Дорога до горизонта - эпизод 1

      
     ДОРОГА  ДО  ГОРИЗОНТА
      (аварийная баллада)


               
  "Аварии на жизненном пути - закономерность
   в поисках своей дороги. Просто по глупости
   они сначала воспринимаются как случайности".               
 (мысль, пришедшая в контуженную голову автора после последней аварии)

               
          Эпизод 1. Колымская  трасса

     Зимой в суровых районах Колымы, окраины Магаданского края, ночь наступала примерно через час после рассвета тусклого утра.

     Вызов на пульт местного отделения милиции из отдалённого прииска Адыгалах поступил в то время, когда ещё пыталось светить  в зените недоношенное  солнце. И тогда начальник местного отделения милиции мне объявляет, едем, мол, вдвоём: там пустяковая кража ЗИПа от японского «катерпиллера», то есть гаечных ключей и приборов, без которых этот японский гигант не способен производить вскрышные работы на приисковых полигонах, где наши удалые  ЧТЗухи  даже просто с места не сдвинутся. А без этих «катерпиллеров» - швах плану по золотодобыче, за что, конечно, контролирующие и надзирающие органы  приисковое начальство по головке не погладят, а крепко-крепко настучат.
     И что, - думаю я, простой, молодой следователь, затюканный почти круглосуточной работой и жилищной проблемой своей семьи, которая  второй год мотается со мной по временным прибежищам.
    Ну, спёрли гаечные ключики-отвёрточки, и мы в предпраздничный день срочно должны  тащиться за шестьдесят километров, как будто нельзя завтра. Однако на службу нашу Трудовой кодекс не распространяется, на поступивший сигнал, тем более от директора прииска, требуется реагировать.
     Даже ещё не выезжая, а просто вырабатывая примитивные версии в кабинете начальника, пока разыскивали загулявшего где-то в гостях водителя служебной «канарейки», однозначно было решено, что кража комплекта ЗИПа, в котором все эти ключики-отверточки, как бижютерные украшения,  отточены и отхромированы до эстетического совершенства, и явились соблазном для  возможного похитителя.

    Субъект кражи, как говорится, вырисовывался ясно:  пацаны, шпана, которые падки на блестючие побрякушки, но к обслуживанию подобного вида техники имеют весьма отдалённое отношение. Комплекты  ключей от японского трактора имеют дюймовое измерение, но не в наших «мм-см-мл»  размерах, то есть куда-либо сбыть краденое в ограниченном пространстве далёкого прииска их практически невозможно. А вся драма факта кражи, что наши «мм-см» инструменты с узлами импортными несовместимы, японские монстры стоят, прииск стоит, а план по добыче золотого металла теряется в морозном тумане.

   Посланный на поиски шофёра дежурный сержант вместо доклада просто беспомощно развёл руками. А тем временем телефонные звонки в кабинете раздавались, чуть ли не каждые десять минут. Грозные – из района, жалобно-просящие - с прииска. Вот люди – как за страну болеют, даже в предпраздничный день. Был же настоящий патриотизм когда-то и без всякой коррупции. 

     Колымская ночь наступает сразу, будто от сгоревшего  электропредохранителя. Начальник нервничал,  ходил по своему кабинету, молча, не ругаясь.  Я просто сидел молча. Мне-то что, моё дело второе: привезли на место происшествия, ткнули носом, ищи, мол, ну и ищешь что-то там… А пока меня носом не ткнули, сижу тихо, как служебно-розыскная собака в ожидании команды. Разумеется, эксперта-криминалиста из райцентра  мне не телепортируют, а, значит, по прибытии на место происшествия сам себе будешь и собака и эксперт. Так что на данный момент, как поговаривала Алиса в  Зазеркалье,  «жальчее»  мне было начальника ОМ, чем самого себя. А тот мотался по кабинету после каждого телефонного звонка с мрачно-мучительно-задумчивым выражением лица, будто перед приёмом у стоматолога.
        По своему капитанскому званию и образованию, опыту оперативной работы  начальник ОМ своей должности, по моему мнению, соответствовал вполне. Однако ж по своему мягкому характеру он был какой-то « не ментовский» : ни рявкнуть грозно, ни кулаком стукнуть по столу, или ещё по чему-нибудь – это не в его темпераменте.
        Повесив телефонную трубку, капитан сказал не очень уверенно:
     - А что?  Я ведь, недавно на водительские права сдал. Доедем вдвоём на «канарейке». Трасса там боковая, тихая, углевозы с шахты по ней не ходят. Да и время праздничное, машин мало будет. Так-то я нормально рулю, только вот обгоны совершать для меня пока сложновато… Доедем, а? Главное, докладём, что уже выезжаем.
        - Докладём-то мы докладём, - также не очень уверенно  согласился я. – Ладно, хоть звонками доставать не будут. Едем, мол, мы уже. Выполняем задание. Так точно. Есть! Преступление будет раскрыто в кратчайшие сроки.


