Вера и Надежда. Часть девятая
Молодец под венец, вот и сказке конец.
- Костя, - обратился ко мне Иван Игнатьевич. – у тебя же есть
гитара?
- Есть.
- Принеси как-нибудь, поиграем вдвоём, попоём. Заодно я
перехвачу у тебя чего-нибудь полезного в игре на гитаре.
- Хорошо. Это очень даже интересно. Составим дуэт. Вот
пожалуй в воскресенье и приду, если не возражаете.
- Давай! Будем рады.
Мы выпили по рюмке, и Иван Игнатьевич продолжил свой рассказ:
- Провалялся я ещё три месяца по госпиталям и больницам и,
в конце концов, врачебная комиссия признала меня не годным
к строевой службе.
Всё это время я писал домой, что служу исправно и всё у меня хорошо.
Не хотел пугать домашних, особенно Надю, которая
непременно примчалась бы ко мне.
И вот выдали мне документы, провизию на три дня, денежное
довольствие и отправили домой, приставив ко мне сопровождающего
сержанта медицинской службы, чтобы он
приглядывал за мной, если что, во время пути. Случались ещё
припадки, следствие контузии: терял ориентацию, мог уехать
куда угодно. Сержант должен был сдать меня родне с рук на
руки и проинструктировать их. С ним мы быстро поладили
и доехали благополучно, без приключений и даже весело.
Я уговаривал его погостить у нас недельку, но он отказался,
ссылаясь на службу.
- Тогда, - говорю я ему, - можешь ли оказать мне небольшую
услугу? Не хочу, чтобы все приняли меня, как инвалида.
Поэтому разреши представить тебя, моим адъютантом.
- Это пожалуйста, - говорит, - только цель моего приезда
всё равно откроется.
Подъезжаем к моей станции. Сердце колотится.
Дошла ли телеграмма? Встречают ли, и кто? И как они добрались
до станции? Путь-то не близкий, двенадцать километров по ухабам.
Ещё в окно заметил своих: мама, отец, сестра. Жену не вижу.
Что же это она? Может, что случилось? Не заболела ли?
Беспокойство охватило.
Вот поезд остановился. Соскочил я на платформу и сразу
в родные объятья.
У мамы слёзы на глазах бегут по дорогим мне морщинкам.
Отец осунулся и посидел, я заметил, прихрамывает - последствие
ранения, но выглядит бодро и по - родному улыбается.
Сестра же просто красавица, глаз не оторвать, так и сверлит
сержанта глазами, и сержант вроде бы раздумал уезжать.
В шаге от меня стоит высокая, стройная, необыкновенно красивая
женщина и так выжидательно смотрит на меня. Я ещё подумал:
«Кто бы это мог быть? Что-то знакомое», - и хочу спросить:
«Где же жена-то моя?», а вместо этого говорю:
- Вот познакомьтесь, - мой адъютант.
- Ты, Ваня, танкист, а адъютант у тебя медицинской службы,
- говорит отец. - Очень странно …!
- Что же тут странного? – перебил я его, - какого дали, такого и
получил!
- Нет, - повторяет отец, - странно, что ты до сих пор жену не обнял,
- и показывает мне на эту красавицу. У меня аж дух перехватило.
Вот это подарок! Уж не знаю радоваться или печалиться.
- Ванечка, ты что забыл меня? – говорит она мне.
При слове «забыл» сержант, наконец, оторвал своё внимание от Марии
и громко сказал:
- «Амнезия. Временная потеря памяти», - и тут же всадил мне укол,
прямо через штаны, от чего память моя и без того ясная,
прояснилась окончательно и я отчётливо вспомнил, что провожала
меня маленькая девочка, одного роста со мной, а встречает молодая
женщина, пускай даже очень красивая, но на голову выше.
- Как же ты такая вымахала? – спрашиваю её, а она мне:
- Ты же сам мне говорил: «Тебе надо подрасти!», вот я и старалась.
- Это всё же перебор, - говорю, - но теперь уже ничего
не изменишь. Пускай всё так и останется.
Обнял я её и почувствовал незабываемый запах родной мне,
с детства любимой Надюши.
- Эх, Ваня, знал бы ты, какие терзания мучили меня в тот момент.
