ЗУБ НЕ МУДРОСТИ
рассказ
Порой внезапно приходят странные ассоциации, или воспоминания. Да ещё где – в стоматологической клинике. Этот четвёртый снизу и справа донимал не один год. И лишь когда зуб стал пеньком, с ним сладили, упрятав под коронку. И вот снова надо менять металлическую оболочку, ковыряться в корне, чтобы вставить надёжный штифт. В назначенный час, да ещё и с запасом времени, вдруг впереди стоящий страдалец опоздает и коварный пенёк удастся обуздать раньше намеченного срока – именно ему; он без сердечного замирания вошёл в клинику. Приятно был удивлён, что нет пока пациента, и теплилась в груди надежда, что может его обойти. Ан, нет, дверь клиники отворила женщина и сразу принялась натягивать на туфли бахилы. Её не вызывали и как-то так, само собой, между ними завязался разговор. И та поделилась соображениями, что этот врач ей очень нравится, не то что их зубник на Севере, где прежде жила. Естественно, он поинтересовался, откуда она сюда приехала.
- Из Инты.
-О, это далеко на Севере.
Тут дамочку пригласили в кабинет. Впрочем, он не особо печалился: не прошло и получаса, как эта женщина выпорхнула из кабинета стоматолога и начала прихорашиваться у настенного зеркала. Тут и его настало время перешагнуть порог лечащего врача.
С его пеньком возилась доктор долго. А по дороге домой из памяти как бы всплыли слова незнакомки об Инте. Он был в этом заполярном городке в ещё те времена, когда их, журналистов местных газет, «величали» просто газетчиками, когда коррами или длинно-назидательно корреспондентами. Бывая с коллегами на почте, они всегда друг над другом подзуживали, если операторы кому-то кричали из стоящих в очереди: «Корреспонденцию вам? А докуменьтик, пжалста, предъявите!» Они ухохатывались меж собой: «А ты корреспондент с корочкой?!» Конечно, прекрасно помнил, как он, корр окружной Салехардской газеты, оказался в том северном городке. Несколько тому месяцев назад ездил в командировку в Воркуту по жалобе шахтёров, чтобы разобраться в их серьёзных претензиях к лесообрабатывающему предприятию округа, поставляющему в последнее время шахтам некачественную продукцию. Его статья прошла в газете на «ура» и где-то летом его пригласили на форум с шахтёрами коллеги из Воркутинской газеты. Редактор дала - добро. И он, естественно, не отказался.
А в поезде перелистывал свои блокнотные записи, сделанные в Салехардском музее. Тогда он увлёкся историей гражданской войны в их заполярном регионе. Особо заинтересовали строки, как отряд большевиков ушёл от напора белочехов через отроги Полярного Урала в глухую коми деревню, кажется, Абезь. Как ему хотелось побывать там. Да кто ж даст командировку собрать материал о гражданской войне в соседнем, не своём, регионе? А тут такая удача: уж из Воркуты он как-нибудь вырвется в эту Абезь. С завершением форума растаяла было его мечта побывать на местах дислокации отряда салехардских большевиков, скрывшихся, кто сумел, от белочехов с семьями. В Абезь (?) можно было попасть самолётом АН-2 только из Инты. Зная теперь точное расписание полётов авиации в ту деревню, вышел из поезда в Инте и на частной машине прикатил в аэропорт. Ура! Самолёт отправлялся по маршруту, делая посадку и в Абези. Его предупредили, что обратно «Аннушка» придёт в деревню часа через четыре, и при условии, что пассажир купит обратный билет. Авиаторы, как настоящие каюры Севера, знали, где живёт председатель Сельсовета. Начальник, на его счастье, был на месте. Пригласил за стол, угостил знатным обедом с прославленной рыбой пелядь, расспросил, что к чему. О чём был осведомлён, сам рассказал. А потом повёл знакомить гостя с ветеранами села, оставшимися в живых. Уж минуло немало лет с тревожной поры гражданской войны. Весьма подробно и образно лились воспоминания очевидцев. Это были художники слова: перед журналистом, будто живые, предстали самые заметные люди из отряда, спасшегося от белогвардейской погони. Местные помнили их имена, фамилии и даже прозвища. Особое впечатление на хозяев селенья произвели поставленные, прибывшим к ним большевистским отрядом, концерты в честь Октября, Нового года, Первого Мая. Рассказали также как гости отбили атаку передового отряда белочехов. Противникам, оставшимся в живых, пришлось ретироваться восвояси. К лету следующего года белых вообще разбили. А когда настало время прощаться, на сердца баб села будто навалился тяжкий камень: уезжали те, кого здесь полюбили, чьё общение с ними было всем дорого.
