Наступил понедельник, а значит, улицы Москвы были забиты автотранспортом всех мастей и размеров. Транспорты стояли, бибикали и пытались продвинуться хоть на метр ближе к вожделенному центру вселенной. В одной из таких пробок стояла и отчаянно бибикала уроженка города Курск Оксана Юрьевна Земская. Сидевшая в «Лежо» девушка примечательна нам тем, что училась в той же самой институтской группе, что и Дарья, Елена и Ирина. И надо сказать, училась она явно лучше их всех. Сейчас она ехала на занятия, но быстро поняла, что бибиканьем делу не поможешь и, поправив очки, начала наводить утренний марафет. Успев нанести лак на пальцы левой руки, она обратила внимание, что пробка впереди начала рассасываться, и едва в ее голове успела промелькнуть эта мысль, как тронулась впередистоящая машина, на водителя которой Оксана успела вылить столько помойных слов. Она задергалась, и, бросив на место баночку с лаком, попутно задела еще не использованную пудру. Пудреница упала; пришлось наклониться, чтобы поставить ее на место. В этот момент Оксана поняла, что бибиканье, которое раздавалось все это время сзади, прекратилось, и огромный «Флексус», блеснув поворотником, взял курс на обгон.
Обогнав Оксану, внедорожник остановился. Из него вышел мужик средних лет и подошел к приоткрытому окошку. «Ты чего встала посреди дороги? Дура! Блондинка тупая, твою мать», — воскликнул мужик, выругался и, плюнув, вернулся к своей машине. Оксана подобного оскорбления стерпеть не могла. Она отбросила вмиг пудреницу, лак, выскочила прямо на трассу и, цокая каблуками, устремилась к не успевшему отъехать внедорожнику.
«Слышь, ты! Пердун старый! Ты чего раскукарекался? Бабы не дают, увидел в кои-то веки раз своими слепыми глазами красивую девушку и с ума сошел?» — закричала она.
Но мужик, которому на вид было лет тридцать пять, от силы сорок, ничего не отвечая, сел в свою машину. Тогда Оксана подбежала, и со всей силы пнула каблуком заднюю дверь. Впрочем, машина тут же тронулась, и провести кровавую экзекуцию Оксана толком не успела.
Не считая произошедшего инцидента, до института она доехала без приключений. Единственной неприятностью стала старушка, мешавшая ей припарковаться на тротуаре. Старушка стояла и пересчитывала мелочь и на ожесточеннейшие гудки не реагировала. Тогда Оксана приспустила стекло до конца и выглянула наружу: «Слышь, карга старая! Свали с дороги, пока я тебя не задавила!» — сложив руки рупором, бросила она бабке. «Девочка, ты что себе позволяешь! Я на тебя в милицию пожалуюсь! Ишь ты мне!» — замахала та в ответ клюкой.
Оксана залилась звонким смехом: «Мне все равно с моим папой ничего не будет за это!» Старушка, видимо, признав в Оксане дочь некого влиятельного папы, постепенно отошла, и Оксана смогла наконец нормально поставить машину. «Вот, блин, знаю сама, что нехорошо врать так нагло; да, папа мой, может, в нашем городе и способен на что-то повлиять, но здесь он никто и его никто не знает. Но ведь работает! Глупо отказываться от схемы, которая приносит результат!» — рассуждала она, сексуально выцокивая каблучками по асфальту, в то время как ее длинные распущенные волосы развевались в такт покачивающимся бедрам. Возможно, вы сейчас осуждаете ее за подобное нарушение правил дорожного движения, но давайте будем справедливы: она недавно приобрела права, и ситуация, когда нужно было парковаться, заезжая в узкий промежуток между двух машин, виделась ей жуткой, а аварии своей любимой машинки ей не хотелось. Да и папа, заместитель губернатора Курской области, подаривший машину и права на нее любимой дочке на двадцатилетие, явно не оценил бы подобное проявление лихачества.
Если Оксана чрезвычайно тянулась к знаниям и в погоне за ними была готова, как мы уже успели заметить, на многое, то Ирина в понедельник на учебу не явилась вовсе, отсыпаясь после бурной ночи с Фарнбергом. По итогам второй встречи с ним она легко сделала вывод, о том, что Иван-то мужичок так себе, попадались на ее пути и персонажи со значительно большими экспонатами. Сам Иван по окончании выходных вернулся в Швейцарию.
Проснулась Ирина в шесть часов вечера и тут же начала собираться: вдвоем с подругой Кристиной они собирались пересечься часиков в десять и отправиться в один из ночных клубов, которому они хранили верность. И как это обычно и происходило, перед ними вставал тяжелейший вопрос выбора одежды. Вы (в каком столетии бы ни читали это) прекрасно понимаете, что топовая девушка не имеет права являться в клуб в наряде, хоть даже отдаленно напоминающем тот, в котором она уже соизволила приходить. Значит, предстояло проехаться по ряду торговых центров, засиживаясь часами в примерочных. Не прихорашиваясь (силы на эти мероприятия необходимо было оставить на вечер), Ирина вызвала такси и отправилась в путь. Выбор был непростым, бутики манили, а время таяло. Наконец, когда оно уже начало поджимать, Ирина выхватила платье, которое в итоге поджимало ее и так довольно узкую талию.
Они встретились с Кристиной и спустя некоторое время оказались в полутемном помещении клуба. Музыка гремела, разноцветные блики бегали по танцполу, временами выхватывая лица постепенно прибывающих отдыхающих. Ирина имела образ сейчас в разы более эффектный, чем тот помятый вид, с которым она вылезала из постели Фарнберга. Юбка была предельно коротка, разрез подчеркивал все прелести груди. Не менее прекрасна была Кристина с в разы более глубоким вырезом. Девушки внимательно изучали публику, оценивая привлекательность и платежеспособность парней. Любая девушка с широким опытом без запинки различит «маменькиного сынка», шикующего на родительские деньги, да, пусть даже папа и дал ему достойную оплачиваемую должность. И также легко выделит в толпе успешного, уверенного парня, проложившего себе дорогу сквозь жизненные тернии самостоятельно. Последний имеет собственный стиль в одежде, неизменно отличается хорошим вкусом и никогда не говорит о деньгах. Первый же при первой возможности начинает акцентировать внимание на своих возможностях, внимая вам лишь изредка, возможно, большую часть времени с ним вы вообще проведете молча. Действительно, вскоре к девушкам подошел одетый в дорогой фирменный костюм улыбчивый молодой человек. Перекинувшись с подругами парой фраз, он скрылся за углом. Уже там, где музыка не так орала, а звучала как бы в отдалении, он назвал конкретную сумму, и, получив ее, тут же отсыпал девушкам из малюсенького пакетика немного порошка, после чего Ирина с Кристиной скрылись в туалете. Там горели две тусклых лампы, одна из которых, менее яркая, поминутно мигала. Да и вообще, атмосфера здесь заметно отличалась от помещения клуба, отдававшего притворной фешенебельностью. Кристина уверенным движением высыпала порошок на, очевидно, заранее приготовленную бумажку, разделила его на четыре дорожки и подмигнула Ирине. Та опустила голову и сделала глубокий вдох, после чего операцию повторила Кристина.
Они поспешно спустили бумажку в унитаз и вышли в зал, прекрасно понимая, что порошок подействует не моментально. Да и вообще, того ощущения неизведанности, новости, что переполняет, когда у нас в жизни что-либо происходит в первый раз, у них не наблюдалось давно. Возможно, в детстве, в первый раз нажимая на выключатель, когда наш рост позволил до него дотянуться, мы тоже испытывали боязнь, ожидая удара током. А перед первым поцелуем? Первое употребление какого-либо вещества, сулящего приятные ощущение, вызывает внутреннее замирание, словно открываются врата в некий новый, неизведанный мир. Это как спуск в девственную пещеру, где, возможно, до нас никто и не бывал, в любом месте которой может быть провал вниз, да и выход назад окажется заваленным. А в случае с наркотиками, подобный завал, как и провал вглубь, ой как реален. Но, конечно же, это все сказки. «Это разве зависимость? У меня нет зависимости!» — гордо заявляет употребляющий. Но если у тебя ее нет — зачем ты продолжаешь употреблять? Мечтаешь, ждешь, чтобы она, наконец, сформировалась? Впрочем, возвращаясь к нашим героиням, признаем, что поход в ночной клуб — дело не простое. Не все могли танцевать до пяти утра, сохраняя веселость и непринужденность. Приходилось чем-то жертвовать. Ночной клуб позволял надеяться познакомиться с очень интересными парнями, произвести на них впечатление, а там, глядишь, и переспать с ними. За все в жизни приходится платить, и девушки прекрасно осознавали это.
