Глава 11 - Красный самурай

Галина Коревых
      Работа вольного переводчика однажды познакомила меня с милой компанией "Оливье", где заправляли французы, но клиентами их с зарубежной стороны являлись не только Ситроен (у них тогда был эксклюзив), но и Вольво - промышленные машины, Кэтапила (Caterpillar) и букет других подобных.  Фирма была очень нацелена на продажу оборудования для разработки месторождений.
 
      По рекламному объявлению они однажды призвали меня для перевода американцу, путь которого лежал в Узбекистан, в славный город Зарафшан для представления его "Модульной системы открытых разработок".   Теперь, спустя время, я думаю, что та "система" вполне могла быть облаком для маскировка намерений. Нехитрую суть предлагавшейся к продаже системы  можно сейчас наблюдать на примере  Яндекс-такси или маршруток, управляемых ГЛАНАС.  Это была система диспетчеризации  самосвалов в карьерах: движение их передавалось через спутник на компьютер, который  в ответ давал команду двигаться или остановиться.
 
      Выяснение, через какие спутники это все должно было работать или не работать, было не моим делом. В стране была такая разруха, что не только спутников и компьютеров, но и трусов не хватало, что для мира не было секретом. Цена заказа на перевод была стандартной, Узбекистан был мне родным домом, поэтому я с готовностью согласилась на командировку с американцем.  Нужно было только пристроить Муру и цветы к соседу через улицу на время командировки. Мне дали вводные: отъезд в аэропорт из гостиницы Славянская-Рэдисон, объяснили про билеты на самолёт,  и путешествие началось.  Свою красную "девятку" я оставила на стоянке между Киевским вокзалом и Славянской.  Тогда ещё был жив обшарпанный, но стойкий, как Зюганов,  клуб Горбунова, нагло портивший ее фасад. Машин в Москве было ещё мало.Могли угнать,  особенно "девятку",  но я надеялась на удачу и  классную привозную сигнализацию.

      Американец был средних лет, какой-то невыразительный, высокий, вежливый, пунктуальный. Из Домодедово мы долго летели, как и положено, до Ташкента, где его должны были встретить: это была не моя часть.  В тёплом сентябрьском Ташкенте нас никто не ждал.  Я пять раз допросила Майкла, как они договаривались и какие у него были контакты в Ташкенте.  “Должны встретить”, - было все, что он мог сказать.   Сотовых ещё не было.  Удалось выудить у него бумажку с каким-то местным телефоном.  Удалось позвонить из автомата и добраться до людей, бывших в теме, услышать еще раз: "Вас должны встретить". После этого заверения мы провели в гостеприимном аэропорту ещё пару часов. Мне  пришлось выступать объясняющей той ситуации, которая была мне самой не ясна. Потом приехал энергичный местный человек и повёз нас в гостиницу - ночлежный дом для командировочных. Голодными нас не оставили, хотя радости от еды тоже не было.

      Наутро назначили завтрак и отъезд.  Мы вылетели на маленьком местном самолете в  Заравшан.   Лишь тогда я начала узнавать, что это за место:  расположенный на очень большом удалении от других населённых пунктов, закрытый военный  город со спецразрешениями для посещения, лишенный собственных источников воды, которая доставляется по трубопроводу, проложенному через пустыню.  Мы летели вдоль этой чёрной ниточки жизни, и было ясно, сколь опасно жить в таком городе: достаточно дырки в  трубопроводе, и все население погибнет, потому что вывезти столько людей нет возможности, а другого источника воды - нет.  Этот закрытый военный город построен вблизи урановых и золотых рудников (золото и уран всегда соседствуют в залежах и разработках).
 
      Американец Майкл совершал методичный объезд всех лакомых месторождений: перед этим, как он сказал, он побывал в Якутии, где добывают алмазы.  Предлагал он везде свою "систему", практически идею: что самосвалами в карьерах можно  управлять, отслеживая их через компьютер. Любопытно, что в те времена о ГЛАНАСе ещё и его создатели не помышляли, потому предполагалось, вероятно, что американцы будут сами “диспетчеризировать” добычу алмазов, золота, урана, хрома.

