Маме было 33 года, а папе 38 лет, когда я появилась на свет. Через два с половиной года родилась моя сестра, Лидочка. До девяти лет я точно знала, что нас, детей, у папы с мамой всего двое. В семье никогда не обсуждалась папина с мамой жизнь до момента моего рождения. Завеса начала отрываться только зимним днём моего второго года школьной эпопеи жизни.
В воскресный день мама с папой, прихватив с собой Лидочку, по обыкновению ушли в гости к папиному двоюродному брату – дяде Паше, чтобы в кругу друзей и родственников пообщаться, поиграть в карты или лото, заодно и помыться в новоиспеченной бане.
Семья дяди Паши только недавно перешла из заводских бараков в построенный собственный дом, и теперь мы тоже могли вместо еженедельного посещения общей городской бани мыться в настоящей, сделанной «по белому», индивидуальной бане, в которой не надо бояться подхватить грибок, как говорила мама. У них на тот момент было двое детей: Толик и Люся – наши с Лидой ровесники. Поэтому нам там было не скучно, мы всё время находили время для веселья, споров, радостных свалок, а иногда, как и взрослые, копируя их повадки, играли в карты.
В этот день из-за простуды я осталась дома. Вдруг входная дверь открывается и появляется высокий молодой человек в военной форме. Поздоровавшись, он спрашивает:
– Ты – Валя?
– Да, отвечаю я.
– А мама где?
– Все у Барыкиных.
– А ты можешь сбегать к ним и сказать маме, что Федя приехал?
Потеплее одевшись, я через замёрзший пруд побежала в дом дяди Паши. На дворе стоял мороз, снег гулко хрустел под ногами, день был ветреный и слегка порошил снег. Я не думала о том, что оставила дома незнакомого мне человека. Я знала, что мама поругает меня за то, что вышла с больным горлом на мороз. Но любопытство разбирало до самой макушки. И мне очень хотелось узнать, кто же это такой – Федя и откуда он знает, как меня зовут.
Добежав за 20 минут до Барыкиных, не снимая с ног валенок, я вбежала в комнату, где за столом сидело много взрослых за игрой в лото. «Семьдесят семь – топорики, дед – девяносто лет», выкрикивала тётя Маруся, дядина жена. И тут я, громко, чтобы меня услышали все, сказала: «Мама, там какой-то Федя в военной форме приехал и просит, чтобы ты пришла». В наступившей тишине мама каким-то надтреснутым голосом тихо ойкнула, потом сорвалась с места, на ходу надевая свой плюшевый сачок и пуховую шаль. Папа вскочил и кинулся вслед за ней, а я за ним. Я бежала и не понимала, почему мама всё время всхлипывает, а папа каким-то несвойственным ему голосом пытается её вразумить: «Маруся, ну не плачь, успокойся, всё же хорошо, вернулся он домой».
Когда я вбежала в дом, мама уже висела на Феде, уткнувшись ему в плечо. Вроде мама была высокая ростом, но рядом с могучим, как мне казалось, Фёдором, она выглядела маленькой, нуждающейся в защите девочкой. Такой я свою маму ещё никогда не видела. Папа стоял рядом и улыбался. Я от удивления просто остолбенела. А Лидочку вообще забыли у Барыкиных.
Много позже я узнала, что Федя Лосев, был сыном маминого второго мужа – Лосева Ивана. Жена у Ивана умерла, а так как он был всегда влюблён в Маню, то после гибели своего друга на войне с Финляндией, будучи вдовцом, посватался к маме, и она вышла за него замуж. Феде тогда было пять лет. Он так прикипел к доброй и любящей Мане, что звал её мамой, а она души в нём не чаяла. В браке родился ещё мальчик.
До 1943 года Иван, как практик предыдущей войны из-за полученных ранений не призывался на фронт, и преподавал в районном пулемётном училище, передавая свой опыт фронтовика новобранцам. А в июле 1943 года, когда в районе пулемётное училище закрыли, он добровольцем, невзирая на комиссование по здоровью, ушёл на фронт. Повоевав всего год, он погиб смертью храбрых. Младший брат Феди, не прожив полутора лет, умер. И тогда старшая сестра Ивана стала выживать Маню из дома. «Федя тебе не родной, я его буду воспитывать, а ты уходи из нашего дома. Делать тебе здесь нечего».
Моя будущая мама ушла жить к своей старшей сестре Клавдии, у которой муж погиб на фронте. От него у тёти остались две, рождённые до войны, дочери: Катя и Нина и достаточно большой дом. Федя почти каждую ночь прибегал к маме ночевать. Младшая дочь тёти Клавы, Нина, потом рассказывала: «Мы с Федей были ровесники. Он прибегал к нам каждую ночь, чтобы спать, прижавшись к любимой мамочке. Я тоже всегда хотела спать с тётей – она была такая ласковая. Наспорившись между собой за право спать рядом: мне с тётей, а ему с мамой, мы засыпали все вместе, обняв её с обеих сторон. Когда я его упрекала в том, что он выгнал свою маму из дома, он, словно набычившись, всегда говорил одно и то же «Я маму не выгонял, я её люблю. Это тёте нужен дом».