Для нас, простых обывателей, проблема наркотиков порой видится какой-то иллюзорной. Мы с детства шутим на эту тему, воспринимая подобную тематику как повод для хохм и насмешек. Мы знаем, прекрасно знаем, что мир этот есть, и он рядом; мы смотрим видео с людьми, чье тело рассыпается на глазах под воздействием крокодила, или с беснующимися посреди улицы. Но все равно — нам кажется, что мир этот где-то рядом, но идет параллельно с нашим, не пересекаясь. И каждое пересечение вызывает дикий ужас. Конечно же, неверно делить людей на две категории, но здесь их можно выделить: интересующиеся и боящиеся. Как-то раз Михаил шел из школы домой, с ним шло два одноклассника, и один из них «курил» осенний лист. Михаил был в диком ужасе и резко прибавил шаг. Подобный ужас он испытал, когда одноклассники увлеклись вдруг нюхательным табаком. Еще он слышал, что на рынке очень дешево продается такая субстанция, как насвай, но так и не видел ни разу человека в процессе его непосредственного потребления. Но по мере взросления приходит момент, когда мы прямо сталкиваемся с человеком, который принимает. Это рушит все наши иллюзии относительно мира наркоманов: это не чадящий притон в подвале, где ширяются одним общим шприцем на пятерых. С такими вы и не встретитесь, разве что, гуляя по кладбищу, обратите внимание на небольшую разницу между датами. А тут вдруг выясняется, что они — такие же, как мы. И имеют свой вес в обществе. Живут такой же жизнью… Впрочем, есть и другая категория, это те, что воспитывались в условиях весьма приближенных к распространению веществ. У кого-то отец раз в три месяца покуривал траву, кто-то сам видел, как идет распространение. И для этих людей этот мир с детства кажется чем-то естественным. Интерес, просыпающийся в них, не вызывает внутреннего ужаса. Когда им предложат попробовать, они мяться не будут. Они либо твердо скажут «да», либо скажут «нет», потому что сформировали полное отвращение к этому миру. Когда Кристина впервые предложила Ирине, та была несколько шокирована. «Да ты не бойся, это не так уж и опасно. Я уже трижды пробовала, и доставляет. Поверь». И та поняла, что не может сказать «нет». Если бы ей дали полчаса на обдумывание, взвешивание, она все равно бы колебалась. Но здесь это было неожиданно, к тому же, Кристина прямо на ее глазах стала формировать дорожки, и Ирина не смогла сдержать нарастающее внутреннее противоречие, она аккуратно оттолкнула подругу и глубоко вдохнула…
Но это было уже полгода назад, сейчас девочки, смеясь, выскочили из туалета — теперь хорошее настроение на длинную ночь было обеспечено. Далее вечеринка шла своим чередом, музыка, танцы, вино — здесь было все, чтобы отречься от жизненных тягот, не уходя в себя. В эту ночь им удалось познакомиться с клевыми мальчиками из Вологды. Те прибыли в столицу на неделю с конкретной целью: дегустация. Да, в своем городе все топовые девочки уже были давно перепробованы и душа страждала чего-то новенького. И конечно, хотелось попробовать на вкус девушек московских. Наивные провинциалы и не подумали, что Кристина была уроженкой Белгорода, а Ирина — Липецка, и приехали в столицу они совсем недавно, после окончания школы. Они, впрочем, выходя из туалета, где и прошла дегустация, остались весьма довольны. «О, с такими топовыми столичными чиками затусили», — рассказывали они по приезду к себе домой менее удачливым землякам.
Но вернемся в институт к тому времени, когда занятия начались. Дарья, по традиции, добралась только к окончанию первой лекции и, стоя за дверями, слушала преподавателя, не решаясь постучаться. Прозвенел звонок, и коридор наполнился шумящей толпой, которая пробудила Дашу, начавшую искать в этой толпе знакомые лица. Пока она так глазела, сзади ее, смеясь, окликнула Лена. Даша засмеялась в ответ, и они начали обсуждать учебные дела. Презентация Лене уже не требовалась: она сделала ее с помощью кого-то из мальчиков на лекции. Студенты спустились на цокольный этаж в узкий коридорчик, где располагались аудитории классного формата.
На семинаре были объявлены результаты прошедшей на предыдущей неделе контрольной работы. Многие студенты искренне возмущались проведением контрольной по первой же лекции, большинство привыкло, что занятия в первые сентябрьские недели в основном вводные, а полноценная проверка знаний начинается ближе к зиме. С другой стороны, на первой лекции по любому предмету традиционно высокая посещаемость, поэтому большая часть группы была знакома с материалом.
Оксана, несмотря на то что на лекции присутствовала, на прошедшей спустя час после нее контрольной работы получила удивительно невысокие баллы. Будучи одной из самых успевающих студенток группы, она привыкла получать максимум, поэтому подобной несправедливости она не вытерпела и подняла руку. Особенно задел ее тот факт, что у преподавателя сложится теперь о ней отрицательное мнение. «Это нечестно! Мне самый сложный вариант достался, и все равно я смогла решить несколько задач. Дайте мне переписать контрольную с другим вариантом, а то мне дали самые сложные задачи! Почему они были так неравномерно распределены? Можно я пойду к доске?» — заявила Оксана, непосредственно перед этим вопросом досконально изучившая данный вариант. Преподаватель разрешил ей выйти к доске, и Оксана начала решать.
Спустя пять минут задача была добита. Оксана хотела торжествовать, но тут последовала антипомощь из зала. Это Арина Кузина, самая умная девочка группы, на всех занятиях оперативно занимавшая первую парту перед лицом преподавателя, чтобы тот тоже смог правильно оценить весь ее потенциал, наклонила слегка голову и томно произнесла: «в четвертой строчке ошибка». Все замерли. Преподаватель подошел ближе к доске, и нацепил на нос очки, приглядываясь к четвертой строчке. И что же? Ошибка была. Но еще забавнее было, что, несмотря на это, следующая строчка была верной, словно никакой ошибки и не было. Проблему вызвало то, что листочек с полностью решенной задачей Оксана позаимствовала у одногруппника с не самым разборчивым почерком — и попросту неверно идентифицировала цифры. Но сейчас она не имела к нему претензий (они проснулись у нее несколько позднее), она презренно глянула на ненавистную Кузину и прошептала: «Стерва!» Но тут же повернулась лицом к преподавателю и широко улыбнулась: «Это не ошибка, это механическая описка, я когда писала, в голове у меня был верный ход мыслей, ответ же правильный!» «Что ж, так и быть, поставлю Вам баллы за эту задачу», — отозвался преподаватель немного грустным голосом. «А дополнительный балл за активность?» — воскликнула Оксана. Не успел преподаватель открыть рот, как встрепенулась Кузина: «Мне тоже тогда нужно дать балл за проявленную внимательность!» «Шлюха ты паршивая», — прошептала про себя Оксана, садясь на свое место.
К доске тем временем вызвали Дарью, оказавшейся первой в алфавитном списке. Она слегка погрузилась в себя во время этих разборок насчет дополнительного балла, поэтому ее фамилию озвучить пришлось дважды. Она всегда стеснялась выходить на всеобщее обозрение, ей казалось, что у нее не застегнута какая-то пуговица, сейчас спадет юбка или случится еще что-то такое, что опозорит ее, сделает всеобщим посмешищем. И сейчас, когда перед ней обернулся сидевший впереди и ретранслировал зычным голосом: «Дашенька-а-а! Подъем!», она вздрогнула, и, зацепившись за стул, что вызвало смех лишь у нее самой, направилась к месту казни. Задача оказалась не самая сложная, но в ряде моментов Даша сомневалась в ходе решения. Она бросила взгляд на всезнающую Кузину, но там демонстративно сделала удивленный вид, пожала плечами и начала листать исписанную тетрадь. Помог Евгений, парень со второй парты. Его однозначный кивок придал Дарье уверенности, и она продолжила орудовать перманентным маркером. Вскоре, с помощью еще ряда невербальных подсказок, задача была успешно решена.
«Молодец», — похвалил преподаватель Дашу и открыл журнал, чтобы поставить ей заслуженные баллы. Однако в этот самый момент у него зазвонил телефон, и он, извинившись перед аудиторией, вышел в коридор. Журнал остался открытым на всеобщее обозрение. Алексей, один из самых шустрых студентов, тут же вскочил, и подбежал к компьютеру, стоявшему на столе. «Кому нужны баллы?» — поинтересовался он, но к столу уже подошло еще несколько человек, предчувствуя грядущую халяву. Даша сложила руки на столе и положила на них голову, отправившись в прекрасный мир своего воображения. Но тут же раздался шепот «Шухер!», и все сели по своим местам. Алексей, убегавший последним, то ли чтобы замести следы, то ли чисто по инерции, закрыл файл с журналом. Семинар продолжился, студенты выступали с подготовленными презентациями, а баллы Даше так и не поставили. На перемене к ней подошла Кузина:
– Слышь, Абросимова! — она всех девочек в группе звала по фамилиям, кроме своей близкой подруги Наташи. — Подойди к преподу, попроси, пусть баллы тебе доставит за задачу.
– За какую задачу? — пожала плечами Дарья.
– Которую ты решала! Он забыл тебе их проставить.
– С чего ты взяла, — заупрямилась Даша, — как я ему это скажу?
– Иди, иди, просто уточни, — настояла Кузина, и Даша понуро побрела к аудитории, прошла мимо нее и уперлась в стенку. «Да там он, там, не бойся», — услышала она голос сзади, развернулась и аккуратно приоткрыла дверь. Это был действительно нужный кабинет, как она быстро поняла по раздающемуся голосу преподавателя. На проекторе отображался как раз-таки злосчастный журнал, а преподаватель о чем-то громко спорил с задержавшейся Оксаной. «Да ну вас», — промолвила про себя Дарья и вышла из кабинета. Она никогда не понимала всей этой суеты и беготни, которая возникала по абсолютно не значимым проблемам, каким-то жалким баллам, места в очереди, неправильно решенным задачам и так далее. Кузина с подругой поджидала за углом.
– Ну и как?
– Хорошо, — попыталась улыбнуться Даша и пошла далее. Кузина открыла рот, чтобы что-то спросить, да так и осталась с ним, после чего сделала вид, что зевает. По дороге в столовую Дашу догнала Оксана.
– Ну что, Дашка! Все мечтаешь? — запела она.