     В Заравшане было классно!  По утрам бабушки мётлами драили озеленённые улицы, геометрически идеальные перпендикуляры, как в Нью-Йорке.  Казарменная чистота, порядок.  Аккуратность бедности. Такая же гостиница.  Время нашего пребывания расписали, чтобы мы не болтались в тоске по закрытому городу.  Переговоры были обстоятельными, но за кулисами местные шепнули мне, что им вся эта “лабуда” не нужна: " Нам компьютеры нужны, и больше ничего! Мы пытаемся добиться от него, по чем штука, а он нам свою систему навязывает и вообще цен не называет".   В те времена в свободном Узбекистане ещё не было своих Тарасовых, Боровых, забросавших рынок компьютерами, биржами  и яркими бизнес идеями перепродаж. Ребята просто не могли пойти и купить то, что им было нужно.

     Нас хорошо кормили в праздничных застольях, возили на маленьком самолете показывать карьер. Сопровождал нас и участвовал в пирах приятный офицер средних лет, который в какой-то момент пожаловался мне на то, что английский старательно выучил, а практики нет, даже читать нечего. Я взяла у него адрес, и вернувшись в Москву, послала ему лучшие книжки из своей англоязычной библиотеки.  Боюсь, что там и сгинула подаренная Руби Папертом  книга с дарственной надписью “Ариадне”: она была остросюжетная, поэтому я вполне могла её отослать.
 
     Ночью мне приснился красный самурай на красном же фоне, мы занимались любовью весьма символично, пластично и неприлично. Композицией это было похоже на живописную картину, а четкостью на HD.  Когда я утром вышла на завтрак, то почувствовала, что в мироздании произошли какие-то сдвиги.  Они не должны были касаться меня: я была лишь прислугой, безмолвно присутствующей при разворачивающейся битве жизни, поэтому я хранила созерцательность и радовалась жаркому сентябрьскому солнцу.
 
     Обратный путь был четко организован, без накладок мы миновали ташкентскую ночевку и оказались в самолете на пути в Москву.  Болтали всю долгую дорогу: я рассказывала в лицах о своих прошлых приключениях в Узбекистане, о том, как мне сказал главный каракулевый бай: "Ви жиенщина  и не можьите говорить!"  - Суть вопроса была в том,  что меня гоняли в Ташкент неоднократно (совсем недешевое удовольствие) лишь для того, чтобы я проверила содержание стендов, которые готовили к международному симпозиуму по каракулю.  Я обнаружила там кучу опечаток, несколько перепутанных фотографий, а когда вернулась в Москву, спонсор командировок, - московский каракулевый бай,  потребовал от меня подробного отчета,- так я оправдала командировочные.  Я честно рассказала о найденных ошибках, в результате московский бай  оторвал башку узбекскому баю (результат, которого я совсем не предполагала и о котором мне не сообщили).   Когда же пострадавший бай увидел меня воочию на симпозиуме в Самарканде, то решил, в свою очередь, оторвать башку мне. 

     Эти номенклатурные люди не принадлежали моей фирме, они были частью промышленной элиты, потому по сути они были для меня безопасны, но шок был.   Позднее, увидев, что я постоянно нахожусь в компании англичан и моего начальства, узбекский бай струхнул: кто знает, кто стоит за этой московской нахалкой!  Он улучил момент, и скроив улыбку на толстом лице, ущипнул меня за щеку ( а я это ненавижу!), игриво промолвив:

   -   Ну что, не будем больше сплетничать?". Я смерила его жирную фигуру и прошипела:
   -   Естесссственно, - уже не о чем".      

Как-то на центральном канале крутили сериал о знаменитой манекенщице тех лет. Там был эпизод, как она на "симпозиуме" в Узбекистане получила в подарок шубу от местного бая.   Боюсь, что все - чистой воды придумка.  Симпозиум был один единственный раз, в Самарканде, поэтому речь может быть только о нем. Он был скучным и техническим.  Смутно помню, что какое-то развлечение гостям устраивали, возможно это и был показ мод, но если и так, - то настолько  жалкий и бедный, что не остался ни в памяти, ни в документах. Теоретически, если там были эти разгульные московские манекенщицы, ущипнувший меня за щеку бай способен был бы кинуть не одну шубу к их ногам, но скорее всего, не стал бы.

     О нравах столичных домов я узнала спустя некоторое время, когда более тесно пообщалась с Московским домом моделей.  Возможно, тот показ не остался у меня в памяти, потому что был далек от настоящих европейских гала, которые я уже видела.

