Дорога до горизонта - эпизод 4
Эпизод 6. «Одинокий пастух»
Но аварии случаются не только на дороге – аварии случаются и на душе. Таких потерпевших много в психиатрических больницах. Думают потом такие, душевно больные, лёжа на казённой койке в лечебнице: кто виноват и почему - но задним числом.
В моём случае ответ приходил из анекдотов про мужа из командировки, которого при появлении в квартире первым делом посылали вынести мусор. Такую, помню, песню пели: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал…». Моя мама прозорливо говорила «моряку», что женщина, как собака – без хозяина долго не может и ищет другого «хозяина». Но я, то есть «моряк», самоуверенно, легкомысленно отмахивался: чему быть – того не миновать. Передо мной была дорога, а всё остальное мелькало, как недостойные внимания придорожные столбы.
И вот теперь, ошарашенный, будто обнаружил ошибку в таблице умножения…
Себя успокаивал: не я – первый и другие, даже великие персонажи истории терпели такой позор. Вот Пушкин, например. Геройский Чапаев, тож…
Но сидеть на месте я не мог, катастрофически, инфернально. Горело и спекалось внутри, жгло в «нутрях» соляной кислотой, хотелось какого-то бешеного действия, чтобы вскочить на мотоцикл, или на какого-нибудь первого подвернувшегося мустанга - и шпарить в грохоте и треске по замкнутой сфере под куполом цирка, или, как всадник без головы, по диким прериям. Надо было уехать куда-нибудь, куда-нибудь в сторону горизонта. Но не мог я сесть за руль машины, руки в треморе не попадали ключом в замок зажигания.
Никогда не садился за руль пьяным. Подкорково усвоенное правило : пьяный за рулём - преступник, убийца, маньяк – действовало, как противоалкогольная кодировка, чётко сидело в мозгах. Ещё в бытность молодым следаком, разбираясь по должности в смертельных ДТП, приходилось мне и отыскивать в кювете неизвестно куда отлетевшую голову шофёра после лобового столкновения, и разматывать кишки с рулевой колонки «Татры», и описывать в протоколе труп пятилетнего ребёнка, задавленного пьяным, хихикающим при допросе, водителем «хлебовоза», и разное другое, страшное - и чему была одна причина - пьяный за рулём.
И вот я сел за руль пьяным – и поехал.
Поехал просто, не зная куда, лишь бы ехать, ехать куда-то вдаль. Уже очутившись за городом, понял, что двигаюсь в южном направлении. Ну, на юг, так на юг – на юге тоже есть горизонт.
Под правой рукой, у рычага стояночного тормоза располагалась поллитровка и нарезанная кружочками докторская колбаска. Ехал не очень шустро, так километров шестьдесят, в смысле - в час. Машинёшка была новая, купленная только этой весной. А шофёрского опыта было уже не одна сотня тысяч намотанных на колёса дорог. Но не считал себя по-дурацки автомобильным асом, королём асфальта, даже пьяным держал «понты» под контролем.
Поначалу адреналин нейтрализовал в крови пары алкоголя, и возникло некоторое гармоничное сочетание того и другого, но потом опять ферменты адреналина стали преобладать и, проехав километров полтораста, машина начала дергаться, вилять и глохнуть. Приходилось останавливаться у обочины, наливать стакашку граммов пятьдесят. Наливал, выпивал, закусывал ломтиком колбасы, закуривал сигарету и ехал дальше, высунув локоть из окошка, выстукивая по рулю правой ладонью навязавшуюся мелодию : «Эй, моряк, ты слишком долго плавал…».
Ещё через полсотни километров опостылела мне эта завязшая в мозгах мелодия. Пощёлкав кнопками магнитолы, выбрал старинную мелодию перуанских пастухов «Одинокий пастух». Именно эта, заунывная, щемящая сердце мелодия в симфоническом исполнении какого-то известного оркестра, в сочетании с соло на каком-то народном пастушьем инструменте, похожем на свирель, подпадала-проникала в самую душу под моё настроение. И хотелось тихо плакать и жалеть самого себя. И я плакал внутренними слезами и рулил тихо-тихо куда-то к линии недостижимого горизонта.