– Та добре! Да возвысится дух твой, ибо очи чистые имеешь, — привычка отвечать на попытки подколов подобным образом травмировала немало людей, но Даша говорила так абсолютно без иронии в голосе, безучастно. Возможно, она до конца не понимала, что подобной постановкой вопроса можно задеть кого-то. Ей казалось, что это весело, только и всего. Оксана слушала все это, и глядела на Дарью, прищуривая глаза все больше и больше, наконец, в ее взгляде откровенно прорезалось недовольство.
– Я добила, кстати, его поставить твои баллы! А то он бы и забыл! Классный мужик, кстати. Я б его м-м-м… Но, увы, женат, — Оксана, кажется, не заметила появившуюся в ее манере речи странность.
– Спасибо, — молвила Дарья, не до конца понимавшая связь между баллами и семейным положением, — я и сама забыла уточнить у него. А ты у него спросила про статус или он сам рассказал?
– Глупенькая! У него кольцо! — залилась смехом Оксана. — Тебе, кстати, чтобы претендовать на автомат, нужно последнюю контрольную на максимум баллов написать, — добавила она.
– Что ж, надо будет — напишем! Что поделать! А не напишем, так сходим на экзамен! Абсолютно так! — засмеялась Даша. Быть может, описание ее характера и составило у кого-то портрет мрачной девушки, но в реальности она вовсе не являлась таковой. Да, Дарья часто предавалась меланхолическим настроениям, однако она часто была расслаблена, смеялась и придумывала свои собственные шутки…
Между тем у Оксаны зазвонил телефон и она поднесла трубку к уху.
«Да-а-а», «Да, мой хороший», «Непременно», «Облизательно!», «Ну дава-а-ай», «Оу!», «М, замечательно!», «Люблю, целую!»
Дарья не слышала реакции собеседника на реплики одногруппницы, но ее неожиданно поразил резкий контраст Оксаниного голоса. Если во время диалога с преподавателем во время семинара и сейчас с ней голос был официально деловым, серьезным и в нем преобладали низкие тона, то сейчас по телефону она говорила таким же голосом, что и тогда в кабинете, когда они остались вдвоем и спорили про баллы; голос этот был томным, высоким и похотливым, она растягивала слова, словно испытывала некое наслаждение их произносить.
Перед началом последнего семинара Даша отстраненно стояла в коридоре и слушала разговор мальчиков, которые обсуждали, кому из них лучше подойти к Кузиной, чтобы та показала им для фотографирования тетрадь с лекциями, которые они пропустили. В итоге, делегат был выбран, но Кузина предсказуемо заупрямилась.
«Нужно на лекции ходить», — с нескрываемым торжеством произнесла она. Особенно она комплексовала после лекций, на которых со всего потока набиралось народу меньше, чем есть в одной учебной группе, а так как в учебном плане эти лекции помогали не сильно (редкий преподаватель находил повод съязвить, задав коварный вопрос о некоем моменте, специально подчеркнутым им на лекции), то подобный подкол был, пожалуй, единственным способом восстановить уязвленное самолюбие. Мальчики, впрочем, оказались настойчивы и даже предложили Арине шоколадку. Ее она отвергла, а тетрадь все же открыла, начав попутно оправдываться, что «здесь есть не все», «все равно спрашивать это она не будет, она говорила, лучше почитайте учебник», «вот здесь я записала не полностью», «вот тут я зарисовала коряво, вряд ли вы поймете», и так далее. Дарья молча смотрела на эту вакханалию, и почему-то лишь улыбка приходила ей на уста.
«Забавно и странно все это! — размышляла она, — это как если бы тебя просто так посадили в тюрьму, а потом выпустили. И сказали бы: «Возрадуйся! Мы тебе даруем свободу! Вот какие мы гуманные!» И ты будешь счастлив в этот момент, и будешь ноги целовать отпустившим тебя вчерашним мучителям». Семинаристка пришла на занятия в приподнятом настроении, объявила о своих неотложных делах, и уже спустя полчаса группа гурьбой повалила по пустынным коридорам в сторону раздевалки. В общем фоне выделялся голос Оксаны, возмущавшейся, что она потратила вчера целых два часа на подготовку презентации, и все зазря.
Дарья, конечно же, обо всех презентациях забыла, быстро погрузившись в привычное для себя состояние, в котором и провела время в вагоне метро. Выйдя на поверхность, Даша увидела раздатчика листовок — типичная картина для столицы. Парень протягивал листовки каждому проходящему мимо него, однако, увидев Дашу, глупо улыбнулся и протянул листовку следующему пешеходу. «Ну вот так. Вот кто я такая. Даже никому не нужную листовку, которую они выкинут потом... И здесь, и то, и то меня не замечают». Даше стало смешно, и она начала смеяться так громко, что люди расступились. Заметив это, она продолжила смеяться, избегая толпы. «Тебя тоже достала эта власть?» — красовался риторический возглас на тротуаре, а над ним громоздился постер с рекламой очередного жилого комплекса. «Ключи уже ждут вас», — выделялись гигантские буквы, и Даша почему-то представила, как некие ключи скучают в ожидании своего владельца. Они, вместе с ключами таких же еще не проданных квартир играют в лото, домино, шашки, но их остается все меньше и меньше, пока не остаются последние, одинокие ключи. «И ведь вне зависимости от того, когда я куплю, такие всегда будут. Всегда будут страдающие последние никем не выбранные ключи». Ей казался крайне забавным подобный ход мыслей, но неожиданно для себя она обнаружила и разгадку: «Выход единственный — не покупать квартир, или договориться так, чтобы были скуплены все квартиры, за исключением двух. Да, тогда и вообще, от двух до всех», — тут Дарья уже и заулыбалась от глупости и абсурдности собственных рассуждений. «Удивительно, какой же этот мир искусственный. Он словно плывет, а я плыву вне его, но вроде как и параллельно с ним. Печенье со вкусом малины. Там нет малины, но есть ее вкус. Сигареты со вкусом клубники. Конфеты с коньяком. Лапша с ароматом курицы. Аромат курицы. М-м-м. Ах. Как он сладок. Искусственные цветы и то честнее, чем наша жизнь — они по крайней мере не пытаются показаться настоящими. А нарисованные цветы на открытках? Да и сами тексты этих открыток? Улыбочки в интернет-сообщениях? Порой, мне кажется, что мира нет, но все, абсолютно все кругом, уверяет меня сейчас в обратном. Как вам не стыдно! Как не стыдно? А кто мы — мы не люди со вкусом людей, разве что без табличек со словом «человек»? Да — внешне вроде и похожи, руки-ноги есть, а внутри такой же аромат курицы, набор готовых красивых почерпнутых где-то фраз, моделей поведения, остатки себя, убитые в борьбе с детской непосредственностью, всеми осмеиваемой. Если человек подразумевает собой личность — то личности ли мы? Нет, мы живем в противоестественном мире названий, где есть логика в одном фонетическом благозвучии. Мы показываем сюжеты о людях, где говорим о них постановочные красивые вещи, как было недавно в институте, где у студентов спрашивали мнения об определенных преподавателях. И те кто еще вчера за порогом клеймили их и будут клеймить завтра возвышали их, как некое откровение, как некое чудо!»
По дороге домой Даша свернула в парк, села на лавочку и начала делать свои зарисовки в блокнотике. Люди ходили мимо и не замечали ее. Она почему-то вспомнила свое поступление в институт. Забылась уже эпопея с баллами, нервы на экзамене, торопливые расчеты, сумятица «проходим — не проходим», долгожданный приказ о зачислении, трясущиеся коленки перед первым днем знакомства, вздох облегчения от того, что ее новые товарищи вроде как приятные ребята — они сидела и прокручивала вновь эти воспоминания в своей голове, как ленту диафильма, рассматривая каждый кадр в деталях и получая удовольствие. Ей казалось, что воспоминания из прошлого напоминают разбитое зеркало, где часть осколков подмели, а малая часть осталась, но эта малая часть выражала наиболее сильные эмоции в тот или иной момент. Остался и бесчувственный хребетный каркас зеркала, словно связующая нить, фиксирующий основные вехи жизни. Но как же они были очевидны и подобны! Сколь ни нанизывай на них увлекательных историй, они могут привлечь внимание в обществе, даже сделать человека центром внимания на какие-то мгновения, но Дарье эти моменты казались до того несуразными, что и заикаться о них она боялась. Вопрос «какие ваши основные достижения» ставил ее в ступор: «Странно все это… Как я могу сама это определять? Судья ли я себя? И то, что мне кажется достижением, не интересно кроме меня никому, а то, что кажется достижением окружающим, на деле не потребовало от меня ровным счетом ничего, никаких усилий, напротив, все происходило как будто случайно, словно меня вела некая невидимая рука, а я повиновалась ей. Моя заслуга лишь в том, что я не противилась? А мне кто-то говорил, что можно противиться, меня об этом спрашивали?» Она перелистывала эти яркие воспоминания, но не все было гладко, чувство неудовлетворенности, неуверенности, неясности подтачивало ее, и она никак не могла понять с какой стороны. «Оправдал ли институт мои ожидания? Ведь я словно плыву по течению… Пошла, потому что все поступали, а дальше что… И зачем мне все это… Как же все порой кажется бессмысленным! Вот, помнится, каждое учебное заведение гордо рассказывает о своих знаменитых выпускниках. И каждый из них говорит одинаковые слова о том, как именно данное замечательное образовательное учреждение сделало его таким выдающимся деятелем. Но ведь почему тогда не приводят и обратный пример? Выпускники-бомжи? Умершие от передозировки? Сидящие пожизненное за разбой? Неужели таких нет? Это все ПТУшники? Да ведь есть! И почему их нельзя спросить, тех кто жив, — понятно, что вторую категорию уже не спросишь; спросить, как повлиял на них сей институт, что заложил. Вот это было бы справедливо! Вот будь я рекламодателем, я сделала бы так. Вот ролик, например, о стиральном порошке. И идет опрос на улице. Не монтаж. И реальная выборка. Кому-то порошок нравится и он им регулярно пользуется, кто-то о нем не знает, а кто-то громко скажет, что это ничего не отстирывающая туфта. Вот это будет сильно! Это даст просмотры, повысит популярность! Почему до этого еще никто не додумался? Удивительно!»