        Жёлто-синий «Уазик» завёлся не сразу. Понятно, что к незнакомой машине нужно привыкнуть. Фары врубили на дальний свет, включили «мигалку». Я ещё пошутил, что может и сирену включим. Двигались аккуратно, километров  под  сорок по спидометру. Но это когда по прямой - а на поворотах дороги, прежде чем переключить скорость, капитан с секунду рассматривал рукоятку переключения скоростей, а потом со скрежетом ставил переключатель в нужное по его мнению положение.
        Ехали мы, значит, ехали. Водитель из начальника отделения был ещё тот. Оно и понятно: права-то по своей должности он получил, как говорится, не глядя. С главной трассы через полчаса пути свернули на узенькую насыпную дорогу, вьющуюся у подножия скалистого массива. Справа вертикальная стена чёрного камня, слева – пологий обрыв глубиной метров  в сто. Встречным транспортам тут не разъехаться, поэтому на некоторых участках дороги имелись «карманы», в котором более вежливый водитель мог переждать пока проедет встречный. На этой витиеватой дороге капитан сделался заметно напряжённей. Он то и дело протирал ладонью лобовое стекло, как будто оно запотевало, хотя на здешних машинах зимой, несмотря на мощные масляные печки, клеили пластилиновыми нашлёпками на лобовое стекло кусок простого оконного стекла – и «лобовуха» не промерзала и не запотевала. Такая вот местная колымская «рацуха». Такой вот колымский климат.

      … Вдруг – бац, удар справа, потом скрежет металла.… Потом машина переворачивается, я - вверх ногами, затем опять вверх головой, но как-то набок… Какое-то механическое  попискиванье – и наступает тишина…

         Первым заговорил капитан. Непривычно для него – сплошным матом.
          - Ну, вот, блин, доехали, - были его первые цензурные слова.

         У меня ужасно ломило всю правую сторону черепа, из носа шла кровь. И в каком геометрическом положении мы находимся, было совершенно непонятно. Фары «Уазика» не светили. Вокруг была сплошная темень.

          - Твоя дверь открывается? – спросил капитан. – Моя нет.
       У меня дверца, хотя и со скрежетом, открылась. Вылез со стонами   на шуршащий снег. Через мою дверцу следом прокарабкался капитан. Мы встали и посмотрели друг на друга.
        - Здрасте, - сказал я, чувствуя сильнейшее головокружение, - … я ваша тётя…

        В тот предпраздничный вечер мы не пили. А вот, если бы выпили на дорожку то, может быть, всё было по-другому. Дилемма истории человечества. И стоим мы теперь, телепаясь друг перед другом, и вокруг  тьма, тишина, звезды на небе и вяжущий, как верёвками, тело мороз. У капитана была рассечена бровь и огромный синяк на всю ширину лба. Он своим тусклым взглядом осмотрел меня. Потом оба оглянулись на «Уазик». Кузов машины  был сзади сплюснут, сверху примят, колесо правое заднее отсутствовало. Капитан полез в кабину искать свою шапку. В синей темноте вокруг нас, там внизу за обочиной, в пропасти потрескивали от стужи древесные стволы.               
            Уткнувшись окровавленным лицом в воротник своего овчинного полушубка, я пытался дыханием согреть хоть часть замерзающего лица. От моего дыхания воротник сразу же оскалился колючей изморозью. А капитан, качаясь, пытался подпрыгивать, чтобы как-нибудь согреться, прихлопывал себя по бокам.