- сказала со вздохом Надежда Гавриловна. - Я уже подумала, что нашёл
ты там на войне фронтовую подругу и теперь подойти ко мне не желаешь.
- То же самое сказал мне отец. Говорит: «Не подошёл бы ты к ней
ещё минуту, я бы выдал тебе пару крутых слов. Но потом
увидел, как «адъютант» твой с медицинской эмблемой ловко
обращается со шприцом, - всё понял. … Помни, Ваня, Надя нам, как
родная дочь, и в обиду я её не дам. Не забывай, это она всю войну
тянула на себе оба дома, мужики-то все были на фронте».
- Конечно, подвоха такого я от Надюшки никак не ожидал
и решил вечером посоветоваться с отцом: «Как быть, если жена
и без каблуков выше на голову?»
И вот он сказал мне мудрые слова: «Тебе, Иван, чтобы не слышать
ехидных замечаний и не видеть кривых улыбок, необходимо добиться
такого положения, в котором не ты бы был при жене, а она бы стала
твоим украшением. Безусловно, у тебя есть, чем гордиться, но в орденах
по деревне ходить не будешь, а вот статус твой всегда будет при тебе,
и тогда в вашей паре и ей будет комфортно, и ты будешь чувствовать себя
на месте».
- Пришлось приложить усилия, пошёл учиться, и Надя во многом помогла мне.
… Вот, Костя, и вся история.
- И стали вы жить поживать, детей растить и добра наживать.
За это и надо выпить! - хотел я подвести итог рассказу Ивана Игнатьевича.
Надежда Гавриловна грустно взглянула на меня:
- С детьми, Костя, не получилось. Мужа мне Господь вернул,
а детей не дал. Видно посчитал, что и этого достаточно, но
я не ропщу, … только благодарю.
Она перекрестилась и вышла.
- Как неловко получилось. Я же не знал! – пытался я как-то
сгладить ситуацию.
- Ты при ней эту тему не задевай, очень переживает, - прошептал
Иван Игнатьевич. – В сорок третьем зимой на заготовке дров застудилась,
а я думаю, виновата тут моя контузия. Сильно меня тогда тряхнуло,
вот что-то и нарушилось. Мечтали о детях:
- два мальчика и две девочки, о внуках.
Ходили по врачам, ездили на воды, да толку что?
Поэтому она к тебе и относится так, если ты заметил, как к сыну.
- О чём вы здесь шепчетесь? Я всё слышу. – Надежда Гавриловна
вышла, неся на подносе нехитрую закуску, - сыр, копчёности.
- Мы обсуждаем, дорогая, за что нам выпить. – Иван Игнатьевич
наполнял рюмки коньяком.
- И какие предложения?
- Я предлагаю выпить за веру. За ту веру, которую ты мне
подарила, которую я пронёс через все эти страшные годы,
и которая не раз хранила меня и согревала во мне надежду.
Давай выпьем за нашу Веру и Надежду! За тебя, Надюша!
- И за вашу Любовь! – не удержался я. – Горько!
Поцелуйтесь же, сегодня ваш день!
В этот момент в дверь стали настойчиво звонить и даже
стучать.
- Кого это чёрт принёс в полночь? – с удивлением и испугом
возмутилась Надежда Гавриловна.
- А ты не догадываешься? – иронично улыбаясь, сказал супруг. -
Не иначе как твой дорогой Сашенька. Иди, встречай.
В дверь ввалились трое, в разной степени опьянения.
Двое из них, Александр Васильевич и его друг Виктор, для
близких просто Витёк, были, уже «на бровях», Тамара же, соблюдая
приличия, - слегка «подшофе».
- О! Уже празднуете? Без нас? Как вы узнали? - Загремел
Александр.
- Ты о чём? – выразил наш общий вопрос Иван Игнатьевич.
- Как «о чём»? Мы сегодня с Тамарой подали заявление в ЗАГС.
О чём же ещё может быть? – с этими словами он достал из
карманов две бутылки коньяка. Его примеру последовал Витёк,
только на этот раз, это была водка.
Хозяин дома с сомнением разглядывал их, словно старался
понять они ли это.
- Виктор, в чём это ты? Как будто где-то валялся.
- Ваша правда, Иван Игнатьевич, валялся. Упал на совершенно
ровной поверхности, лежу, а подняться не могу. Тома, добрая
душа, стала мне помогать, а лучший мой друг, - он указал
пальцем, - говорит ей: «Брось его, пускай здесь валяется,
может кому-нибудь пригодится», - и пошёл. Каково, а?