Придя домой, Даша ощутила сильнейший наплыв апатии. Делать ничего не хотелось, через силу она поддержала диалог с домашними, дождавшись, пока те уйдут спать, уселась на подоконник, обхватив голову руками. Окно было закрыто, но она поглядывала за стекло с нескрываемым соблазном. Тяжело вздохнув, она села на пол. Со стола под дуновением ветра, вызванного ее резким движением, слетел листочек и спикировал рядом с ней. Она взяла ручку. Но ничего не писалось. Тоска была настолько щемящей, что казалось, что сердце сейчас само зажмется и вылетит наружу напрочь. Незаметно для нее рука сама начала выводить на листке какие-то символы. Она откинулась. Время тянулось бесконечно. Она открыла глаза и видела лишь потолок. Она закрывала глаза и видела отчаяние, и оно казалось более жизнеутверждающим. Бесконечно лежать с закрытыми глазами было жутко, но открыв, она вновь видела лишь потолок. Впрочем, слезы уже достаточно запрудили собой все протоки, и потолок плавал, искажаясь в жидкостных отблесках. Она перевернулась, скрипнув от боли затекших конечностей, и заметила листочек. Он сиротливо лежал около нее, ручка томилась рядом же. «Зачем жить в мире, где нет родственных душ?» — вопрошала надпись Дарьиным почерком. Сейчас она уже не выдержала и залилась слезами. Она плакала отчаянно и безмятежно, даже, когда, казалось бы, слез уже и не было. Ей хотелось, как в детстве, подойти и удариться головой о стену, и биться в конвульсиях, пока окружающие отворачиваются, чтобы не глядеть на эту провокацию и не уступать, не оказываться манипулируемыми, потакая подобной дикости. Но Даша не стала ударяться о стену, не потому, что ей было жалко свою голову, но потому, что ей не хотелось будить домашних. Она прекратила плакать, аккуратно взяла руками листочек и убрала его на полочку. Там уже лежали подобные отчаянные изречения за разные годы. Сейчас она взяла в свои руки фразу, записанную в тринадцатом году, то есть когда Дарье было пятнадцать. «Они все желают мне только зла, день и ночь вынашивая коварные планы, как свести меня с ума», — говорилось в ней. Фраза о бывших одноклассниках заставила Дашу улыбнуться. «Какая я была глупая! Я думала, что они меня не любят, обижалась на какие-то издевательства. А ведь им было глубоко плевать на меня, я им безразлична. Напротив, люди… Люди так устроены, что им нравится унижать кого-то, доминировать, утверждать себя. Им абсолютно все равно, кто такой слабый им попадется. Как же смешно сейчас это читать. Да я ведь сама, сама себя не понимаю! Абсолютно! А если я сама не могу себя понять, почему я другие тогда должны? Почему? И почему я должна понимать себя? Откуда идет это долженствование?»
Даша задвинула ящичек, потушила свет, разделась и легла спать. Отчаяние, на время ее покинувшее, начало вновь постепенно заполнять тело, как неприятный запах расползается по комнате, в итоге ощущаясь во всех ее углах. Но было уже довольно поздно: не успело оно заполнить ее и на часть, как Дашу обуял сон. Сны были странными и перемежающимися. Розовая радуга надежды сменялась тотальным уничижением. Дарья страдала и во сне, была счастлива, и просыпалась, полностью забыв увиденное. Начинался новый день и новая борьба с самой собой и окружающей действительностью...
…Закончился первый на неделе рабочий день, и Антон с Михаилом шли по направлению к станции метро, попутно травя байки и анекдоты, а также обсуждая манеру одеваться некоторых сотрудниц, об именах которых мы умолчим, дабы не вгонять их в краску. Но если есть, те, кто в краску всегда впасть готов, значит есть и те, кто в эту краску не впадает, считая, что он входит в топовую категорию. Около станции находился весьма оживленный перекресток, машины ожесточенно сигналили, объезжая участок с разрушившимся асфальтом, превратившимся в гигантскую лужу. Пешеходы бежали от этой лужи как ошпаренные, но один пожилой мужчина был не так резв, а может, и самой лужи он не увидел, поэтому стоял около нее. Одна маршрутка, не сумев протиснуться между стоявшим слева грузовиком и собственной лужей, неуклюже плюхнулась в нее, встрепенулась, и, подкинув сидящих внутри пассажиров, рванула на зеленую стрелку направо. В свою очередь вода, а точнее грязная жижа, скопившаяся в луже, вытесненная из нее тяжестью легконогой антилопы, рванула во все стороны, в том числе и на несчастного старичка.
Михаил и Антон расположились поодаль от бордюра, вне досягаемости брызг, и подготовились начать свой разговор. Но их внимание привлекли стоявшие с противоположной стороны входа в переход две девушки старшего школьного возраста. Несмотря на еще довольно теплую погоду, они были в шапках с надписями «BOY» у одной и «OBEY» у другой, и о чем-то переговаривались меж собой. Безусловно, не стоит дополнительно описывать, что они были в полном боекомплекте макияжа: пудры, помады, и так далее. Штаны у одной из них были полосато-розовые и настолько плотно облегали бедра и тоненькие ножки, что, казалось, их можно сломать щелчком. У второй же они были черные, и но она не была такой же худышкой, напротив, была круглолицей, а ляжки больше напоминали то неизвестное, ради нахождения которого приходится разгрызать дискриминант. В руках у девушек были телефоны, и они, не прекращая, фотографировали себя с различными ужимками, гримасничая бровями и губами. Точнее тем, что находилось на тех местах, куда природа собственно брови и губы определяет. И если в губах еще сохранялся собственный биоматериал (что, наверное, было временным явлением), то брови были целиком и полностью нарисованы.
– Фу, меня сейчас, наверное, стошнит, — выругался Антон, — ну куда мы идем? Нет, я даже не буду говорить про «будущих матерей» и тому подобное, но неужели им самим не противно? Ну как, как можно в принципе опуститься до подобного? Разве так раньше было? Да, комсомолки одевались идентично, и не было у них возможности выбрать себе наряд, и как-то отразить свою индивидуальность, что, бесспорно, важно, но такого позора не было! Почему мне стыдно за современных школьниц? Да даже десять лет назад такого не было! Неужели немного улучшившиеся экономические условия, (а они немного улучшились, в девяностые все бегали бутылки сдавали), они привели к тому, что зажрались? И что, чем лучше могут воспитывать и вкладывать в детей, то… Приходится видеть такой ответ? Почему всякие суицидальные настроения приходят к тем, у кого все первичные потребности удовлетворены, даже в более чем полном объеме? Инвалиды, голодающие, живущие на маленькой территории — они борются, они хотят жить несмотря ни на что. Все мысли их не уходят дальше потолка. Но вот у кого все есть, будет демонстративно корчить из себя страдальца, придумывая себе тотальные проблемы. Нет, раньше таких бездарных страдальцев не было. Книг было мало, но в лепешку расшибались, чтоб их достать, и были самой читающей нацией, а сейчас что клянчат? И родители потакают! Да, куплю ему телефон подороже, чтобы он не хуже всех в классе был, вот оно как, опять же свое самолюбие тешат: «Моя-то дочь одевается не хуже других!», и кому это надо, кому? Или вот, видел картину: мальчик десяти лет, плачет на весь магазин, потому что папа не купил ему телефон. «От учителей одни жалобы на тебя!» — говорит ему отец. И через две минуты другая семья, мальчик просит купить книгу. «Тебе еще рано это читать, ты не поймешь», — экспертно заключает отец.
– Вот! Читающий умен, и поняли, что весь ваш Карлуша, и коммунизм — фейк! Вот так-то оно! Думающий определенно не поведется на пропаганду! Сейчас все ведутся, а тогда нет, анекдоты про Степаниду Власьевну напомнить?
– Софью Власьевну. Нет, когда мы были школьниками… Нет, наше поколение таким не было. Вероятно, мы тоже занимались глупостями, но не до такой же степени!
– Не суть. Так вот комсомолки. Приехали как-то раз на Всемирный Фестиваль Молодежи разные иностранцы из дружественных стран, в том числе и африканских. И что мы видим? Спустя девять месяцев после мероприятия вдруг в роддомах появляются всякие темнокожие и мулаты. Изнасилования? Нет! Скромняжки-комсомолки сами узнали, где находится гостиница с приезжими, и собственно около нее их и караулили. А вокруг росло много кустов, ох как много! Ты одобряешь таких комсомолок? Уверен, что презираешь. Вот тебе и идейность. Или вот, кончилась война, мужчин мало, цитирую ветерана: «Пришел я с войны, значит, познакомился с девушкой, пошли мы в кино, и, едва погас свет, она мне штаны расстегивать, значит, начинает».
– Ты ушел в физиологию, если хочется, тут система не при чем.
– Э, э, стой! В СССР же секса не было, так ведь?
– Ну брось ты эти штампы, нормальная была рождаемость, но вот сейчас говорят про какую-то «духовность», но в чем она? Я не вижу... Тогда и развестись не так просто было, на партийном уровне нужно было решать. Это какое клеймо — плохой семьянин!