       - Слава богу, - произнёс  я, наверное, неосознанно, просто для того, чтобы найти в нашем положении хоть что-то положительное, - хоть живы остались.
        - Остались.. Ну да.… На ближайшие полчаса…

      Сказано было верно. Если по этому, ответвлённому от основной трассы грейдеру, никто не проедет в ближайшие двадцать-тридцать  минут, мы, безусловно, превратимся в элементарные ледышки. Ну, кто?! Кто? Кто, поедет в это время по этой проклятой дороге? Зимой прииск Адыгалах просто существует, еле дыша, как медведь в берлоге, сохраняя свои силы до весны, до воды, до начала промывочного сезона. Редкой оказией проедет, может быть, раз в два-три дня «каркаска» за продуктами для приискового магазина, или бойлер за месячным запасом ГСМ, ну или когда кому-нибудь срочно в районную больницу, и ещё раз в неделю почта… А больше, больше, если только Бог пошлёт.
               
     А мой капитан явно, категорически, замерзал. Слёзы выкатывались у него из глаз и тут же замерзали на ресницах.

         - Р-рация, - просипел он через промёрзшие голосовые связки.

          Ну да. Заглянув в кабину «канарейки», я увидел, что панель рации темна, как и всё вокруг нас.
          - Х-хреново, - он просипел уже истерическим, слёзным голосом.
     Меня тоже начинала охватывать паника. Существует в этих местах поверье, что у замерзающего человеческого организма лопаются от холода сначала глазные яблоки, потому что состоят из жидкости и первыми не выдерживают экстремальной температуры. А затем, очень скоро околевает всё остальное тело. Подтвердить этого никто из переживших не может, так же как и покойник  не в состоянии сообщить живущим: как там на том свете.  Зрачки глаз действительно секло, будто тонкими лезвиями бритвы.               
     Начальник отделения милиции замерзал быстрее, чем я сам. В форменном бушлате на искусственном меху, в форменных яловых сапогах, его, как мне казалось, пронзало ледяными иглами, будто очередями из пулемёта. У меня-то был полушубок «генеральской» овчины, один только воротник такой величины, что  хватило бы на два парика для английских пэров.
      - Николай Анисимович! – кричал я ему хрипло. – Прыгай, прыгай!               
     Он прыгал, хлопал рукавицами по бёдрам, по ляжкам, тоже что-то хрипло выкрикивал, мол он дурак, дубина, такая мать, ведь у него семья… Зачем!?
      - Молчите, молчите,- говорил я, понимая, что говорю бесполезно. – Берегите тепло. И прыгайте, прыгайте…

       Вдруг я громко закричал «Тихо!». Капитан замер, как по команде «смирно». Показалось, что чуть слышно, где-то за скалистыми извилинами грейдера равномерно гудит что-то живое. Механическое – но живое.
       - Прыгайте, товарищ капитан, прыгайте, - просительно напомнил я остановившему свои прыжки начальнику. – Слава богу, в нашу сторону кто-то едет.