Примерно через час своего движения к «горизонту» понял, куда я еду. В Саратов – город моей ранней юности. Истинно верный маршрут выбрал мой душевный навигатор, и истинно созвучная моей душе звучала мелодия из колонок моей машины. Ну, что ж, поеду в детство, в пору незнания наступающих периодов подлости дальнейшей жизни. Желтели поля, ползали по ним коричневыми жуками комбайны, далёкие рощи пестрели осенним багрянцем. Как-то я даже и забыл, что уже наступила осень.
Промелькнувшее в мозгах бешенство в коротком замыкании будто отключило мозг от восприятия окружающей действительности. Душа завернулась внутрь самой себя в каком-то приступе аутизма. Но спасала водка своим гипнозом, в загадочной формуле своего химического состава. Водка спасала сердечную мышцу от полного коллапса. Остановился и выпил ещё «полтинничек», походил вокруг машины, разрабатывая занудно-ноющий травмированный позвоночник.
Из-за травмы, непонятно, где-то внизу в области крестца не мог последние месяцы долго находиться за рулём, ходить, стоять – мог лишь просто лежать. И, если приходилось вести машину, то подтягивал левую ногу к подбородку, а правой шлёпал по всем педалям, будто однорукий пианист за роялем. Что-то вроде того, что сдвинулись позвонки в каком-то месте позвоночника от тех дел, от моих мытарств на благо подпольных миллионеров. В степи передвигался на короткие расстояния, опираясь на самодельную узловатую палку из цельного ствола молоденькой вишни. Как-то услышал краем уха, что моя степная братва называет меня «хромой». Потом увидел, краем глаза, как приехавший для инспекции шеф осматривает меня издалека, точно загнанную лошадь, выбирая момент для милосердного выстрела ей в голову. Ну, хромой – так хромой, такое же «погоняло» было у Тамерлана, железного Тимура.
* * *
По окончании того чилижного сезона что-то у шефа не заладилось по линии сбыта. Заготовленные скирды чилиги пришлось оставить в степи на зиму. С бригадой я рассчитался согласно договорённости со своими работягами, по совести. Шеф орал мне в телефонную трубку, чтобы я «лучше экономил», то есть мухлевал. А я ему орал на переговорной междугородке, что если смогу «экономить» на своих мужиках, то также способен и с ним мухлевать в свою пользу. Орали, орали друг на друга в телефонную трубку, пока нас не разъединили. В результате шеф «наэкономил» на мне: получил за тот сезон – «копейки» по сравнению с заработками в предыдущие сезоны. Но я не обижался, понимая стихию подпольного капитализма…
Машина моя неожиданно остановилась. Сама по себе, будто закончился бензин. Первым делом подумал, что просто потерял контроль над управлением из-за нехватки очередной дозы алкоголя для мозга. И мозг, как двигатель без бензина, не способен дальше функционировать. Выпил свой «полтинничек», закусил, закурил. Попробовал дёрнуть ключом зажигания пару раз – бесполезно. Пошатываясь, подошёл к капоту, открыл его с таким видом, будто собирался кому-то дать в морду. И, слава Всевышнему, мгновенно сработала реакция – щелчком откинул от своей губы дымящуюся сигарету – а из карбюратора ровной струйкой вытекал бензин.
Несколько минут размышлял: откуда он течёт или «текёт». Потому что из карбюратора именно текло, а вовсе не «течло». Смотрел и размышлял над филологическими загадками – «текло-течло». Эти размышления, по пьяному разуму, всё-таки помогли мне найти причину «течи». Врубился: а выбило болт латунный регулятора подачи топлива - и бензин шуровал наружу, гольём. Ну да, как утверждают патриоты отечественного автопрома, все машины мировых автомобильных брендов периодически ломаются. Они «периодически» ломаются, а выкидыши собственного производства «периодически» передвигаются, постоянно ломаясь.