– Фиктивных браков было полным полно, для выгоды, прописки, приписки и прочая бюрократическая тушка. И измены, если людям свойственна похоть, точно никаким социализмом ее не исправишь, поверь.
– Почему не исправишь — это были именно пережитки буржуазного прошлого. Официальная пропаганда делала акцент именно на порядочность, непорочность, однолюбство. Вспоминаю стих или песню даже советских времен, где вроде говорилось: «Поцеловать ее не решался, так любил»! Примерно в таком смысле.
– Если промыть людям мозги идеологией — они будут ходить с красными флагами, собираться на демонстрации, выкрикивать лозунги. Но инстинкт продолжения рода не заглушишь ничем, определенно. И тех, кто привык жить разгульно, полигамно — идеологией не исправишь.
– А религией исправишь? Религия поощряет бить жену за провинности, это, значит, правильно? Давай, давай поговорим о проблеме домашнего насилия.
– Которая была, опять же, актуальна всегда.
– Только одни ее поощряют, а другие нет.
– Да советская власть вскоре после своего установления хотела насовсем отменить институт брака, пусть каждый имеет право пользоваться женщинами, и по талонам, так сказать.
– Ну, по крайней мере, это бы решило проблему измен. Вот сейчас проституция запрещена — где удовлетворять потребности?
– Ты сам знаешь, как она запрещена. «Интим услуги» — и все. Если хочешь кого-то к себе вызвать, можешь вызывать. И мулатки, и шоколадки — на здоровье! — тут раздалось объявление: «Уважаемые москвичи и гости столицы!», — Гости столицы… Уважаемые! За что их уважать? По крайней мере на одном уровне с москвичами?
– Эти гости рулят нашим городом, и это факт.
– Некоторые открыто, а некоторые… Не совсем… Но продолжай. Религия это тема, уверен, о которой ты можешь изливаться часами.
– Почему бы и нет! Продолжу: религия поощряет убийство. Да — убийство неверного, а также убийство при защите родины. Что же мы видим? Германия шла воевать с надписями «с нами бог» — и проиграла! Плохо молились? Победа в войне — у того кто лучше молился? Человек верующий, заметь, ограждает себя от греха не ради другого человека, не ради человечества, но ради своего бога! Насколько сильный это аргумент?
– Смотри, на мой взгляд, сильнейшим аргументом является так называемая «модель часовщика». Если есть отлаженный часовой механизм, то должен быть и часовщик, этот механизм создавший. В этом мире все имеет причинно-следственную связь, а значит и есть созидательные силы. Вот они и подразумеваются, как божественные. Более того, эти силы не только создали материю, но и управляют миром по не меняющимся законам. Да, я скорее пантеист. Далее — по мере развития человечества, внутренняя потребность в вере и попытка понять смысл своего происхождения, цель своего существования на земле привела к созданию религий. Их множественные попытки объяснить божественные процессы, оказывались как противоречащими друг другу, так и сами себе, в результате рациональный разум человека породил атеизм — отказ от познания божественной сущности мира, отказ от этой концепции. Атеизм возник как реакция на теизм, но не наоборот, сам по себе теизм тоже изначально был политеизмом, но постепенно трансформировался в монотеизм. Но атеизм также следует внутренней потребности человека в вере. Я не хочу говорить, что атеист верит в злобные теории заговора, что все религии — коварные секты, с помощью которыми можно управлять людьми. Нет — религии являются сильнейшим источником вдохновения, духовного и нравственного развития человечества. Религия — замечательнейшее изобретение, помогающее человеку решить вопрос незнания того, зачем он пришел в мир. Можно выбрать страдание от незнания, а можно принять готовую красивую модель. Но весь мир строится на подобных упрощениях, даже простой расчет. Ты не врешь и заключаешь сделку с совестью, когда округляешь же или пи. Так проще. И верить проще, чем не верить. И именно поэтому мне не интересно огульно верить в те картины, что мне дают религии. Вот интернет тоже во многом ложь. Замена реального общения людей. Но ты им пользуешься и не возмущаешься, а вот религии у тебя вызывают бурю возмущения. Если отсутствие бога так очевидно, зачем так это доказывать? Атеист отказывается от божественной концепции сотворения мира, но считает ли он себя дитем природы? Да, атеист подразумевает земным богом человека, единственную сущность, способную к осознанной деятельности. Язычники преклонялись перед природой, представляемой в виде духов, а, например, христиане, каждого человека считают рабом божиим. Что это значит — что человек есть подчиненное мирозданческой системе существо. А как видит атеист — он ставит человека выше ее, ставит себя выше всей природы, поэтому и атеистическая система мира безжалостна к природе. Тот же Советский союз, самый яркий пример атеистического государства, пытался изменить русла рек, что могло в корне подорвать климат планеты. Вот она, вера атеиста. Вот атеисты приводят нам свою версию парадокса Ферми об инопланетянах, дескать, где доказательства? Хорошо, допустим, бог есть. Каким образом мы можем доказать наличие бытия божия? Методы человеческого познания известны: опыт, наблюдение и иже с ними. Но что же это за бог, если его существование выводится с помощью человеческих методов? Он сразу теряет свою божественную сущность. Понимание настоящего бога недоступно человеку, и то естественно. Вообще, вопрос, «веришь ли ты в бога» может иметь два ответа. Да, верю, что он существует, понимаю зачем, но не понимаю, как существует, где существует, и, главное, нужно ли мне с ним общаться. Обрати внимание, все религии строятся на общении с богом. Почему? Потому что бог нужен людям как воображаемый слушатель нравственных диалогов самих с собой. И как судья подлых мыслей, появляющихся в сознании. Вот что рождает идею общения с богом! Вообще, религиозность является непременным атрибутом души человека. И материалисты выводят ее отсутствие. Мысли, дескать, химические реакции. Мотивация имеет физиологические начала. Но как объяснить коллективную идею? Жертвенность и страдание? Милосердие? Невидимой химией? Но не в ней ли тогда закрыт божественный смысл? Про коллективную идею вот пример, чтобы ты не толковал это в политическом смысле. Я в свое время пытался писательствовать; ты об этом знаешь и не упускаешь случая уязвить. Право твое. И вот я пишу, развиваю одну идею, потом бам — выясняется, что об этом триста лет назад Кант писал. Другую — оп — а оказывается Фихте эту мысль одним предложением выразил. И я думаю — как Кант прочитал мои мысли? Но я ведь, додумавшись до этого, не знал о том, что Кант писал про это, значит я такой же гений? Ха! — Антон при этой фразе покатился от хохота. — Как бы не так. Гениальность Канта в этом случае и есть в том, что он первым сформулировал эту мысль. Безусловно, он не первый кто думал на ту тему, думали и до него, и вот коллективное сознание трансформировалось в мысль Канта. Далее она приходит уже другим людям, вот и до меня дошла очередь. Какой химией ты это объяснишь? — Михаил был доволен, ему казалось, что он представил довольно аргументированную и цельную конструкцию.
– Ты искажаешь ситуацию. Я как атеист не хочу верить в то, что моя жизнь находится в руках некоего существа, не известного мне, существующего вне меня. Если я не могу оценивать его влияние на меня — есть ли смысл о нем говорить? Да, я верю — я верю в свои собственные человеческие силы, потому что они мне видны. Если и не всегда верю, то это уже проблемы личного характера, видимо.
– Не видимо, а точно, — сурово констатировал Михаил.
– Хорошо, пусть будет так, — продолжал Антон, соглашаясь для вида, чтобы скорее продолжить, пока мысль не вылетела из головы. — Но зачем обвинять в нарушении природного баланса СССР, когда твои же любимые капиталисты ради прибыли готовы травить природу? Разве нет? Я тебе еще раз повторю — бог не нужен самостоятельному миру, но бог нужен человеку, чтобы он мог влиять на те стороны своей жизни, которые от него не зависят. Ты обрекаешь свои желания — чтобы родственники были здоровы, чтобы ты не страдал после смерти, чтобы деятельность приносила блага — в форму молитвы. Молитва — конкретизированное выражение наших желаний, которые мы не можем или не хотим применять к себе, а чтобы не направлять их в пустоту — мы направляем их на некое всеобъемлющее существо, которым и выступает бог в сознании религиозного человека.
– Нет, бог находится не вне тебя, не вне человека, а как раз в нем. Ты пытаешься осознать понятие бога с помощью человеческой логики и терпишь крах. Но бога можно познать лишь божественной логикой! Да и вообще, отбрось в споре о боге понятие религии, религия лишь инструмент, лишь поддержка для его познания. Но я, как сомневающийся, скажу тебе. Смотри, бог видится нам идеальной сущностью, все религии говорят об этом, и вы критикуете их, отталкиваясь от того, что в мире нет идеала. «Если есть бог, то почему он допускает насилие» и так далее, говорите вы. А что, если бог могуч, но не всемогущ? А что если бог сведущ, но не всеведущ? Что, если его возможности ограничены? Он создал — в первый или не в первый раз? Ты мне как-то сказал, что если умрешь и увидишь бога, то спросишь: «Почему ты скрывался?» Но, елки-палки, а почему, собственно говоря, он должен был тебе показаться? Какие доказательства он должен был предъявить? И главное, для чего? Для чего ему убеждать тебя? Спуститься с небес, объятым пламенем? И ты не смог бы это объяснить оптической иллюзией или собственным помутнением рассудка? Тогда грош цена твоим убеждениям, ты такой же сомневающийся! Да и самый верующий верующий, прости за каламбур, сомневается, сомневается в том, какая участь ждет его там! Дарует ли спасение ему всепрощающий бог?! А что, если бог не безгрешен? Не безошибочен?