       Эх, наши жуткие места – междуречье Колымы и Индигирки, девяносто километров от природного «полюса холода». Испокон веку не селились в здешних краях племена охотников и оленеводов. Гибельный здесь климат для человека. Но зато открыли тут огромные золотые залежи. Вот оно: или мистика или закономерность – там, где рождается золото, человеку жить нельзя.
      Окоченели мы до последней стадии, а даже ещё хуже. Даже мой потфельчик из кожзаменителя  потрескался и растопырился  лохмотьями. Капитан обмёрзшей мимикой лица не выражал никакой радости от приближавшейся к нам какой-то металлической махины.  Махина эта, уже явственно слышалось, приближалась к нам. Не понятно только было: со стороны прииска или наоборот. Но нам это безразлично. Это спасение!
      Капитан отвязал одеревеневшими пальцами подвязанные под подбородком заушины шапки, одну заушину оттопырил, прислушиваясь к рокоту двигателя. И полез по обсыпавшемуся склону к полотну грейдера. Из-за поворота ползуче вытянулся жёлтый луч фар. Я тоже покарабкался вслед за начальником. Всё тело, руки, ноги, шея были, как у «железного дровосека», опаршивленного жестокой ржавчиной.
      За лучом фар тишайшим ходом выполз перед нами огромадный, коричневой окраски, точно ископаемый мамонт, трактор  К-700. Капитан замахал руками, что-то захрипел и хлопал себя по погонам и чиркал ладонью по горлу. Трактор  турхнулся на месте, сбил движок на холостые обороты, не доехав до машущего капитана метров сто. Капитан захрипел до сипа в голосовых связках и ещё энергичней замахал руками. Я тоже принялся призывно махать руками, показывая вниз за боковину дороги. Трактор прибавил обороты и приблизился к нам вплотную. От тракторного радиатора шло тепло. Как объяснить, с каким чувством приникли мы с капитаном руками и лицом к радиаторным решеткам. Ну, наверное, так, как младенец к груди кормящей матушки.
     Хлопнула водительская дверца трактора и из кабины вылез щупленький мужичок в замасленной техничке, с красным лицом.
      - Мужики, - спросил он покорным голосом, - вы, что в засаде?.. Да я, понимаете, случайно его. Наверное, шатун, может быть и бешеный. Опасный для окружающих…
     Продолжая в чем-то перед нами оправдываться, он помог нам влезть по высоким ступенькам в кабину трактора, в теплую, спасительную, жизневозвращающуюся, но какую-то вонюче-пахнущую атмосферу. Двигатель заурчал по-медвежьи, и вонь в кабине усилилась, разгоняемая горячим воздухом печки. Пахло на самом деле чем-то звериным. У себя под ногой на полу кабины я почувствовал подошвой унта что-то круглое, перекатывающее. Посмотрев, увидел с десяток отстрелянных охотничьих гильз. По чувству инстинкта обернулся назад за спинку сиденья – и обомлел, не смотря на обмороженные мозговые извилины. Там горбилась черно-шерстяная бесформенная туша. Именно от неё смердело кровью, свежим мясом и дерьмом.
      Щупленький тракторист тараторил непонятные свои объяснения. По ходу своей болтовни он снял с шеи толстый шарф домашней вязки, протянул шарф капитану и посоветовал растереть посильней щеки, нос и подбородок.
        - Вот понимаете, товарищи начальники, как вышло всё по случайной случайности… А вы трите, трите, товарищ капитан, а то бывает отомрёт кожа до самых костей… И откуда взялся этот зверюга. Точняк, что шатун – а они ужас какие свирепые. И по трассе, кажись, брёл, чтобы давленную машинами  зайчатину подбирать. Встал передо мной и зубы скалит.  А  мне  назад на дороге не развернуться на своей коломбине, у неё же задняя тележка рулевая. А ружьё у меня было. Случайно. Но у меня все разрешения, по закону и по всей формальной форме. Классное ружьецо, 12-го калибра… Я сначала в воздух пальнул, чтобы, значит, пугнуть. Ни в какую ему не страшно: зубы скалит, глазища красным горят. Я тогда в него пульнул. Не помню даже куда целил. Были у меня в патронташе пульки жаканные, но медведя завалить можно разве что из карабина боевого. А жакан ему в голову – что плевок. Перезарядил – и ещё ему в грудь и под левую лапу. Он, гад, упал, лапы передние растопырил – но рычит и скалиться. Ещё два раза шарахнул, он и затих. Я потом замучился его тушу в кабину запихивать, но потом придумал - через блок лебёдкой. Можно сказать, что рацуху настоящую сам придумал. Шкура у него, конечно, решето. Но мясом поделимся, по совести…            
     - Да брось ты про своего медведя, - перебил я тракториста вялым, будто  опьяневшим от тепла голосом. – Ты, дурила, нам жизнь спас. Мы с капитаном на «Уазике» перевернулись, если бы не ты, друг самый роднейший, мы бы в эту минуту уже окоченевшие до смерти были.
      Тракторист хмыкнул и покачал головой.
     - Вот дела. Да-а,- а я то подумал, засада на браконьеров. Ну, тогда сам бог велел, - и он, сунув руку под своё сиденье, достал  солдатскую фляжку, взболтнул её и протянул капитану. – Кума готовила, целебная жидкость, на красном перце и росомашьем  жире.               
      Мы с капитаном поочерёдно отхлебнули по глотку. Сначала обожгло гортань, потом потеплело в желудке, а затем почувствовалось, что в организме бьётся сердце.
       - А сам-то пригубишь, наш спаситель? – спросил я, возвращая ему фляжку.
        - О, нет, товарищи капитаны, - замотал головой тракторист, - за рулём ни-ни. Вот по окончанию рейса, тогда пригублю. А вы бы ещё по грамулечке употребите. До прииска уже километра два осталось. Доедем скоро.
 
      По приезду в приисковый посёлок нас уже встречали. Директор, главный геолог, председатель  поселковой администрации и ещё несколько местных активистов, из тех которые  с детсадовских горшков числят себя в рядах внештатных друзей милиции.