Думал мой мозг на пониженных оборотах, что надо что-то придумать. Не прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте… Думать надо, черт возьми. На степных просторах у меня случалось множество таких раздумий, когда солнце шпарит в зените, беркуты парят в небесах, змеи ползают под ногами – а ты размышляешь под открытым капотом машины, ни черта не соображая в автомобильных внутренностях.
Искать злополучный латунный винт на расстоянии, пройденном без него, бесполезно. И что тут придумаешь… Открыл багажник, просто так, что-то надо делать. В багажнике моем, какого технического барахла только не было, в общей массе - килограмм на пятьдесят. Без определённой цели пошуровал рукой в этом хламе, который возил с непонятной целью «на всякий случай».
Под руку попался длинный болт, непонятного для меня предназначения – но у него была мелкая резьба и, на взгляд, подходящий диаметр. Попробовал совместить этот болт с гнездом карбюратора – идеально. Подрегулировал объём поступающего топлива и тронулся дальше. Но перед этим, разумеется, опрокинул полстакашки, закусил - и тогда поехал. «Одинокий пастух» успокаивал растрёпанную душу.
Всё думал и думал о своей семейной аварии. Устал думать, а мысли всё лезли, как червяки из земли в дождливую погоду. Забрался, аж куда-то в глобально - философские дебри. Солнечные вспышки, что ли, прыснули на территорию нашей страны - и все захотели суверенитета. Даже в семейной жизни. И все двинулись нестройными рядами под анархистский гимн «цыплёнок жареный» к несуществующей в природе абсолютной свободе. Исполнился наказ отца анархии, Михаила Бакунина - «черт в животе и перец в заднице». А, может, подумалось: кто знает, возможно из-за моей покалеченной ноги. Женщины не любят жалких мужиков, по законам эволюции слабейший должен исчезнуть…
Эпизод 7. Загнанных лошадей...
В прошлую осень, по оконцовке неудачного сезона так скрутили боли в позвоночнике, что пошёл сдаваться медицине. Никогда до этого не обращался к врачам, разве что для прохождения разных медкомиссий. Даже во время своей солдатской службы, разбив голову на металлических ступеньках стартового командного пункта из-за своих пижонских титановых подковок на сапогах, ходил исполнять свою штатную должность с перевязанной головой. Просто не было замены по этой должности - и не отменять же полёты двух авиационных полков из-за какого-то паршивого солдатика. Отцы-командиры обещали дать отпуск - но не дали. С тех пор не верю командирам и вообще начальству: неисполнение обещаний – один из методов управлять массами в нашей стране, что-то такое среднее между кнутом и пряником.
Медицина в районной поликлинике сначала загоняла по разным обследованиям, выявляя что же со мной. Рентгены ничего не показывали, а анализы подтверждали воспалительный процесс в организме. Когда мне начали делать обезболивающие уколы, приветливая медсестра спросила перед первой процедурой, не боюсь ли я уколов. Я ответил надменно, что боюсь только сильных морозов и змей, и в стоячем положении стянул с себя штаны. Очнулся уже, лёжа на кушетке, от запаха нашатырного спирта.
- А хвалился, что ничего не боишься?- ухмыльнулась медсестра.
Ответил ей, морщась и почёсывая ягодицу, что, кроме вышеперечисленного, ещё боюсь умереть под забором. Мол, мамка мне сказала, что по гороскопу кто родился в год Змеи в день сильных морозов суждено умереть под забором.
Потом положили в стационар, наверное убедившись, что я не симулирую. Непонятно, перед кем и с какой целью мне изображать из себя калеку. Лёжа в многоместной, как в казарме, палате, подчивался по пять-шесть инъекций в день и к уколам был уже совершенно равнодушен. Мой лечащий врач иногда присаживался ко мне на койку и ласково уговаривал меня согласиться на операцию, объясняя при этом, какой сложный орган человеческий позвоночник. И я, убедившись, что позвоночник действительно сложный орган, а нейрохирургу надо нарабатывать практику, от операции отказался.