– Тогда я отказываюсь называть его богом! — воскликнул Антон, почему-то тыча пальцем ввысь.
– А кто он тогда? Назови его недобог! Но что ты за атеист, если допускаешь существование недобога! Сейчас я иду на попятную, обнажая твою непоследовательность! Ты написал выпускную работу, сколько там было слов? Ты бы стал каждому слову доказывать, что ты его создал? Что ты есть! Смешно? А зачем ему опускаться до семи миллиардов людей? Ты знаешь, чем он занят? Да ему, может, плевать, на твое неверение! Он не обязан тебе доказывать! Тоже мне, бином Ньютона! «Он меня чуть с ума не свел, доказывая, что меня не существует!» Так ведь там было? Хах!
– Людям необходим бог, чтобы оправдать те добрые дела, которые никто не видит, за которые им никто не скажет даже спасибо! И существование бога в их воображении позволяет им тешить себя надеждой, что им воздастся за это после смерти!
– Это в тебе желчь сейчас играет, — отрезал Михаил и отвернулся, а потом уставился прямо в глаза Антону. Тот пожал плечами и потупил взор. Заявить, что некоторые вещи в своей жизни он совершает бескорыстно, он не решился. К тому же, Михаил мог попросить подкрепить свои слова примерами, но едва Антон такой пример бы привел, бескорыстие тех поступков моментально улетучилось, а вскрылась их прожженная язвой сущность: самоутверждение и тешение самолюбия. Антон тяжело вздохнул, но Михаил не уловил примирительный намек.
– Как же смешны атеисты, когда так серьезно подходят к этому вопросу! Вы, право слово, ничем не лучше религиозных фанатиков, по которым и создаете свое представление о верующих, как о недоразвитых существах. На мой взгляд, вопрос «веришь ли ты в бога» не логичен. Ведь если мы задаем такой вопрос, то мы уже вводим некий параметр «бог». Но мы оставляем полностью пространство для вариаций заполнения этого термина. А он у каждого свой, полностью свой. И еще, необходимо отделить понятия «верю» и «верую». Верующие — они именно верующие, от слова «верую», но не верящие, потому что с точки зрения русского языка, ты веришь кому-то, в первую очередь. Веровать — это не просто верить, то есть принимать все факты за правду, это значительно больше. Но для меня вопрос веры упирается в то, что правит миром: порядок или хаос? Бог равно порядок. Физика, химия, все законы природы, ты же не споришь, что они есть.
– Вот именно! Законы! — Антон уже решил идти до конца и не отступать с позиций ни на шаг. — И не надо никаких сказок про выдергивания ребер, распятия и прочую ерунду! Что есть церковь? Это бизнес-структура, которая не платит налоги, поскольку числится как некоммерческая организация. При входе в храм висит объявление: «просьба не зажигать свечи, приобретенные в других местах, потому что они коптят стены и ваши души». Наши души! Свечи!!! Поставленные в храме! Понимаешь? Это как при входе в один сетевой магазин висит табличка, предупреждающая, что въезд с тележками другого магазина не одобряется. Но тележки хотя бы не коптят души! Зачем же такая наглая ложь! Это еще возмутительнее, чем когда магазин вешает надпись «скидки» на товар, который на самом деле подорожал. Но магазин желает заработать, при капитализме для любой коммерческой структуры прибыль является первейшим фактором, максимизация прибыли, любым не запрещенным законом способом. Но церковь? Для чего существует она? Для спасения души? Кто создал христианство? Христос? Даже если он и существовал — хотел ли он этого? Крестовых походов, инквизиций? Он ради этого вел проповедь? А ученики, чтобы предать важность своим мыслям, почерпнутым у него, выдумали идею о его божественной сущности, дописали историю о воскрешении и вознесении. Причем сам факт воскрешения они подтверждают… отсутствием тела в гробу! Аргумент! Если даже и допустить, что некоторый человек взял и воскрес — это значит, что он сын божий? Хорошо, примем все сказанное в Библии за чистую истину. Но что мы имеем? Бог слабохарактерное существо, истеричное. Увидев, что нечто сотворенное им ведет не так, как он ожидал, он психанул и наслал на всех потоп. Что же он, такой всемогущий, не убил их силой мысли, не аннигилировал? А почему бы просто не изменить их? Если ты сотворил эти души — то что тебе мешало сотворить их любящими, добрыми, если ты бог добра и любви? Допустим, эксперимент пошел не так, но что мешает поменять условия эксперимента? Если все это допустить, вопрос о могуществе бога подвисает. Если бог умеет заниматься миротворчеством — и я сейчас про не войска ООН и гуманитарные бомбардировки — а именно про сотворение мира. Если он это умеет — почему он совершил это единожды?
– А кто тебе сказал, что единожды? — пытался возражать Михаил, но его вопрос был проигнорирован.
– Если ты один раз в жизни сварил суп, получилось какое-то сносное варево — можно ли назвать тебя поваром? Да, суп ты сотворил, принимается. Но более ничего не смог. Какие есть потребности тогда у бога? Он единожды создал мир на потеху себе, очень трудился, что даже обустроил себе выходной. Стоп! Как божественная, всемогущая сущность может устать? А чем он тогда занимался до этого? А как он отдыхал? Развесил гамак на древе познания и налил себе коньячку? Зачем он создал змея-соблазнителя? Всемогущий бог не мог предсказывать будущее? Но даже простой ученый-любитель перед опытом расписывает все известные ему варианты. Как говориться, на всякий случай. А что же тут за заминка? Почему он это не учел? И зачем вообще было нужно дерево, с которого нельзя есть? Поведение бога тут напоминает не какую-то высшую сущность, обозревающую мир, а напоминает непоседу-школьника, который не может собрать машинку. Вот он тыкает детальки туда-сюда, никак! Бдыщ тогда этой машинкой по асфальту! Вот что есть библейский бог!
– Но дальше он послал своего собственного сына, чтобы тот показал пример, как надо жить. И ведь люди поверили! Определенно поверили!
– Толку-то? Как убивали, так и убивают, как воровали, так и воруют. Христианство вроде бы говорит правильные вещи о добре и прочих прекрасностях, но это на первый взгляд. Христианство допускает сильную ошибку, объявляя гнев грехом. С точки зрения психологии, гнев является естественной реакцией человека на определенные ситуации. Сдерживание же гнева категорически вредно, оно оказывает негативное воздействие на психику, расшатывая ее. В один момент накопивший в себе злость человек может взорваться, выплеснуть все наружу. Мы не берем флегматиков — но для людей экспрессивных проблема видится существующей.
– Друг мой, это все оправдания собственной несдержанности. Я ни на что не намекаю, и тем более не буду говорить про «просветление» в душе. Но взрослый адекватный человек, отдающий отчет своим действиям, должен уметь найти это заземление, куда будет уходить негативная энергия. Например, экстремальные виды спорта и так далее.
– А, то есть ты полагаешь, чтобы навести душевное спокойствие, полезнее скатиться с трамплина на лыжах, чем пойти помолиться в церковь. Что ж, это подтверждает мою теорию о том, что не может бог повлиять на людей. А может, он и правда лишь умеет клепать эти миры? Или он играет сеанс одновременной игры в шахматы. Миров у него сотни. Он создал один, денек подремал, создал следующий, потом вернулся, дай, думаю, взгляну, как там на Земле без меня. У-у-у-у, как все плохо. Нашлю я им потоп, пусть поплавают! И дальше пошел свой обход проводить. Вернулся вновь, видит, опять испортились, пошлю я им Иисуса, типа богочеловека, пусть он их там уму-разуму учит. Красивая история? Ха, да я создал новую секту!
– Смысл религии не в красочности истории. И христианство этим и отличается от язычества, где действительно главенствует красивый с литературной точки зрения миф. Христианство апеллирует к человеческому чувству, человеческому сердцу, встреча с богом вызывает у человека благоговение и трепет. Если смотреть на мировую культуру, то да — много зла и беззакония твориться на белом свете, но мне все же кажется, что мораль современного человека сформировалась в первую очередь под влиянием религии. И древний человек убивал без зазрения совести соплеменника. Под божественными сущностями человек попытался выразить некий идеал, к которому нужно стремиться. Вера в бога упирается в веру в совершенного человека внутри себя. Если ты веришь и веруешь в бога, он уже есть внутри тебя, вера собирает воедино все твои посылы к нравственному совершенствованию. В отличие от государства, строго предписывающего, что нельзя и ставящего рамки, вера дает шанс на спасение через покаяние, то есть именно религия позволяет грешнику спастись, спастись в первую очередь от самого себя, потому что свой личный суд и есть самый страшный. И даже если ты позиционируешь себя как атеист, всякий раз, когда ты задаешься нравственными вопросами, ты апеллируешь к внутренней вере. Разум, чистая логика говорят: никто не видит, если ты своруешь, прибыль будет лишь твоей. Но тебя что-то ограничивает. Как там было у Достоевского: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Ты сможешь пойти убить? Нет! А если бы ты знал, что нет органов правопорядка, тебе точно ничего за это не будет смог бы?
– Стой, стой, стой, не надо Достоевского приписывать. Раскольников был очень-таки верующий, но это его не остановило. Зачем тогда вообще такая вера нужна, а? Если даже ее приверженцу она не помогает? Ты сейчас скажешь, мол, до всего самому доходить надо, хорошо, но для чего? Почему я должен до чего-то доходить, если наука уже сама до многого дошла, а если и не дошла, то я явно не умнее всех ученых.
