Написать о летней – августовской – поездке на Соловки НАДО. Именно НАДО. Это слово, кстати, и определяло сам замысел путешествия. Может быть, не столь уж и дальнего, сколь глубинно – по душе – необходимого человеку русскому. При одном условии, конечно: если человек этот достаточно зрел и заранее готов к тем впечатлениям, которые и след в сердце оставят, и останутся горьким клеймом на памяти – исторической, прежде всего.
Что такое Соловки – большинству людей, проживающих в современной России, объяснять, наверное, не стоит. Жива память о С.Л.О.Н. – Соловецком лагере особого назначения. Он существовал на месте разрушенного монастырского соловецкого хозяйства с ноября 1923 года по 1939 год. В 1937 году, правда, был передан 10-му отделу ГУГБ НКВД и реорганизован в тюрьму ГУЕБ, где содержались социально-опасные преступники, а также осуждённые –либо нарушавшие режим, либо совершавшие побеги из других – материковых – мест заключения. С 30 по 37 год соловецкие узники огромными партиями отправлялись на строительство Беломоро-Балтийского канала. Среди них, как известно, был и досрочно освободившийся из лагеря за успехи в труде – будущий академик Д. С. Лихачев. В первый период С.Л. О. Н. (1923 – 1929 г.г.) в лагере господствовала идея «социалистического перевоспитания человека». Заключённые много трудились на гончарном, механическом, кожевенном и лесопильном заводах, в кораблестроительных, бондарных, пошивочных мастерских, в рыбзверопроме, сельхозах, в кустарном производстве. Основу перевоспитания человека видели в интенсивном приобщении поселенцев к культурной жизни. Её размах на Соловках того времени впечатляет. Библиотека, симфонический оркестр, Общество краеведения с музеем, центральный театр СЛОНа (один из лучших в СССР), 7 сценических площадок. В 1929 году Соловки посетил писатель А. М. Горький. Его визит был вызван беспокойством мировой общественности:те заключенные, которым удалось совершить побег и перейти финскую границу, рассказывали о творящихся на Соловках издевательствах над людьми . В 1926 году в Лондоне вышла книга С. Мальсакова «Адский остров», в 1928 в Берлине – А. Клингера «Соловецкая каторга. Записки бежавшего» и в том же году в Париже – «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков» Ю. Бессонова. В 1928 году Б. Седерхольм опубликовал в Финляндии «В стране НЭПа и Чеки». Книга была переиздана в Великобритании, Италии, Финляндии, Швеции. Общественность волновалась: в СССР нарушаются права личности. Необходимо было опровергнуть «клеветнические заявления» врагов Советской власти. Максима Горького хорошо знали в Европе. Кто, как не он, мог успокоить «буржуев» и высказать свою точку зрения на творящееся в лагере особого назначения?
Сегодня Максима Горького принято презирать за данную им оценку. Насколько она была объективной? За полтора дня он достаточно прогулочно побывал всюду, включая сельхоз на Муксалме и штрафной изолятор на Секирной горе (ШИЗО), сфотографировался с руководством лагеря, написал в книге отзывов: «Отлично!». А в очерке «Соловки» подвел итог: «Вывод ясен, такие лагеря, как Соловки, нам нужны». Но изолятор к его визиту «почистили». Роль заключенных сыграли чекисты. Книжки. Шахматы. Плакаты. Горькому атмосфера перевоспитания пришлась по душе. Он то ли не раскусил подвоха, то ли закрыл на обман глаза. Трудно судить то время и тех людей – из нашего времени, из начала ХХI века
Так или иначе – общественное мнение было успокоено. А в лагере жизнь пошла своим чередом… И говорить об установленных там порядках до сих пор очень трудно. Лучше – молчать. И – плакать.