В конце первого месяца больничной лёжки меня неожиданно навестил шеф . Мрачный, с глазами, как у варёного рака, притащил мне два пакета продуктов, сразу сообщив, что выбрал на рынке самую «аэлитную жратву». Интеллектуал он был ещё тот, долго возил на задней панели своей машины томик Монтеня «Письма» с выгоревшей от солнца обложкой.
Морщась от тяжёлого запаха, исходившего от моих соседей по палате, недвижимых инсультников, шеф встал у моей кровати, точно над покойником, и сообщил плохую весть, что спёрли всю нашу продукцию, которую не вывезли и оставили на зиму в степи. Убытки для шефа выходили колоссальные - не зная точно, но догадываясь о его финансовых оборотах – убытки по натуральному выражению в эквиваленте, а примерно - стоимость подвижного состава среднего таксопарка.
- Приехал вчера ко мне один хмырь из Ахтубы, сказал, что знает кто это сработал. Знает, кто и где живёт. Но куда ниточка тянется - непонятно пока, - шеф ещё больше разозлился и, как от кислого, поморщился, - Наверное думает, что я ему бабки отстегну за эту новость… Ну, там посмотрим. Пока пусть этот Виктор поедет с тобой в Ахтубу, и ты там разберёшься.
- Мне ехать? - с испугом удивился я.
- А кому ж ещё? Ты – чо!
Рачьи глаза шефа в упор смотрели на меня. В его команде «шестёрок» было предостаточно, но шеф имел садистскую наклонность доводить людей до грани, до надлома характера, до слёз, до хрипоты, до писка из горла. Особенно, когда на что-то злился.
- Моя же машина в ремонте…
- Завтра утром тебе подгонят мой «форд». Деньги там тебе на расходы и доверенность на машину… Виктор с тобой поедет этот самый. Разберёшься там - чо и как.
Шеф ушёл, а мне сделалось по психованному весело, как всегда со мной бывало в моменты особой трудности и опасности. Раздал соседям по палате «аэлитную жратву» и, по-стариковски кряхтя, отправился домой собираться в авантюрную командировку. Слова шефа «ты чо!» означали крайнюю степень его раздражения. Одну из своих официальных жён, на моих глазах он после слов «ты чо!» шарахнул табуреткой по голове. На меня он никогда не кричал. Просто, когда я допускал какую-нибудь оплошность или делал что-то не по его указаниям, шеф таращил глаза, сжимал зубы и иногда от не выплеснутого бешенства даже шевелил ушами.
Дорога до Ахтубы знакомая, в тысячу с лишним километров. Ехал, то тихо плетясь, поджав к подбородку левую ногу, то гнал до терпимого предела, чтобы заглушить экстримом нудящую боль в деревенеющем позвоночнике. Попутчик мой, Виктор, не похожий на мою степную братву, а, скорее, на мелкого фарцовщика, подавал мне кофе из термоса.
* * *
- Дальше я не пойду, - сказал Виктор. - Подожду здесь, во дворе… Мне тут жить ещё…
Он указал подъезд, назвал номер квартиры. Поднявшись на нужный этаж, мне пришлось долго разбираться в нумерации квартир с обшарпанными дверями. Потом, разобравшись, решительно выдернул телефонный шнур и позвонил в дверь. Хриплый голос спросил «кто?». Немного подумав, ответил ему:
- По делу приехали. Хромой меня зовут. Разговор есть. На важную тему.
За дверью примолкли. Потом удаляющиеся шаги, а затем звук крутящегося телефонного диска. Потом опять шаги к двери.
- Зачем?
Голос за дверью звучал с испуганными интонациями. Я опять повторил «разговор есть» и старался придать своим интонациям ласковое звучание, будто волк, скребущийся к семерым козлятам.
- Сколько вас? - спросили за дверью.
- Да один я. Совсем один - проговорил я совсем уж медовым голоском.
Некоторое время за дверью молчали, а потом дверь открылась. За порогом стоял высокий, худющий парень с раздражённым лицом наркоши в период ломки. В руке он держал кухонный топорик с широким блестящим лезвием.