– Значит, вера его была поверхностной, не настоящей. Только и всего. И, кстати, я уже точно не помню, вроде он, когда к Соне пришел, сомневался в вере. Так что ты зря причислил Родиона к истово верующим. Он даже скорее наоборот — стал верующим как раз после своего поступка. Вообще, я считаю, что изначально, от природы, человек агрессивен, хищнически устроен, будучи на вершине природы. И конкуренция — естественный процесс. Но это именно та борьба, которая толкает мир вперед. Но человек не имеет права зазнаваться. Всегда нужно понимать, что есть что-то выше нас. Помнить, что есть граница, что есть ответственность даже за те поступки, за которые мы не отвечаем при жизни.
– Это понимание тормозит прогресс! Земля круглая, говоришь, на костер! Паровоз изобрели? Что за адская машина? В котле сатана сидит!
– Да, а твоя любимая советская власть не тормозила прогресс, нет? А ученых не сажали? Вавилов, вот ярчайший пример, погиб в заключении, и тысячи других. Зато псевдоучению Лысенко — полный вперед, но к чему оно привело? Что начали закупать пшеницу за границей! Вот умора-то!
– Давай, давай, Голодомор вспомни, и каждого репрессированного. Ведь люди равны, не так ли? Вот и вспоминай всех.
– Да и что говорить, когда петух клюнул конкретно, товарищ Сталин и до религии снизошел, разрешил проводить богослужения. Да, именно в сорок первом вдруг открылось для служб много церквей. И религиозные деятели призвали народ сплотиться. И народ забыл, забыл все преследования. Знаешь, я что думаю? Не так даже страшны сами по себе репрессии, как то настроение, которое они рождают в обществе. Стукнула дверь, и ты дрожишь — сейчас заберут. С соседями общаться боишься, вон, на втором этаже осведомитель живет. Пошел на рынок, а он за тобой, смотрит, что ты покупаешь! На работе продвигать свои идеи боишься, еще во вредители и контрреволюционеры запишут! На войне попал в плен, все — уже предатель! Вот что страшно, все в комплексе, а не просто расстрелы. Трагедия коснулась всех жителей страны, а не только репрессированных.
– Мне кажется, ты передергиваешь…
– Да! Скажи же еще, что это была вынужденная мера, как там в анекдоте было: «Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин из Политбюро». Почему поощрялось доносительство? Для продвижения по службе были готовы идти на предательство.
– Эге-ге, а сейчас на предательство не идут? Людям свойственно предавать. Если уж и говорить про убежденность, идейность, то сейчас эти качества исчезли, люди как флюгеры, бегут туда, куда ветер дует. Спроси ветеранов! Есть еще живые и бодрые духом! И что они скажут? Спасибо товарищу Сталину, за то, что спас народ, и народы мира, и проклятья в адрес карьеристов, не считавшихся с чужими жизнями. И тот же Хрущев, очернивший Сталина, развенчавший культ — казалось бы, прорвавший железный занавес и путь к свободе — сделал так, чтобы завесить занавесом свое кровавое прошлое, на тех высоких постах, что он занимал, будучи в Москве и будучи на Украине.
– Вот ты сам, наверняка часто читаешь советскую литературу, разве не тошнит от тамошней пропаганды? Уж даже нынешняя власть, и то, ее госпропаганда поинтереснее, она хоть отражает внутренние ожидания народа, чего не было тогда. Вот пример: читаю книгу про флот, описывается рейд советской подлодки по немецким тылам. И вот внештатная ситуация, воздуха мало остается, как быть? Как думаешь, что спасло экипаж? Цитирую, как запомнил: «в этот момент остававшиеся беспартийными матросы подали заявления о вступлении в партию. Увеличение коммунистов на борту вдохнуло новые силы, и матросы начали с еще большим ожесточением громить противника». Вот как! Я долго смеялся: коммунисты — анаэробные существа, что ли? Единственная здравая мысль мне пришла, что запасные баллоны с воздухом давали членам партии. А по Сталину — для меня есть один аргумент: документы, где стоит подпись Сталина. И там — увеличение квоты на расстрелы. И все фамилии. Поэтому «не знал» — не сюда. Все знал. А ветераны — они жили в то время, для них со Сталиным связана юность и детство, самые золотые годы, годы личностного становления. Конечно, сам факт, что Сталин у них оставил положительные воспоминания, не удивителен. У кого восприятие Сталина было отрицательным — те лес валили и до нынешних времен не дожили. И не забывай — партия ставила задачу, официально, перевоспитать людей. Полагалось, что советская пенитенциарная система представляет собой новый подход, подход личностный, закрытия вины перед обществом через труд. Но снизилось ли число преступлений? Мы смотрим на доводы сталинистов и прочих симпатизирующих, и что видим? Они призывают смотреть статистику, где доля осужденных по контрреволюционным преступлениям невелика, апеллируют к уголовной сущности большинства осужденных. Но как же так? В передовой стране? Получившие права! Члены партии, которая провозглашает борьбу за светлое будущее не хухры-мухры, а всего человечества! И они расхищают социалистическое имущество!!! Или вот такой аргумент: «Сталин соответствовал той эпохе. Тогда нужна была дисциплина, нужен был порядок». А сейчас пусть будет беспорядок? Пусть на работу в учреждения никто не ходит? Но давайте скажем, что есть разные способы достижения порядка. Почему они обязательно должны быть жестокими? По-иному никак?
– В этом и была проблема партии, что она впитывала в себя людей, может и не разделявших ее идеологии, слишком много приспособленцев и карьеристов. Все имитировали бурную деятельность, работали ради цифр. Сама марксистская идея была не просто искажена, а обезображена до неузнаваемости. Лишь на бумаге власть была народной — но попробуй выступи против курса! Полетишь! В итоге власть народа была ограничена молчаливым киванием. Я и говорю, самое печальное, что сейчас мы опять к этому идем, но тогда и можно было кивать, потому что государство заботилось о каждом, и справлялось со своими нуждами. Ведь никто не задается вопросом, а зачем вообще создавалось государство. Для защиты? Но от кого, если оно само создает конфликты? Зачем тогда в принципе много государств, пусть будет одно, с отсутствием возможности конфликтовать с кем-либо. Насчет пропаганды и восхваления партии, я вот сам нашел дома книжку Громыко, мемуары так сказать, думаю: «Ого как интересно! Сейчас я про все тонкости холодной войны узнаю!» Открыл, полистал пару страниц и быстро понял, что читать это невозможно, ясно, что корректировки эти делал не он, я не спорю: тошнит видеть подобное каждые десять строчек, а если он сам делал подобные пассажи, а если он сам мыслил так? «Ленинская партия», «торжество рабочих и крестьян», «звериный оскал капитализма», «мудрое руководство политбюро», «партия не может ошибаться»… И это превосходство над миром, оно должно было быть целью, и при правильном подходе к построению коммунизма стать ближе к реальности. Перебрали, говоря: впервые в мире построено суперсправедливое государство, где всем хорошо. Да, впервые строили подобное. Но учитывая, как все кончилось и как строилось — швах. А сталинистов легко образумить. Они ведь как говорят, мол, он ничего не решал, было коллективное руководство. И среди этих замечательнейших людей затесались такие гнусные предатели, как Ягода и Ежов. Но если Сталин ничего не решал, был марионеткой политбюро ЦК, то почему же все достижения они приписывают ему??? Страну поднял с колен — он, а не политбюро! Войну выиграл он, как главнокомандующий, как маршал, как генералиссимус, в конце концов! Если ваш Сталин ничего не решал, то не восхваляйте его, уж коли человек на таком посту ничего не может решить. Ну а там, как-то случайно, пока он спал, построили заводы, ГОЭЛРО и прочая свистопляска. Атомный проект Берия поднял, модно говорить сейчас.
– Да, мне нравится в коммунизме, ну как сказать нравится — импонирует, единственное, что импонирует — идея о мире без границ, если уж и есть какое-то мировое Правительство, то пусть выйдет из тени, какая разница, что у тебя в паспорте. Но вот еще про советский абсурд: это обличение «кровавого царизма». Видите ли, арестовывали революционеров! Казнили организаторов терактов против членов царской семьи! Ай-ай-ай, надо было их по головке гладить, так ведь?
– Ха, это уже новый спор: о государственности! — усмехнулся Антон.
Они вновь взглянули на девочек, державших в руках по баночке напитка, созвучного названием с одним из красивейших представителей семейства кошачьих. Как же относителен этот мир! Наши друзья увидели нечто, приковавшее их глаз, но означало ли это, что весь мир устроен подобным образом? А вот стой они сейчас у спуска в другую станцию, то, возможно, они заметили бы в толпе понуро бредущую в переход нашу героиню Дарью. А она в тот день была, скажем честно, прекрасна. На ней не было ни капли косметики, да и кофта, выглядывающая из-под полурасстегнутой (или недозастегнутой?) куртки, отдавала какой-то рыночностью, что ли. Наверное, не совсем справедливо мы поспешили отдать ей подобный возвышенный комплимент: Михаилу она бы и не понравилась; он считал, что ненакрашенные женщины — это несерьезно, неженственно, и обращать внимание на подобных не стоит; Антон, напротив, постоянно выступал за природную красоту, при этом своим подругам, кто красился обильно, он если и делал замечание, то как будто в шутку, и как шутку девушки его и воспринимали. Так или иначе, появление Дарьи перед нашими героями могло только спровоцировать у них новый спор. Однако дело совершенно не в этом, нет. Но даже если бы этот спор и случился, какое дело было до него Даше! Она не шла, а словно плыла, не улыбалась, так как вообще в публичных местах была не улыбчивой, но от нее словно расходилась некая энергетика. Впрочем, разглядеть что-то подобное в спешащей толпе трудно, да и что тут говорить — почти невозможно. А Михаил с Антоном вот вообще разговаривали, поглядывая в сторону малолеток, у которых никак не получалось прикурить, как ни боролись они своими тоненькими ладошками с внезапно налетевшим коварным ветром.