А со стендов экспозиции истории С.Л.О.Н., что расположена в бывшем «детском бараке», смотрят красивые, одухотворенные лица узников – священнослужителей, деятелей науки, культуры, искусства – людей интеллигентных, думающих. Почти все они в лагере трудились на ниве просвещения, а потом «сошли на нет». Были сломлены штрафным изолятором – Секиркой (слово произошло от названия Секирной горы, на которой расположен изолятор); планово расстреляны; умерли от тифа, цинги. Перечислять имена? Их немало. Они известны. И каждая судьба – трагедия. В 1933 году на Соловки по этапу – на «перевоспитание» – прибыл и Павел Флоренский. У него была возможность эмигрировать в Прагу, спасти свою жизнь. Но православный священник, религиозный философ, поэт и ученый, – он предпочел подчиниться общей доле. На Соловках он много трудился в химической лаборатории, сделал несколько научных открытий. Писал задушевные, ласковые письма семье. Однако 25 ноября 1937 года Особой тройкой НКВД Ленинградской области во внесудебном порядке был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян под Ленинградом. Читая труды Флоренского – о религиозном чувстве, о русской поэзии – важно помнить об этом. Больно.
Да, важно помнить. Или даже не столько помнить (такая память в нас, скорее, заложена уже генетически), сколько пытаться понять и разобраться. Если, конечно, можно понять ад на земле, устроенный в благих целях «счастья для всех». Но теперь есть достаточно документальных свидетельств, чтобы разобраться.
К поездке на Соловки надо готовиться заранее. Морально. Можно, конечно, предварительно проштудировать лагерную тему в литературе. Так я дважды приступала к нашумевшему роману Захара Прилепина «Обитель», перечитывала воспоминания Дмитрия Лихачёва (о том, как он в ноябре 1929 года пережидал ночь «собственного расстрела» в дровнице, а потом – на рассвете – принял решение жить за двоих: за себя и за того человека, которого расстреляли – для полного счёта – вместо него). Нельзя не вспомнить и «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына. Труднейшая для литературы тема. Многие справедливо считают, что она находится за пределами искусства. Не могу не разделить эту точку зрения. Да и что говорить? От правды истории не уйти, не спрятаться. Было!
На Соловках невольно думаешь и о подвиге Чехова, предпринявшего в 1890-м году поездку на каторжный остров Сахалин. Чехов пошёл на этот поступок сознательно. Так велела ему его совесть – врача и писателя. Он составил полный отчёт об увиденном. И, может быть, это было главное моральное достижение его слишком короткой жизни. У нас, признаться, не так часто вспоминают А.П.Чехова как автора книги «Остров Сахалин». Всё больше – как автора коротких юмористических рассказов. Ну и, конечно, пьес. Его знаменитые комедии, кстати, игрались и в соловецком театре. Мог ли он думать об этом в начале ХХ века ? Узник С.Л.О.Н. – режиссер Лесь Кубас смотрит с фотографий восторженно! Совсем мальчик. Талантлив. Да, тоже расстрелян. В итоге.
Я не могла не начать воспоминания о летней поездке на Соловки именно с этих мрачноватых тезисов и размышлений. Для меня история С.Л.О.Н. стала главным мотивом путешествия. Но можно нарисовать и другую картину, менее мрачную. И не все путешественники приезжают на Соловки за фактами и впечатлениями из отечественной истории. Большинство россиян наслышано о возрождении Соловецкого монастыря. Там снова идут службы, набирает духовную силу монастырская братия. Монастырь действительно возрождается. Буквально на наших глазах. Как птица Феникс – из руин и пепла. Плывёшь на пароходике «Сапфир» по Белому морю (красота в ясный солнечный день стоит несказанная!), – и вдруг взору открывается остров. А на нём – белые постройки, тёмные (еще не покрытые золотом) луковки куполов. Китеж–град! И замирает сердце. Может быть, потому что оно – человеческое – приближается к самому сердцу России?
Монастырь имеет свою богатейшую традицию. Основан он был в 1436 году на островах Белого моря подвижническими трудами преподобных Зосимы, Савватия и Германа. В середине ХVI века, во времена игуменства святителя Филиппа (Колычева), превращен в духовный, политический и культурный центр русского Севера. Пережив трагические события Соловецкого восстания (1668 – 1676 г.г.) и секуляризацию (1764 г.), монастырь вновь достиг своего расцвета к концу 19 века. Его ежегодно посещали 22 тысячи паломников. Соловки находились под непосредственным управлением Святейшего Синода, что говорит о высоком признании монастыря государственной властью.