Демонстративно хромая больше обычного, чтобы показать своим видом какой я жалкий и неопасный, сам без приглашения прошёл на кухню. Парень шёл сзади, крикливо объясняя, что ему ничего не известно.
- Что не известно?.. Я ещё ничего не спросил. Меня знаешь? Ну, так звони тому, кому известно. Скажешь, приехали насчёт украденной чилиги.
Телефон, разумеется, не работал. А парень разнервничался чуть ли не до припадка. Топорик в его руке вибрировал, а сам он орал на меня с выступившей на губах пеной. Я присел демонстративно спокойно на кухонный диванчик, опустил голову, как бы отдаваясь на волю хозяина квартиры. Затылком своим чувствовал периодически приближающееся лезвие топорика.
- Почему телефон-то не работает ? - спросил я наивным голосом. – Может что с проводами… Сейчас посмотрю, успокойся.
Хозяин перестал орать, опустил топорик. Я ,пришаркивая, вышел на лестничную площадку, соединил трехцветные телефонные провода и сказал:
- Давай звони тем, кто в курсе.
Примерно через полчаса приехал симпатичный игривый паренёк. В руках паренёк крутил бутылочку «пепси», на одной из рук блестел изящный никелированный кастет. Ещё при входе он сунул хозяину квартиры какой-то малюсенький пакет, и хозяин мгновенно приобрел вид весьма благодушного человека.
- О чём поговорим? - спросил игривый. – О-о, в данных вопросах я не совсем компетентен…
Он весело болтал ещё что-то на общие темы, о погоде и о происходящих в стране экономических переменах. А я тупо сидел на диванчике уставший, не умытый и равнодушный к экономическим переменам. Паренёк замолчал, долго посмотрел на меня и достал из кармана ещё один малюсенький пакетик, кинул пакетик передо мной на стол.
- Это чо? - спросил я с интонациями своего шефа.
- Дурь, - с удивлением в голосе пояснил игривый. – Смотрю, глаза у тебя, как у бешеной собаки. Бери, подарок.
Я, хмыкнув, щелчком откинул от себя «подарок». Попили кофе из рук «гостеприимного» хозяина. Потом игривый принялся кому-то названивать по телефону. Переговорив по телефону, повернулся ко мне и произнёс по шпионски короткую фразу:
- В шесть вечера. В Ереване. Десятого января. Ресторан «Севан». Самвел будет ждать.
Расстались дружелюбно, пожав друг другу руки. Я направился в обратный путь, захватив по пути «казачка» Виктора, который радостно ехал за получением «гонорара», считая свою миссию добросовестно исполненной. Мне же было, наоборот, совершенно непонятно, для чего вообще приезжали, и никто нам нашу чилигу не вернёт: само собой - на базаре клювом не щёлкают.
На обводной дороге за городом, на трёхстороннем перекрёстке с кольцеобразным движением на мою «главную дорогу» выехала нагло огромная фура. До её массивного кузова оставалось метров пять, когда я понял, что фура не намерена предоставлять мне «право преимущественного проезда».
Двигалась она нагло, не спеша, уверенная в собственной правоте. Вдарил по тормозам, поставил своего «форда» боком – но по скользкому асфальту мою машину всё равно несло под длинный кузов мощного грузовоза. Виктор пискляво закричал, уронил термос с кофе и закрыл лицо руками. Фура вдарила своим подвешенным внизу топливным баком по левому крылу «форда» и, двигаясь дальше, поддала ещё задними колёсами в мой багажник. Будто переехав старое ведро, фура высокомерно удалялась.
Выскочив из машины, я закричал что-то угрожающее и проклинающее вслед грузовику. На центре кольца блестела стёклами круглая башня поста ГАИ. Мы с Виктором забежали туда и панической скороговоркой, тыча пальцами в затухающие габаритные огни фуры, объяснили ситуацию. Сержанты дорожного надзора на своём Уазике быстро догнали грузовоз, сверили следы краски на его топливном баке и притащили водителя под наш праведный гнев. А тот и ничего не отрицал, видимо удивляясь, что на дорогах бывают какие-то дорожные знаки. Быстро оформили бумажки, и мы с моим пассажиром медленно, скрипя покорёженным железом, как поётся в песне американских лётчиков «на честном слове и на одном крыле поковыляли во мгле».