Вот так Федя и жил на два дома: днём в отцовском доме, ночью с мамой в тёте Клавином. А когда мама вышла замуж за моего отца, как она говорила – от безысходности, то с Федей виделась очень редко. Но любовь и тяга их друг к другу осталась на всю жизнь.
А в тот зимний вечер солдат, прибывший на побывку из армии, долго что-то рассказывал маме, обнимал её, когда она почему-то плакала. Позже выяснилось, что Федя женился на девушке из нашего города – просто пошли в ЗАГС и расписались. Мать у неё умерла, отец женился на другой. И новая жена отца поедом съедала новоиспечённую падчерицу. А когда узнала, что она ещё и расписалась с солдатом срочной службы, просто выгнала её из дома. Так в нашем доме появилась Нюся, жена Феди. Федя уехал на Дальний Восток продолжать службу в армии – ему оставалось отдавать долг родине ещё целый год. К его возвращению родился Ванечка, который всегда был нашим любимым племянником, а маме любимым внуком.
Вернувшись из армии, Федя уехал в Уфу, поступил работать на нефтеперерабатывающий завод, получил жильё, и они всей семьёй переехали в большой город. Но каждые свои выходные он проводил у нас, приезжая из города к нам на мопеде за 40 с лишним километров. Помогал, как сын, папе и маме во всём, ездил на рыбалку и часто, на правах старшего брата, учил нас с Лидочкой уму-разуму. Для нас с сестрой достаточно было только его слова, настолько приятно было подчиняться в уважении красивому, молодому и умному брату.
А для Феди главным авторитетом всегда была мама. Я не помню случая, когда бы он её ослушался. Был такой курьёз. Приезжает наш красавец Федя. Густая и пышная шевелюра на голове была его гордостью. Чтобы волосы не спадали на глаза, он поддерживал их специальной гребёнкой. Высокий, в меру статный, с крупными серо-голубыми глазами, красивым очертанием слегка полноватых губ он выглядел неотразимо. В этот раз он приехал не один, а с какой-то достаточно высокой с накрашенным лицом в химической завивке волос девушкой. Мы с мамой были во дворе: она мыла крыльцо перед входом в дом, а я поливала цветы в палисаднике. Федя подводит к маме эту кралю и говорит: «Мама я развожусь с Нюсей, а это моя новая жена». Мама, опешив на какое-то время, вдруг так твёрдо, но негромко произнесла: «Я знаю только одну твою жену, Нюсю, и других не принимаю. Откуда привёз – туда и вези. А в моём доме будут только моя сноха Нюся и внучок Ванечка». Повернулась, кинув в сердцах в ведро половую тряпку с непонятно откуда взявшейся силой так, что вода из ведра расплескалась по всему крыльцу грязными разводами, и ушла в дом.
Федя со своей новой избранницей тихо ретировался, а я долго не могла придти в себя от такого наглого, как мне тогда казалось, поступка. Нюся, конечно, для нас была красавицей: росточком небольшая, с большими каре-зелёными глазами, и косами до пят, которые мы дружно помогали ей мыть. Она никогда не красилась, а когда смеялась, то на её щеках появлялись очень смешливые ямочки. Вся она была какой-то мягкой и уютной, и мы её любили. На следующей неделе брат, помирившись с Нюсей, приехал вместе с ней и Ванечкой. А примерно через год у них родился ещё сынок – Володя.
Около 15 лет они прожили в доме барачного типа в рабочем посёлке при нефтеперерабатывающем заводе в промышленной зоне города. На каникулах на несколько дней я каждый год приезжала к ним. Бараки были небольшими и имели два входа. Каждая семья имела по комнате. На три комнаты была одна большая общая кухня, в которой у каждого на кухонном столе стояли свой керогаз и электроплитка. В памяти чётко врезалась картина, как Нюся жарит пирожки на керогазе, такие румяные, поджаренные со всех сторон – она никогда не жалела масла. Мне они очень нравились. Ведь дома пироги мама пекла в русской печке, а это было что-то необычное, хрустящее и намного вкуснее, чем в столовой нашего городка при арматурном заводе. Потом им дали трёхкомнатную квартиру в центре города Уфы. Сейчас этот рабочий посёлок уже не жилой: всех людей ещё до введения новой формации жизни переселили в город.
Федя проработал на нефтеперерабатывающем заводе оператором до льготного пенсионного возраста из-за вредного производства. Но этот экологический вред не остался без последствий. В пенсионном возрасте он прожил совсем недолго и ушёл в мир иной, не насладившись плодами старости, как и наш с ним папа.
Судьба всех нас разбросала по свету: я – в Дагестане, Лида – в родной Башкирии, Ваня и Нюся – в Омске, Володя – в Юрюзани. Как хочется собраться всем вместе! Поговорить о Феде, предаться воспоминаниям, познакомиться с уже взрослыми внучатными племянниками и восстановить то, что потеряно во времени. И я верю, что так и будет.