   ... Так вот, в самолете я рассказывала американцу о разных приключениях и приколах на рекламных съемках, об аукционах и прочую чепуху.  В долгом полете мы сдружились, и когда нас высадили у Славянской-Редисон, я считала естественным, что мы хотя бы в бар сходим, если не на ужин. Ан нет, мы официально попрощались за ручку, пожелав взаимно удачи, и я пошла к своей красной девятке, к счастью не угнанной за время отсутствия.

   Спустя две недели фирма Оливье позвонила, чтобы сообщить, что на меня поступил заказ: перевод тому же Майклу на конференции в Хромтау, что в Казахстане.  Причин отказываться не было.
 
   Отъезд группы участников конференции был назначен от гостиницы Метрополь. Я пришла с замирающим сердцем и пытаясь прятаться за автобус , чтобы оттянуть встречу, но посадка была объявлена и мы неизбежно оказались на соседних местах. Уши мои были заткнуты наушниками с Dire Straits.  Думаю, велико было его удивление, когда на вопрос "Классику слушаешь?" он получил ответ.  Британское для американцев - признак снобизма, но вообще - хай класс.
 
   Пожалуй, я бы сняла фильм на крупных и суперкрупных планах, как мы летели до Кургана, а потом молча ехали бок о бок в автобусе двести пятьдесят километров.   Условия были шикарные для глухой степи: уютные одноместные номера в малоэтажной гостинице, которая была частью конгресс-центра с отдельным зданием для конференций, рестораном, сквером.
 
   Карьер, где добывается хромовая руда, поразил тонкостью красок: переливы светлых и более темных оттенков пастельно-бирюзового цвета.  В далёком хранилище на моем балконе лежит привезенный на память кусочек этой руды, вероятно потому, что по странному совпадению, у Майкла были глаза  такого же цвета.

   Я перевела его доклад со сцены, в микрофон. Честно говоря, это было слишком примитивно, чтобы быть серьёзным. Роман наш был сложнее и сильнее конференции.  Это была бомба. Было совсем неплохо в степи наблюдать огромные звёзды. Работа немного мешала. На банкеты я не ходила, потому что там старались напоить, а я не принимала алкоголь в те шесть лет.  Майкл вёл себя суперменом и старался соответствовать проспиртованным местным.  Я предупредила его, что с пьяными не разговариваю, и он дисциплинированно не беспокоил меня.

   Когда мы вернулись в Москву, он оставил два дня для личной жизни до возвращения домой.  Я привезла его показать свою квартиру: с советской мебелью: трехстворчатым гардеробом, железной кроватью, обломанными ручками на перекошеных дверях, с телевизором, куда я приспособилась втыкать проволочную антенну и ловить CNN, - но очень расплывчато.  Я показала, как это делаю, - он промолчал. 

   На улице шла Октябрьская революция 1993 года.  Шла осада Белого дома. Я сказала, что на стороне либералов, и не могла понять, почему он - на стороне коммунистов. Он ответил, что закон превыше всего. Я возразила, - что свобода.  Парадоксы: американский республиканец за коммунистический парламент…  А  я – свободолюбивая курица – за олигархов!

   Он много ещё говорил глупостей: интересовался, все ли у меня прививки сделаны, все ли застраховано...  Терпеливо объяснял мне, как туземке, что это непреложно, как почистить зубы.   Я показала ему свой фотоархив. Он попросил фото на память: там где я была на дежурстве дружинницей, и мы тогда напились, и я попросила подружку сделать фото меня на скамейке с красной повязкой Дружинник, сползшей на щиколотку. Это было фото 1979 г., на котором мне было 32 года, а на дворе был 1993 значит мне было 46 лет. Я не чувствовала времени.  Могу точно сказать, что это был, возможно, последний год, когда я себя чувствовала человеком и не вспоминала о возрасте.
 
   Майкл пригласил меня на ужин в Метрополь. Я по-русски доверчиво относилась к нему как уже своему, а когда пришла, он словно пожаловался: вид у него был настороженно изучающий: "Ко мне в номер приходили проститутки, которых я не вызывал".  Для меня это было не лучшей новостью, я сказала, что не собираюсь конкурировать и отправилась вон.  Майкл прикинулся жертвой, но вечер был испоганен. Больше, до самого отъезда, мы уже не доверяли друг другу. Его кусок личной жизни, дозволенный работой, был использован ранее.
 