По дороге с Виктором сдружились, совместно мучаясь, заклеивая мылом треснувший в аварии аккумулятор и заливая через каждые полчаса, что попало в лопнувший радиатор. "Форд" шефа был уже давно "почти совсем" не новый, поменял два или три хозяина, и шеф пригнал эту иномарку с год назад из Армении. Млел он от этой своей иномарочной тогда эксклюзивности. Хотя, имелись у меня подозрения, что в гараже при его небольшом поместье под Ялтой имеется у шефа ещё что-то "иномарочное.
Только под вечер следующего дня добрался до дому. Едва умывшись, не жрамши, свалился на диван. Даже не обратил внимания, что в спальне у двух кроватей сломаны ножки, и кровати стоят на стопках книг.
Эпизод 8. Шеф – это шеф, большая сволочь
Шеф приехал ко мне, чуть не трясясь от злости. Понятно, увидел у подъезда свою покалеченную машину.
Вкратце рассказал ему о результатах «командировки», об обстоятельствах аварии, показал гаишные протоколы. Шеф безразлично отшвырнул протоколы, угрюмо буркнул:
- Это ты ездить не умеешь. – Потом задумался, повторяя, словно что-то припоминая: - Самвел… Самвел… Ясненько. – Он заметно повеселел, похлопал ладонью по моей коленке. – А чо, слетаю в Ереван. Самвела - знаю. Мужик при больших делах… Чилигу вернём, если… Если вернём, получишь.. – шеф запнулся в названии конкретной цифры, - ого-го, сколько получишь.
- А с Виктором как? – спросил я.
- А чо с твоим Виктором. Морду ему набили и выкинули из кабинета… Денег ему, вишь, подавай… С ножницами на меня кинулся! Да пошёл он…
- Как? Мы же с ним… Мы чуть не разхерачились по дороге…
- Ну и чо? - В оловянных глазах шефа тускнело полное равнодушие. Он как-то чересчур внимательно посмотрел на меня лежащего, будто знал что-то такое неизвестное мне, и раздумывал - сообщать мне это «что-то» или нет. – В больницу вернёшься? Как решил?
- Наверное, соглашусь на операцию. Надоело скрюченным ходить. Как так жить-то…
- Один бог знает, кому, как и сколько жить, - глубокомысленно произнёс шеф, точно он и был Бог.
Всё-таки имелся у шефа некий «магнетизм души»… Хотя, какая там душа - так, банковская ячейка.
* * *
В больницу больше не лёг, операцию делать не стал. Один, из объявившихся тогда во множестве мануальных терапевтов, вылечил меня в два сеанса «нетрадиционными методами» - и даже сам удивился.
По началу весны шеф навестил меня дома, осмотрел меня, как собаку на выставке, сказал, что я совсем здоровый. Сунул пакет с деньгами, велел покупать новую машину и готовиться к новому сезону в степи.
Нет, правильно говорят мудрые, что чем меньше знаешь - тем легче жить. Жизненный опыт отягощает и бередит прожитым опытом фантазию. С каждым новым сезоном, наученный предыдущим опытом, предвидя в своей фантазии предстоящие напряги и опасности, почти силой заставляешь преодолевать в себе страх перед «степной романтикой».
Заикнулся было жене, что больше нет у меня этих сил по полгода жрать макароны и кормить комаров. Она нервно раскричалась, что я опять буду сидеть на её шее «безработным членом домашнего быта», что не умею жить как все, поэтому мне и работать не так, как всем и, вообще – я алкаш, бродяга и, к тому же, инвалид… Собрался, скрипя сердцем и едва укрепившимся позвоночником, в треклятую степь. Опять унижаться перед местными баями, держать в узде свою братву, учить повариху экономить продукты, буксовать в гнилых местах.