Позднее, переехав на работу в Коми Республику, он поведал эту историю старому газетчику, заведующему отдела новостей Александру Григорьевичу, при этом выразил удивление, как простые сельские люди могли в мельчайших подробностях помнить о гостях-салехардцах, об их пребывании в селе в то тревожное для страны время.
- Ничего нет странного, мой молодой друг. Вероятно, мужики были побиты войнами, а бабы и их ребятня никогда и никуда далеко от своей малой родины не уезжали. Они полноводными реками и речушками, лесами и горами Полярного Урала оказались оторваны от мира. То, что они видели впервые в жизни, то и оставило крепкий отпечаток в памяти.
К слову, именно с Александром Григорьевичем как-то связаны его страдания с этим зубом. Основные потерял в командировках в полевые отряды геологов. Особо лихо доставалось в поздние осенние и зимние месяцы, когда в передвижных вагончиках к ночи невыносимый Ташкент, вовсю гоняли печь дежурные, а утром – зуб на зуб не попадал. А этот, четвёртый снизу и справа, впервые дал о себе знать на стадионе глубокой зимой, когда прославленная команда городских хоккеистов принимала грозную команду гостей из соседнего региона. Именно Григорьевич и позвал его с собой на тот матч. Открытый каток. Стылый до отчаянности вечер. Зимние полусапожки тепло не держали, у него немели ноги, а после того, как старый друг угостил его из термоса горячим чаем с коньячком, заныл именно этот четвёртый справа и снизу. Потом он, вроде бы, угомонился. А поздней весной Александра Григорьевича не стало, тот не дожил до северной пенсии в пятьдесят пять лет всего пару месяцев. Пока гроб с телом ветерана войны стоял возле крыльца дома, молодой его друг вспоминал все добрые встречи с ним. Было достаточно прохладно. Память всколыхнула одну поездку в дальний нефтяной посёлок. Бывая в командировках, он всегда приобретал в книжных магазинах новинки или те книги, что привлекли внимание. Страна готовилась к очередному юбилею Победы. На глаза попалась книга участника боёв за Берлин и его фотоснимки с Нюрнбергского процесса. На одной из иллюстраций невольно остановил взор: возле военного грузовика стояла группа советских военных, это были наши солдаты, охранявшие объекты в Нюрнберге. В сержантских погонах спокойно взирал на мир человек, точь- в- точь Александр Григорьевич, сбросивший с плеч годы и годы. Придя на работу, он показал книжку ветерану. Тот вздохнул:
- У тебя одна такая книга? Да, верно. Это я. И я помню того фотокорреспондента.
- Григорьич, так это она- тебе, бери мой небольшой подарок к Юбилею Победы.
- Спасибо, друг. Только про то, как мы служили в Нюрнберге, не спрашивай, я был в спецотряде и давал подписку о неразглашении.
И вот у гроба старого ветерана у него опять начал поднывать тот самый четвёртый справа и снизу. А рядом стояла завотделом партийной жизни Людка, и в открытую ревела: ушёл из жизни её верный дружище.
Прошло немало лет, как он сам стал пенсионером, и начал искать те предавние блокноты с записями из Абези. У него созрел план написать книгу о тех событиях гражданской войны в Заполярье, благо там были фамилии и имена тех, кто переехал впоследствии в Южный регион. Значит, предстояли знакомства с детьми своих будущих героев. Увы, «значит» не состоялось, блокноты исчезли, ведь он несколько раз менял место жительства и при переезде они могли потеряться.
Вот такие воспоминания всколыхнули его память после встречи с некогда интинкой в приёмном холле стоматологической клиники. Да, как говорят французы – такова жизнь.
Владимир Коркин
02.09.2017 г.