отпечатком от этой авантюры стал кристальный неподвижный воздух, оглушительная тишина горной высоты, чистейший снег на склоне перед открытым окном, греющее солнце и обжигающий мороз под шезлонгом.
Роман с туристической фирмой окончился летом того же года: я должна была сопровождать туристов в Испанию, но в те времена для этого требовалась выездная виза: прямоугольный штамп «Выезд» с подписью, к слову сказать, столь простой, что его подделывали десятки мутных туристических конторок, а пограничники охотились на подделки. Ни я, ни турфирма не заметили, что срок действия этой визы истекал накануне вылета. Поэтому во Внуково, пропустив всю группу через контроль, я неожиданно осталась на земле. Я винила кадровую службу фирмы, которая позаботилась сделать испанскую визу, не удосужившись проверить выездную, а фирма считала это моим недосмотром. Больше мы не встречались.
Лишь раз Инна с веселой компанией нагрянула в середине дня, желая покутить, но я сидела на мели: они высмеяли мой жидкий кофе и пустой холодильник, отправившись в более крутые места.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/09/02/1663