Однако ж, в этот сезон мой контуженный организм дал сбой. Не дотерпел до конца, через три месяца в злости на самого себя и на всё вокруг отправил шефу в его Ялту телеграмму со множеством «тчк», оставил бригаду на своего тракториста и уехал домой…
И вот теперь еду из своего бывшего дома, еду куда-то вдаль. Взял из совместно нажитого имущества, по списку: пункт «один» - печатную машинку, пункт «два» - клетчатый плед. «Да уж!», - как универсально восклицал Киса Воробьянинов. Женская любовь рождается из жалости, а когда предмет любви становится жалок – любовь испаряется. Выписался из квартиры, снялся с учёта в военкомате.
***
Впереди, на обочине, у красной легковушки с поднятым багажником увидел мужика кавказкой национальности, устало машущего поднятой рукой. Остановился.
- Брат, друг, земляк! - запричитал подбежавший ко мне джигит. – Камер на колесо нет? Любой деньги даю. Два часа стою. Совсем устал!..
Камера у меня имелась в моём аварийном запасе на все случаи дорожных происшествий. Мужик, получив камеру, чуть не заплясал от радости, протянул мне сотенную бумажку, когда камера стоила от силы пятёрку.
- Не надо, - сказал я. – Будешь? - и показал ему бутылку и кусочек колбасы. Он быстро-быстро замотал головой, уставился на меня испуганным взглядом, будто я предлагал ему продать душу. – Как хочешь, - сказал я, и сам со смаком выпил полтинничек. И поехал дальше.
Джигит изумлённо смотрел мне вслед, держа денежную бумажку в вытянутой руке. Наверное, думал, что встретил волшебника в голубом вертолёте.
Машину вскоре с чего-то начало заносить, но ехал, корректируя курс движением руля, пока не врубился, что пробито заднее колесо. Остановился, вылез, посмотрел, плюнул, заматерился. Покрышка колеса выглядела рваной галошей, для дальнейшей эксплуатации совершенно непригодной. Вот так, подумал я, снимая колесо, потом его размонтируя: вот так, сделал добро - а оно вон как. Видно не бескорыстно делал, с понтами какими-то, а надо бескорыстно добро делать, как говорил мудрый Винни – Пух «без-воз-мез-дно». Делай добро – и кидай его в воду…
В размышлениях брёл по обочине, успокаивая сам себя, что не в казахстанских степях и не на колымской трассе раскорячился, и нет ничего страшного. Можно на попутке добраться до ближайшего населённого пункта.
Вдруг, как пишут в сказках, мой взгляд остановился на круглом чёрном предмете, валявшемся далеко в кювете. Ближе подойдя, оказалось – это же совсем новая покрышка для легковушки, судя по рисунку протектора, совсем девственная, будто только с магазина. Это что же - подарок богов. Но я же - атеист, за что же мне такой божественный подарок. Да, атеист - но, не безбожник воинствующий.
В покрышке, в боковой части обнаружилась дырища, в которую мог бы пролезть палец. Эх, это потому что атеист - а то бы боженька послал мне совсем недырявую покрышку. А чуть подальше валялась и камера, конечно - тоже с дыркой. Но взял и её – и получилось: правильно.
Из двух камер выбрал ту, в которой аккуратней дырки. Дырки заделал заплаткой с клеем немецкого производства. А у другой камеры вырезал сосок и вставил его в повреждённое место найденной покрышки. Накачал колесо, поставил на место – и получилось очень элегантно, даже эротично: два соска торчали из почти нового колеса. Правда, колесо-найдёныш было чуть другого размера по внешнему диаметру. Но наши, отечественные автомобили тем и хороши, что могут передвигаться, хоть и кое-как, но зато на любом бензине, наполовину на «левых» запчастях и с разными колёсами. Настоящий русский характер у наших автомобилей: любое издевательство вытерпит.
И, конечно, выпил полтинничек – а колбаса кончилась раньше водки - закурил и поехал.
А на противоположной стороне Волги уже виднелся город моей ранней юности – Саратов. И вспомнилась с чего-то дворовая песня юных лет: «И забьётся сердце больно-больно от тоски// Город мой меня встречает, стоя у реки…»
===== "" ====