– Вот оно, вот оно — наше будущее! — возмущенно сказал Антон довольно громко, надеясь что его слова долетят до школьниц.
– Видишь ли, мы этих девочек, конечно, осуждаем, но с другой стороны, сейчас явление здорового образа жизни стало каким-то негативным. В первую очередь, потому что появились разнообразные группы, о своей приверженности к нему слишком громко заявляющие, и пытающиеся свои идеи навязать всем без разбора. А это всегда вызывает отторжение. Плюс ко всему это мода — не всем нравится причислять себя к какой-либо популярной группе, особенно из-за товарищей, в ней состоящих. Не нравится, понимаешь, когда тебе говорят: ну да, я не удивлен, сейчас это модно, сейчас все так делают. Но, черт возьми, пусть лучше будет популярен ЗОЖ, чем алкоголь и энергетики! Но почему же при росте популярности ЗОЖа, потребление алкоголя не уменьшилось, смертность от пьянства осталась прежней? Меньше стало индифферентных людей, не имеющих радикальной позиции по данному вопросу — и опять нас делят, либо ты сюда, либо сюда. Как быть? Особо рьяные в здоровом движении это, безусловно, веганы и им подобные. Вот уж кто засыпает вас уничтожающими доводами, которые при обдумывании вызовут лишь бурный смех. Да даже и обдумывать не надо, если здравый смысл всегда при вас. И вот мы выясняем, что животноводство наносит непоправимейший вред земледелию, организм человеческий мертвечину и плоть не переваривает, то есть мы — убегающие, но не догоняющие! Вот кто мы! Детальный анализ деятельности активных веганов и опыт общения с ними (а не всех надолго хватает) приводят к банальной мысли: потребление мяса прямо влияет на адекватность индивида. Это легко проверить — зачитайте эту строчку своим травоядным знакомым и понаблюдайте за их реакцией. Но если предъявите при личном общении — то лучше сразу убежать на всякий пожарный. Такое качество, как самоирония у них давным-давно атрофировалось вместе с теми отделами желудка, которые должны переваривать мясную пищу.
– Но опять же: популярность подобных течений — отражение как раз того, что уровень доходов-то возрос! Жить стало ярче, жить стало веселей. Больше денег — больше мыслей о том, чем бы таким себя занять. Как бы самоутвердиться — следующий этаж пирамиды Маслоу. Во времена, когда очереди, а то, может быть и вообще ничего съестного нет, в ход идет то, что попадется. И крысами, и кошками не брезгуют. Так что как бы они не раздражали, все же это положительный момент. Да и нам есть над кем посмеяться, а смех, как известно, жизнь продлевает.
– Да, лишь хищник, находящийся на вершине пищевой цепочки, может стать человеком, создателем разумной цивилизации. Да, обезьяны не охотники, потому и остались тупы, а охота потребовала дополнительных исхищрений. Ведь хищник всегда должен быть умнее жертвы.
Повисла минутная пауза, в течение которой друзья смотрели на суетливую толпу. Два мужика с синими носами прислонились к стенке перехода и слюнявили какой-то крепкий напиток, что-то при этом мыча.
– А вот знаешь, почти все считают, что алкоголь есть зло, — усмехнулся Михаил, — но все пьют. И ненавидят себя за это! Но пьют! Пьют с усердием, с напористостью, ставят рекорды, травятся, но не сдаются, пьют!!!
– Вот, кстати, по моим наблюдениям, есть около двух процентов людей, которые руководствуются принципом «один раз живем, все надо попробовать». Кстати, если уж все, то почему бы не пройти пешком БАМ? Почему в понятие «попробовать все» обязательно надо включать отраву? Да даже если и отраву, то почему вы не включите сюда дуст??? Ну, чтоб не отравиться совсем, можно воду из луж лакать! Но это им противно, ведь нет «культуры пития» из луж. Что любопытно, именно эти люди, кто «умеет пить», часто являются в подростковом возрасте «душами компаний», неформальными лидерами. На них равняются, на них хотят походить, им завидуют. И с них берут пример. И люди эти не глупые.
– Но мы же хотим как-то привить им иную культуру? Показать иной путь к «крутизне»? Разве не так?
– Мы или государство.
– И мы, и государство. Но и мы в первую очередь. Твой отказ от рюмки уже шаг в сторону общей победы.
– То есть ты хочешь сказать, что государство не может повлиять на нравственность людей, хотя в советское время всячески акцентировалось внимание на той же честности, бескорыстности?
– Именно этот опыт и убеждает меня в этом — какие люди были, такие и остались, а страх, он еще больше усилил все эти процессы. Если бы таких попыток не было, то можно было бы рассуждать, а так, вот он, пример-то, на ладони, и пытались, и вот видим, как все выразилось
– А религия, значит, может? Но это же смешно! Государство можно не любить, критиковать, но оно опирается на реалии, власть реальна. А религия всего лишь красивая сказка. Да и красивая ли? По мне так некрасивая и абсурдная, вот посуди сам: если все люди идут от Адама и Евы, и у них было два сына, значит все первое время люди размножались инцестом, так ведь?
– Сыновей было не два, а три, зачем критиковать то, что не читал? А что им еще оставалось делать? Зачем ты пытаешься увидеть прямой смысл в этом тексте? Ты всерьез думаешь, что там тебе опишут слово в слово, как оно и было на самом деле? Библия не должна восприниматься как историческая хроника. Если тебе так нравится, можешь считать ее сказкой, но очевидно, что эта сказка учит правильному мировоззрению, правильным отношениям.
– Ха! Тоже мне сказанул! Каким правильным? Правильно, получается, это убийства, насилие и инцест!!! Хороша же сказка! Наикровавейшая сказка!
– Колобка тоже съели…
– Там не было крови, а во-вторых, колобок и создан изначально, для того чтобы его съели. И самый хитрый его и съел. Но это же хорошо, через неделю он бы весь засох и заплесневел, он же хлеб.
– Основная идея «колобка» — это «не ходите, дети, гулять одни; слушайтесь родителей, бабушек и дедушек».
– А я смотрю буквально, как рационалист. Да и что за попустительское отношение к дитятке — оставили на окне, и поживай себе как знаешь.
– Ты хоть и рационалист, но ведь твои суждения о политике наивны. Справедливый рынок, конкуренция — двигатель прогресса, но ты их не признаешь. СССР, успехи, да? Но вот возьми космическую отрасль, знаешь, какая внутренняя конкуренция была между Королевым и Глушко, когда они ракетные двигатели создавали? Разные конструкторские бюро предлагали свои идеи, и пытались опередить друг друга. Да и сам Хрущев как говорил? Догнать и перегнать Америку.
– Сейчас почему-то так не говорят. Да и смешно было бы говорить об обгонах, когда по уровню жизни такие показатели. С нынешней системой-то уже столько стран вперед убежало…
– Все успехи СССР так или иначе наталкивают на мысль не о господстве марксистской экономики, но напротив, о ведущей роли рыночных механизмов и в первую очередь конкуренции. И пытались проводить конкурсы между колхозами, предприятиями, но как криво! Как бюрократически! Рынок все определит сам.
Михаил замолчал, увидев, что Антон обернулся в сторону. Его внимание привлек парень явно нестандартной внешности, выделяющийся даже на фоне столичного пестрого потока. Темные длинные волосы поблескивали лаком, глаза были подведены, а каждое из ушей — проколото в нескольких местах, равно как и нос, правда, в одном месте. Проходящая мимо бабушка, пугливо озираясь на парня, перекрестилась. Антон покривил лицом, изображая свое неодобрение позерству молодого человека. Михаил пожал плечами.
– А вот если в темном переулке нехорошие и невоспитанные его обзовут непечатным словом, он обидится. Скажет, не умеют признавать тех, кто не похож на всех. Но елки-палки, когда ты красишь волосы в синий цвет, ты просто должен быть к подобной реакции! Ты хочешь, чтобы все говорили тебе «о, как круто?» Да вот нет! Ты сознательно идешь на привлечение внимание к себе — так и иди до конца! Жди и ответной реакции, ведь когда тебя обидят, у тебя появится возможность поднять свою самооценку, мол, я терплю издевки и подшучивания от окружающих, потому что я выгляжу иначе, я герой!
– Ох, да успокойся ты. Человек волен сам выбирать, как ему выглядеть. Не нравится — не смотри. Так вот, о тюрьмах. Условия в царских тюрьмах были действительно курортные по сравнению с гулаговскими. Но что лично меня поражает — до сих пор в Москве и России улицы названы именами террористов! Недавно устроили шумиху с Войковым, но вот улица Халтуринская есть; Халтурин таскал взрывчатку в Зимний дворец, но Александру в тот раз повезло. Софья Перовская, Каляев, их имена все еще звучат! Кто-нибудь помнит фамилию мужика, стрелявшего в Борбачева? Он ведь уже вышел на свободу! Борбачева у нас не любят, давайте сделаем его героем! Вот убивать Александра, освободителя крестьян, было верно с точки зрения коммунистов, но сами они отняли потом эту свободу у крестьян, загнав их в колхозы!
Возможно, они спорили бы так вечно, но уже стемнело. Михаил отправился в ресторан быстрого питания ожидать Марину, а Антон отказался составить ему в этом компанию и поехал домой. День завершился.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2017/09/02/156
Предыдущая: http://www.proza.ru/2017/09/02/140