Глава 7 - Кинофестиваль

Галина Коревых
     Неисповедимы пути...
     Британка поделилась мной, рабыней, даже не знаю с кем: она была почти светской дамой, поскольку редко ходила на приемы, но в ресторанах бывала (по-моему только если находился достойный джентльмен). Все же круг общения у нее был, думаю Посольства она никак не миновала. Так или иначе, именно к ней обратился таинственный инкогнито в поисках французского переводчика на церемонии открытия и закрытия Московского кинофестиваля. Так, по ее рекомендации, я оказалась в зале ныне почившей гостиницы Россия. Найдя распорядителя, я выставила требования: плата в конце каждого дня: я вас жуликов знаю! Администраторша суетилась, билась в клятвах, что они - порядочные, но я была тверда, как сталь, будучи закалена жизнью.  Она почти упала на колени. Я согласилась.
 
     Моей задачей на открытие был перевод текста для ведущей Татьяны Друбич. Нас, переводчиков, посадили в какой-то гостиничный номер, я быстро написала свой текст, а рядом молоденькая, видимо блатная, девчонка мучилась над английской речью для Андрейченко.  Она тонула, не вылезая из толстенного словаря. Как на экзамене зашипела: “Подскажи!” Я подсказала слово, но писать за нее все посчитала лишним: пусть учится жизни!

     Потом все напоминало съемочную площадку: бесконечное ожидание в пустом зале, суета на сцене и оглушительный мат сначала Абдулова, потом Соловьева, (они пытались ставить церемонию), потом нам скомандовали на марш и долгими переходами мы добрались до  какого-то ресторана с большими круглыми столами. Соловьев правил бал, он усадил нас: троих переводчиков, себя, Абдулова и еще незапомненных лиц (всего нас было не больше восьми) и включил словестный поток, бессмысленный и отточенно профессиональный. Зачем мы там были?  Нам не предложили ни чая, ни воды, господа выпили, чего-то вдохновляющего, а мы не могли играть в этом фарсе никакой роли.  Все вернулись в зал, где, как было ясно, постановщики церемонии потерпели фиаско. После мертвой паузы появился Спаситель. Никита Сергеевич быстро и без мата раскидал по местам балерин, статистов, осветителей и прочий люд. Церемония была готова. Странным образом, он как появился, так и исчез.  Начались контакты с ведущими. С Татьяной Друбич все было ясно, просто и трогательно:

   -  Я вас где-то видела?
   -  Да, я вас снимала у себя дома.
   -  Да, точно! А как же вы переводите?
   -  Фотография была моим хобби. Язык - моя профессия. А вы ведь хорошо знаете французский?
   -  Я все забыла, да, я училась во французской школе, но так все трудно....

      Мы прочитали с ней мой перевод, там, где она чувствовала дискомфорт изменили, чтобы было удобно. На церемонию Татьяне принесли белое вечернее платье Диор. Ей сделали классическую гладкую прическу: она была ослепительна. Я искренне сказала ей, что мировое кино не знает равных красавиц. Вряд ли она жадна до комплиментов. К своей красоте она  равнодушна. С людьми проста и уважительна.

      С ней о бок вели церемонию открытия Ира Метлицкая, которая тоже узнала меня, потому что тоже снималась у меня, и еще - Наталья Андрейченко.  Ира Метлицкая, уход которой так горек, была интеллегентнейшим, мягким, обаятельным человеком. На фоне этих прелестных созданий истинной фурией была третья ведущая:   Наталья Андрейченко.

      Это, по моим впечатлениям, вообще был фестиваль фурий. Андрейченко сметала любого, кто попадал в поле зрения: юную переводчицу за неумелость, меня - в совершенно пустом двухтысячном зале за то, что заняла якобы ее место в длинном  ряду совершенно одинаковых незанятых кресел. Потом состоялась церемония открытия, и она порола чушь со сцены, импровизируя на приблизительном английском языке.

     …Но ее затмила другая фурия - европейская звезда.  Не то, чтобы я была падка на звездность, -  тогда бы я выбрала кого-то более медийного и рейтингового, например Ричарда Гора, стоявшего в метре от меня. Мотив был иной: мне казались небожителями просто яркие таланты.  На фестиваль было заявлено участие Аньез Варда, известного режиссер. Даже без учета того, что ее муж, Жак Деми, снял всемирно известные "Шербургские   зонтики", Аньез Варда была мне безумно интересна как режиссер, я верила в мощную женскую режиссуру, хотя бы после знакомства в творчеством Лилианы Кавани, потрясшей меня "Ночным портье" и,  естественно, Ларисы Шепитько. Страшно то, что моя первая встреча с режиссершей началась с базарной сцены.

      В те сутки, когда версталась церемония открытия, где, между прочим, заглавным был посредственный фильм этой дамы,  потому что был он посвящен юбилею возникновения кино и она собрала в нем для цирковых номеров мировых звезд, - решалось,  как пройдет церемония открытия.  После сцен, истерик и мата мэтров я успела осознать, как сложно быстро и ловко все пригнать, как мало времени на постановку.  И вот, кажется, прогон удался!

      Вдруг по кулуарам пронеслась весть: Аньез Варда явилась и потребовала предоставить ей слово в начале церемонии, сломав сценарий.  Шепотом передавали, что ей было жестко отказано, потому что уже отрепетированная церемония - слишком сложная конструкция. Говорили, что она убитая лежит в нокауте в зале. Я была потрясена, считая, что косноязычные просто не смогли объяснить умнейшей и тончайшей, как ценят ее и что по стилю в балетные номера открытия она совсем не пишется, что это - шелуха, а главное - то, что ее кино, открывает фестиваль. Примчавшись в зал, я сразу увидела ее, уродливую карлицу, в сопровождении секретарши или приживалки. Я подлетела с лучшими намерениями: “Вы - лучшая, но церемония вам противоречит по стилю, это было бы ужасно! Они, видно, не описали вам ее! “

     За всю мою жизнь на меня не обрушивалось ни на родном языке, ни на языке Мольера таких грязных проклятий!  Как оказалось, я приняла на себя всю мощь ненависти. Пришлось ретироваться, четко произнеся на Фоне потока брани: “Вы неправы!” Ответа я не слушала и он меня не интересовал.

     Мы, русские, не всегда лыком шиты, как нас пишут в голливудском трэше. Превосходящие меня морально, интеллектуально и эмоционально соотечественники учили стремлению понять и справедливости. Именно они, а не люди с цивилизованного запада были первыми учителями. Они были  круче британских извращений и склонности к играм, круче французского картезианства, итальянского гедонизма, буддистского отрешения.  Широте учили (помолчим о Достоевском) и великодушию.  Вспомнив их, я постаралась понять муку гордой дочери Франции, продвигающей свои детища-фильмы и бьющейся за фестивальные позиции, чтобы по полной засветиться в новостных лентах.  Простив ей скандал, я приложила усилия, чтобы попасть на следующий день на ее пресс-конференцию и показ ее другого отличного фильма "Sans toit ni loi" с Сандрин Бонэр в главной роли. Я отбила ладони во время овации после просмотра.
 
     А поскольку мир тесен, с Сандрин Бонэр мы еще пересеклись в жизни, и я получила как бонус вторым ее автограф на книге мужа, талантливого парня, - хотя и  номинировавшегося на Оскара, но вовсе не коммерческого, - Гийома Лорана.

Продолжение: http://www.proza.ru/2017/09/02/1697