        В бараке приисковой конторы по северному закону для гостей, тем более для гостей из этих самых  внутренних органов, да и к тому же прибывших  для решения здешней проблемы, грозящей местному руководству, по - медицински выражаясь, хроническим заболеванием и с возможным летальным исходом, был накрыт стол. Обширный, т-образный  стол густо уставлен, но не в стиле классиков русской литературы «как то: мозги с горошком и т.д.». В разнокалиберных мисках и тарелках лежали грубо нарезанными кусищами традиционные северные деликатесы : строганина из хариусов, сдобренная уксусом и кружочками дикого лука, копченый палтус, красная икра домашнего слабого посола, наломанный живописными краюхами каравай местной пекарни из заварного теста неизвестной рецептуры с запахом таинственных приправ. Ну, и конечно, на столе симметрично размещались несколько канцелярских графинов  с местным «ликером» - банальный спирт, разбавленный в менделеевской пропорции подслащённым брусничным соком.
     На шкафах и полках приисковой конторы экзотично  смотрелись  раскопанные при вскрышных работах на полигонах огромные рога доисторического буйвола, страшенный череп доледникового носорога и несколько желтых, щербатых бивней мамонта.
             
   Оттаявший капитан после первой рюмки вытер аккуратно сложенным платочком губы, потёр шелушащиеся обмороженные щёки и сказал тихо, но командно:
       - Теперь работаем. Определить круг подозреваемых. Прямо сейчас, прямо из постели на допрос.  Где-нибудь нам тут кабинетик?..

        Только сейчас я взглянул на свои часы. Впервые после того как мы выехали со своей «штаб-квартиры». Часы  показывали четыре утра. Минуло всего каких-то три с небольшим часа.
        Тут же за столом, намазывая ложкой икру на ломти заварного хлеба, всем застольным коллективом под корректурой капитана определили кандидатов на процессуальные должности подозреваемых. Все кандидатуры, как на подбор, пацаны  самого шпанястого возраста – в пятнадцать-семнадцать лет, с проявлениями авантюрных свойств характера. Таких кандидатур набралось, кажется, восемь.
      - Прямо по списку и начнём, - твёрдо сказал капитан. – По очереди, с интервалом в полчаса к следователю на допрос. Да? -   переспросил он меня. Я кивнул утвердительно. -  И предупреждать при вызове, чтобы взяли с собой документы, тёплые вещи и сухой паёк на трое суток.
        Этот маневр начальника насчёт  теплых вещей и сухого пайка был мне вполне понятен. Что ж, психологически правильный оперский  ход. Ничего, при этом, противозаконного. Я уселся в каморке, что прямо при входе в контору, достал из своего размахрённого  морозом портфельчика  бланки допросов, взял  авторучку – и тут понял, что не смогу написать и буквы. Пальцы на правой руке были, точно сырые пельмени, присыпанные мукой. Авторучку они могли держать, только сжав кулак.
 
         С первым по списку я проговорил не больше десяти минут. Протокола не вёл. Все его слова для установления истины никакого значения не имели. Мне было достаточно его редких  междометий и живой мимики лица. Второй,  третий по списку были примерно те же пустые фигуры. Протоколов опять не вёл. Сделал коряво  запись про пацана,  чьё имя мелькало в предыдущих допросах – Серегу Кацева. Вызванный  Кацев, судя по его ужимкам, приблатнённым улыбочкам и красноречивым  молчаниям на прямые вопросы, вполне мог быть самым «центровым» в списке подозреваемых. Разговор я с ним вёл спокойно, иногда уходя в сторону от конкретной темы. Прихлёбывая «купеческий» чифирь, я делал вид, что будто  записываю в протоколе некоторые его высказывания. Семнадцатилетний  шпанёнок, изображавший  из себя  матёрого «в отказе» зэка, вытягивал заинтересованно шею, чтобы  усмотреть, что же я там такое записываю.

         А на меня самого вдруг напала такая флегматичная усталость, что не было ни желания, ни сил, было что-то другое,  возможно, необъяснимый перелом, усталость души после тех минут, проведённых на территории смерти у перевёрнутой «канарейки». Да и чем, говоря профессиональным жаргоном «колоть» моего подозреваемого. Украденные инструменты могли быть спрятаны где-нибудь в тайге, что всеми ищейками угрозыска их ввек не сыскать. И никаких улик, никаких обвинительных  доказательств. И всё это  вместе, да и какая-то прозорливая печальная перспектива в судьбе этого ершистого пацана внезапно, не запланировано  заставило меня, как говорится, пойти «ва-банк».