   Я успела узнать о нем, кроме места жительства, названия его фирмы, то, что он женат, но не имеет детей, также то, что он был усыновлён польской парой, давшей ему фамилию Арон. Он был обрезан и на моё изумление объяснил, что в Штатах обрезают всех детей в гигиенических целях. Как я узнала впоследствии, действительно , процент обрезанных высок в этой стране. Внешне он находился где-то между Харрисоном Фордом и Томом Уэйтсом, хотя при росте и атлетичности на лицо был небросок, более того: при первой встрече показался  мне страшненьким. Майкл был убежденным республиканцем  и даже сны видел партийные. Однажды поутру он рассказал, что во сне ему привиделся вице-президент Гор, который под музыку Вагнера явился с кортежем.  Слух и музыкальная память у него были еврейские, несмотря на неподходящую внешность: он гениально напел Вагнера, и я упала в его сон.
 
   После отъезда у меня остался телефонный контакт (с бешеной часовой разницей) и почтовый адрес его фирмы в Аризоне, городе Тусан, который теперь, если  безграмотно называют Туксаном,  - я могу убить на месте.
 
   Пару раз мы поговорили по телефону. Потом я написала интересное письмо, о том как я его ненавижу и как меня интересует только творчество: с примерами. Он позвонил, словно в замешательстве, хотя я уже находила его неискренним, потому что желание понимания сломалось ещё до отъезда.

Диалог был лаконичен:

- Why?...
- Because…

   Что можно добавить к этой яркой истории красного самурая?  Психоаналитики будут рады: самурай, тема Японии - это мой отец, красный - потому что это цвет страсти.  На мгновение он воплотил мои подсознательные фантазии Электры.
 
   Кем был он на самом деле. Возможно, умным профессионалом, на всякий случай проверившим мое жилище и взявшим фото для отчета и досье.  Интеллект - страшная сила, превосходящая красоту.  Я была пешкой в этой системе, в том числе приятной фирмы "Оливье", которую вскоре выжили с российского рынка.  Однако, она успела подкинуть мне ещё два приключения до своей кончины. 
   
   Мне довелось вернуться в романтичный Кромтау в ноябре того же года, с механиком Вольво, шведом, проводящим техобслуживание поставленных карьерных самосвалов.  За неделю до отъезда мне дали материалы по технике, я составила глоссарий на сотни слов, нарезала карточки и стала зубрить мертвые для меня термины.  Ужасу моему не было конца. 

   Благодаря тому шведу я узнала превосходный итальянский ресторан Патьо Пицца. Не надо смеяться!  Этот первый ресторан, на Волхонке, был изумительным: пиццайоло был итальянский и очень хороший. Требовательные итальянцы, которых я  водила в это заведение, визжали от восторга и говорили, что такую пиццу и в Италии не везде съешь.

   С механиком из Швеции мы вылетели в первую неделю ноября из Москвы, где было ещё тепло, и оказались в Кургане при минус тридцати, а в Хромтау было ещё холодней. На мне была размахайка-дубленка Ферре, на одной пуговице, то есть продуваемая со всех сторон, хотя и тёплая. Были норковые наушники - наследство карьеры в Союзпушнине, где мне их подарил меховщик из Далласа. Белобрысенький щуплый швед был вообще голый – в курточке- ветровке.  В этот жуткий мороз, в кромешной тьме мы отправились на присланной за нами Тойоте из аэропорта.  Предстояло  проехать не одну сотню километров  по голой степи. Населенных пунктов на маршруте не было.  Посреди дороги машина вдруг зачихала и совсем заглохла. Шофер, долго возившийся под капотом, вернулся за руль в уже заледенелую машину и объяснил, что для дизеля им выдавали круглый год летнее горючее, в котором при морозе застывает парафин.

  -  А как же теперь? – спросила я.
  -  Щас попробую еще одну штуку…

И снова двигатель, чихнув, затих.  Стало ясно, что нас ждет приятная смерть со сказочными видениями замерзающего человека.   Машин на трассе не было и не предполагалось.  Пешком за сотни километров было не дойти…

   Видно, шофер сильно хотел жить, хотя внешне был совершенно спокоен, потому что очередная попытка поколдовать над парафином оказалась удачной: сначала нехотя кашляя и чихая, медленно, двигатель схватился,  двинулся, иногда снова задыхаясь, но постепенно все более и более ровно. Мы ехали, затаив дыхание, боясь спугнуть его и не веря своему счастью.