С.Л.О.Н., безусловно, оставил свое «адово клеймо». Но дух православия на Соловки в последние десятилетия возвращается. Монастырь, повторюсь, восстанавливается. Идут отделочные работы. Монахи совершают обряды, проходят службы. Трудники (молодые люди разных национальностей) ремонтируют постройки, кладут кирпичи, косят траву. Немало настоящих паломников – в основном паломниц: женщины среднего и преклонного возраста, с палочками, с рюкзачками за плечами, в беленьких платочках. Гостиницы туристические тоже не пустуют. В нашем интуристе «Соловки», кроме питерской группы «Русский Север», проживали итальянцы и французы. Приезжают по морю на Соловки индивидуалы: порыбачить, полюбоваться природой, попеть под гитару на закате задушевные песни. Нет, жизнь на острове пока не бурлит, преувеличивать не стоит. Она течёт по своим законам: немного сонная, непробуждённая, словно что-то в себе таящая – то ли вину, то ли обиду. Но… у Соловков есть настоящее и будущее. И хочется верить в победу духа русского православия над клеймом исторического позора.
У нашей туристической группы на посещение Соловков отводилось два с половиной дня. Их, конечно, недостаточно для того, чтобы все осмотреть, везде побывать, вобрать в себя этот остров – что-то в нем, наконец, понять, присвоить соловецкое бытие своей душе. Турист – он и есть турист. Всё немножко галопом. А экскурсовод ему – главный друг. Туристический центр на Соловках есть. Спектр предлагаемых услуг охватывает все интересы туристов: кого-то интересует только природа, кого-то история… Кому-то важно залезть на скалу и с неё посмотреть на открывающуюся взору панораму; кому-то необходимо постоять на месте массовых расстрелов. Кто-то интересуется судьбой школы юнг, а кто-то – особенно филологи – ищет прямых соответствий с сюжетом последнего прилепинского романа… Экскурсоводы, в основном молодые, очень добросовестные девушки – по всей видимости, студентки архангельского университета. Есть и более опытные гиды. Так в первый вечер на обзорной экскурсии по Кремлю нашей группе повезло со Светланой. Она историк по образованию, круглогодично живет на Соловках, влюблена в эти места, досконально знает все перипетии в жизни Соловецкого монастыря. Красноречива. Предупредительна: «Осторожно ступайте под сводами монастырской тюрьмы!» Питерцев трудно удивить казематами. Многие были и в Петропавловской крепости, и в Шлиссельбурге. Соловецкие узники содержались не менее строго. На хлебе и воде. В кандалах. Десятилетиями сидели на голом каменном полу. В сырости. В полной изоляции от мира. Комментировать такое не хочется. Из каземата бы скорее на свободу выбраться! … Мы-то выберемся. А они – заживо гнили там. Монастырское и тюремное – рядом. Молитва и покаяние. Грех и искупление. Да, к преступникам в России всегда относились более чем сурово. И здесь, на Соловках, в монастыре – соединение милосердия и жестоконравия. Кентавр сознания. Оксюморон бытия.
Лик Спасителя на вратах Кремля смотрит строго и скорбно. Но вот раздается переливчатый колокольный звон, и по лику Христа проходит радужное сияние. Он оживает. На живых устах проступает улыбка. Чудо. Присутствие. Благодать. Откровение. Спасибо.
Весь второй день пребывания на Соловках лично я решила провести самостоятельно. Без группы. Записавшись, правда, на дневную экскурсию по истории С.Л.О.Н.