        - Вот что, Серёга, - расслабленным голосом сказал я, - давай-ка минут через десять положи тут у входа, у крыльца уворованное. Чтобы - точно по списку. И пойдёшь домой спать. Поспишь, подумаешь – и, может, поумнеешь.
        Серёга встал, ничего не говоря, ссутулился и ушёл. Я допил всю кружку чифиря, выкурил две папиросы. Потом вышел на крыльцо конторы. Звёзды сияли в небе, к северу на горизонте бледно мерцали сполохи северного сияния. Слева у крыльца стояла фирменная сумка серого цвета.
        В сумке всё было точно по прилагаемому перечню на английском и русском  языках. Чувствуя себя не совсем уверенным в своём проявлении благородства, или как там иначе назвать, жалостливости,  положил перед капитаном  серую сумку, прокомментировав, что по списку «усё» сходится. Сидящие за столом оживлённо загомонили и принялись разливать по стаканам остатки «ликера».
     - Ох, ты! – обрадовался начальник отделения милиции. – Где этот воришка? Оформляем его и везём с собой.

      Глядя на лицо капитана, я молча пожал плечами. Лицо капитана мне внушало просто физиологический ужас. И неужели за этим общим столом никто из присутствующих не обратил на это внимания. Лицо  у него было покрыто фрагментами крупной чешуи, будто заплатками из кожи зеркального карпа, из-под некоторых чешуек, точно застывшие червячки, просматривались запёкшиеся ниточки крови.
      - Ты где его сейчас закрыл? – удовольственным голосом  спросил начальник отделения. – Протоколы-то давай. Раскрыли дело, мать её… Щас докладём…               
      -  А отпустил я его, - с мальчишечки-разгильдяйской интонацией ответил я. – Зачем протоколы, зачем дело? Инструменты нашлись…
       Капитан не дал мне договорить.
      - Ну-у, ты даёшь, как в кино, Семён Семёныч! Выписывай протокол задержания! И чтобы все бумаги по твоей линии были готовы. И чтобы ехали мы сейчас, как на белом коне.
      - На жёлтом коне, образно выражаясь, мы уже проехали, - ответил я тоном хоть и подчинённого сотрудника, однако процессуально независимого в принятии своих решений. – Зачем пацана сажать? Он всё вернул. Мы с вами, эх… чуть богу душу не отдали. А вы не поняли, товарищ капитан, что застреленный медведь нам жизни спас?.. Вы не понимаете, не понимаете!.. – Я уже кричал, срываясь на истерику.

        Капитан несколькими жестами показал присутствующим, что мне надо налить полстакана и успокаивающе  поднял вверх ладонь, что означает у «гаишников»: стоп, проезд закрыт.

        Утром, вернее сказать к полудню, когда выглянуло солнце, нас отвозили в наш посёлок, на «штаб-квартиру»  в машине местной «скорой помощи». У начальника было перебинтовано лицо по самые брови и обе руки, у меня только правая рука и нашлёпки из какой-то мази  на носу и щеках – прямо клоун из цирка. По завитушкам горного грейдера мы приближались к тому месту, где кувыркнулась наша жёлтая «канарейка». Сквозь низкие свинцовые тучи пробивались дрожащие нежно-розовые лучики света. Начальник, коротко вздыхая, посматривал налево. Я тоже искал глазами то злоклятое место. 
               
     - Вон, - показал я начальнику на «карман» между скальных разломов, где перекосившись на правом  борту, желтел наш «Уазик».
      - Э-эх, - уже протяжно вздохнул капитан, - я виноват… и куда поперся ночью. Опыта же никакого. Слава богу, живы остались, - и он перебинтованной рукой коснулся кокарды на своей шапке, нижней пуговицы на бушлате, потом по правому и левому погону. – А правильно сделали мы, что того пацана отпустили. Пускай живёт на свободе. Тюрьма, она ведь  никого не исправляет…
     Я поддакнул и сказал печально:
     - Чудом живы остались, спасибо тебе, господи…               
     Но не перекрестился. Не из-за гордыни, нет. Просто так думаю, что Он – Всевидящий и Всезнающий ведает всё, что в душе человеков. А демонстрация внешней атрибутики есть фальшь  и подхалимство, чтобы скрыть истинные мотивы своих поступков и  позорные мысли.
      Розовые лучики света трепетали неуверенные ни на секунду в своём будущем: подует вдруг верховой ветер, сомкнутся мрачные тучи – и исчезнут они во мраке полярной ночи.

        ==========  ""  ===========