Все взоры обратились на Александра.
- Ты забыл добавить, что после моих слов ты живо вскочил и
потрусил за нами, причитая всякие глупости о дружбе и
взаимовыручке. А стали бы мы тебя поднимать, - до сих пор бы
там валандались, а ты бы брыкался, куражился и кричал,
что требуешь вежливого обращения. Я лучше тебя знаю, какой ты,
поэтому и твой лучший друг. … У вас закусить что-нибудь найдётся?
- Конечно, Сашенька! Уху будешь? Как я за вас рада, ребята! -
Надежда Гавриловна побежала на кухню, за ней Тамара – помогать.
- Отлично! Будем праздновать! – и ночные гости, страшно
фальшивя, загорланили: «По диким степям Забайкалья, …».
Иван Игнатьевич попытался им напомнить о существовании
соседей.
- Игнатич! Завтра и у них может случиться праздник, и я, поверь,
не посмею сказать и слова против. … Правила общежития!
Правильно, Витёк?
- Абсолютно! – Подтвердил его друг и ушёл, чтобы привести
себя в порядок.
- Вот и Константин согласен, - указал Александр на меня, хотя
я и словом не обмолвился, но почему-то тоже запел вместе с ним:
… «где золото роют в горах!»
Опять и очень быстро стол начал заполняться соленьями, копчёностями,
рыбой, мясом, пирогами, вареньем и печеньем,
и когда на его обширной поверхности свободного пространства
осталось ровно столько, чтобы уместить только рюмки, появился Витёк
и громко сказал:
- Друзья, давайте же, наконец поздравим Александра и Тамару
с принятием такого ответственного решения!
- Извини, Виктор Иванович, - перебила его Надежда Гавриловна.
- Наполните рюмки. Прежде, чем перейти к поздравлениям,
давайте в этот памятный и скорбный день помянем всех тех
несчастных героев, кто пал в бою за родину, кто скончался
в госпиталях от ран, кто пропал без вести, кто лежит в братских
могилах и под одинокими холмиками с дощечкой «Неизвестному
солдату». Не забудем и тех, кто в тылу под бомбами работал
день и ночь для нашей победы и умер от голода и холода.
Пусть земля им будет пухом! Пусть скорбь о них будет безмерна
и память наша бесконечна!
Это было так неожиданно и сильно, что все замерли, боясь
даже дыханием нарушить тишину. Так и стояли, не дыша, опустив
голову. Каждый вспоминал близких, теперь уже таких
далёких.
- Вечная память! … Хорошо сказано! – произнёс, наконец,
Александр Васильевич.
- А у меня отец под Вязьмой погиб, - вздохнул Виктор.
Выпили.
- Ладно. Мёртвым покой, а живым праздник. – Нарушил
тишину Иван Игнатьевич. – Тамара, Саша, поздравляю вас!
Рад, что вы наконец пришли к этому важному консенсусу.
Надя, я думаю, сама найдёт, что сказать, а я хочу пожелать
вам, чтобы жили вместе долго и счастливо! Вот теперь надо
придумать, что вам подарить.
- Ну, Надежду Гавриловну ты всё равно мне не подаришь,
да теперь уже и не к чему, а вот подари мне самое дорогое
для меня, - вечную дружбу с тобой, - улыбнулся Александр.
- Дарю! – засмеялся Иван Игнатьевич, и они обнялись.
- А я, - подняла свою рюмку Надежда Гавриловна, глаза её
блестели, - хочу пожелать вам, чтобы вы не тянули и уже
следующим летом нянчили малыша!
- Вот это правильно! … Горько!
И праздник пошёл своим чередом.
Тосты сменялись пожеланиями, пожелания добрыми советами,
советы опять тостами, и так без конца, пока, неожиданно
протрезвевший, Виктор не сказал:
- Пошли домой. Завтра на работу.
Я встал, меня сильно «штормило».
- Эх! Вот бы сейчас всем вместе в эту самую Гонолулу, - протянул
Иван Игнатьевич.
- Не-е, я не могу. Мои плавки в Москве остались.
Был третий час ночи. Сопки золотились в лучах солнца.
КОНЕЦ