  -  Что вы сделали?
  -  Да капнул одну штуку…  Керосин надо было взять, мы обычно им разбавляем в
таких случаях...  А вообще, здесь люди даже на рейсовом автобусе если едут, берут с собой средства для выживания.  Много узбеков гибнет на грузовом транспорте. Выезжают – у них лето,  одеты легко, неприспособлены, а тут вдруг мороз грянет…

   Вместо ожидавшегося ужаса перевода технических тонкостей меня настиг кошмар всесильной природы.  В городе полопались трубы, погасло электричество.  Гостиница была погружена в темноту. С фонариками нас развели по номерам.  Там царили тьма и мороз.  Один лишь обжигающий кипяток  хлестал из крана в темной ванной.  В надежде не заснуть на морозе, я забилась под ватный матрац в своей размахайке Ферре и обмотала голову всеми найденными полотенцами.  Старалась не спать до рассвета.

   Наконец светящиеся стрелки часов  на руке показали тот утренний час, когда в гостиницах начинается завтрак. Я выбралась из-под узкого матраца и наощупь пошла на первый этаж.  Там мелькали фонарики на ресепшене.   Ошарашенный швед был уже там.  Нам любезно сообщили, что удалось организовать доставку завтрака.   В воспоминаниях об этих кошмарных сутках смешались в темноте вечной ночи завтрак, обед и еще что-то, что было всегда привезенными откуда-то пельменями и чаем.

   Быстро обежав за час машины,  подлежавшие проверке, специалист попросил местных немедленно отправить нас обратно в Москву.  На обратный путь тот же  водитель запасся керосином и кое-какими средствами выживания. Мы домчались до аэропорта, не помню как. По дороге он пугал нас страшилками о суровой местной природе.  При посадке в самолет нас вывели на летное поле пешком. Я заметила, что швед без шапки, перестав дрожать в ветровке, медленно превращается в ледяной столб, пока мы ждем завершения  нерасторопной  операции.  Я сняла и надела ему на голову свои наушники из норки.  Он не осилил даже благодарности за жест.  Больше я наушников не видела,  хотя прилетели мы в еще теплую Москву…
 
   Последней и завершающей гастролью с фирмой Оливье была командировка в Питер с топ-менеджером Вольво, разумеется, шведом.  Оказалось, что мы были с ним на одной конференции в Казахстане, но я его не запомнила.  Пожалуй, это был наиболее комфортабельный из всех моих вояжей: купейный вагон в Стреле,  отдельный номер в Астории и приличный ужин там же.
 
   Поездка была короткой, всего два дня с одной ночевкой. Целью ее был поиск новых партнеров. Врезалась в память лишь одна экзотичная встреча. Она произошла в ещё пахнущем свежей краской шикарном офисе на первом этаже рядом с Эрмитажем. Широкие окна открывались на осеннюю Неву.  Нас провели в кабинет, предупредив, что глава компании должен появиться с минуты на минуту.  Вскоре дверь распахнулась и энергично вошёл стройный молодой человек, на вид едва лишь тридцати лет, в строгом темном костюме, с приятным заострённым к подбородку лицом и быстрым внимательным взглядом.

   Он занял место в кожаном кресле напротив нас,  за массивным столом руководителя.  Швед изложил суть своего предложения о сотрудничестве. Выслушав, молодой человек задал пару дельных вопросов и, сменив позу в кресле, непринужденно положил руки на стол ...  Я обомлела:  обе кисти были ампутированы, их заменяли протезы в кожаных перчатках.

   Молодой хозяин кабинета на Неве рассказал, что сам жил в Швеции, получил подданство и лишь недавно вернулся в Питер, чтобы наладить  бизнес.  Он вежливо завершил беседу,  и мы ошарашенные покинули офис. И это был не сериал  - повеяло реальной жизнью Петербурга.

   Вечером после ужина мы воспользовались тёплой осенней погодой и долго гуляли по улочкам моей молодости. Швед, оказывается, рассчитывал на продолжение, а когда услышал, что его не будет, задумался. Спустя долгое время он спросил, почему  я не замужем.  Я отшутилась, и мы разошлись по своим номерам друзьями.

                *  *  *

P.S. Прошло тридцать лет. Будучи в Питере, я прошла мимо дома на Неве рядом с Эрмитажем. Запыленные окна со старомодными пластиковыми стеклопакетами красноречиво сообщали, что он давно необитаем...

Продолжение:  http://www.proza.ru/2017/09/02/1719