Утро смотрелось пасмурным. Но северной природе пасмурность к лицу. Накрапывал даже дождик. Кусок чёрного полиэтилена, купленный по совету бывалых путешественников, пригодился: битый час хлестал настоящий ливень. Но потом внезапно прекратился, выглянуло солнце. И Соловки одарили нас прекрасным – жарким! – по-настоящему летним днем. Хоть купайся! Но купаться особо не тянуло. Хотелось посидеть на наспех сколоченной кем-то лавочке на берегу озерца, послушать тишину. В глубине души невольно возрождались детские воспоминания: о поездке с бабушкой в Архангельск, о станции Обозерская, о мурманском Жилстрое, Кильдинстрое, Коле, Мурмашах.
… Меня не удивишь русским севером. Он у меня в крови. Кому-то покажется край наш неброским, унылым, сереньким … Такой, впрочем, и есть. Но в нём скрыто что-то слишком родное, резцом идущее по судьбе. Тихое, суровое пристанище для человека, но и ласковое. Говорят, именно природа Соловков спасала заключённых лагеря от смертельной тоски. Она же вдохновляла первых монахов на подвижничество. С нею, однако, не забалуешь. Погода на острове меняется каждый час, непредсказуемо. А даль водяная переливает всеми акварельными красками – не наглядеться. Сидишь на озёрном бережку, кормишь уточек, любуешься рябью на воде. Хорошо. Благодатно. Есть о чём вспомнить, подумать. С собой-то наедине.
А сам посёлок мало изменился с 30-х годов. Всё те же дощатые бараки. Есть, правда, и каменные постройки: больница, например. И вот тут надо отдать должное Захару Прилепину. Современные Соловки в их жилой части – могут служить прекрасной иллюстрацией к роману «Обитель». Вот серое здание Администрации, вот женский барак, вот беседка, где не раз встречались Артём с Галиной. Бельё на воткнутых в землю брёвнах сушится. Кошка дыбом на перилах спину выгнула. Собака лениво развалилась на солнышке. Аккуратные поленницы. «Ароматные» помойки. Клевер. Иван-чай. Сорняки.
Время на острове как будто останавливается. Почему? Думаю, потому, что на Соловках устанавливается эта самая – таинственная – метафизическая вертикаль. Метафизики здесь – хоть отбавляй! Конечно, это прежде всего – вертикаль с Богом. И люди верующие – или просто творческие – это прекрасно чувствуют. ОН – Творец – здесь ощутим почти физически . Ты остаешься с Богом – его незримым присутствием – один на один. Человек приходит на Остров неслучайно. Его сюда влечет какая-то сила. Может быть, судьба. Мы все приходим однажды на Соловки такими, какими успели стать к моменту этой духовно-исторической «командировки». Приходим поразмышлять над своим прошлым и как бы «отчитаться» за свою уже прожитую на материке жизнь. Она здесь – в нашей памяти – предстаёт как на ладони. Остро пробуждается сердечная боль, заявляет свои права на душу человека совесть. Человек мал и часто грешен. Да, это так. И Бог – судья. И – не убежать, не скрыться от всевидящего Ока. Повторюсь, чувство это иррациональное и крайне субъективное. Но оно посещает. И очищает душу. Даже помимо присутствия на монастырских службах. Целительны, наверное, сами стены монастыря. Само присутствие разлитой в воздухе Тайны – недоступной разуму, но властной над душой человека.
На Соловках, впрочем, ощутима и другая метафизика. Это метафизика насилия человека над человеком. Остров воспринимается как некий конечный пункт «путешествия». Для людей заключённых, осуждённых, приговорённых к высшей мере наказания или пожизненной ссылке. Я имею в виду вертикаль «тюрьмы», пролитую кровь, плановые расстрелы. Здесь бывает и страшно.
Говорят, о месте многое могут рассказать запахи. На Соловках ощутимы три основных запаха. В монастыре – запах белых лилий – любимых цветов Христа. Их охапками приносят в ризницу, где готовится выставка, посвящённая трагедии последнего русского царя Николая IIи его семьи, а иконостас покрывается чистым золотом . По утрам в храме ведутся работы . Женщины в платочках моют полы, натирают подсвечники, протирают окна. И повсюду чуть приторный, но при этом чрезвычайно торжественный запах белых лилий. Чудесно!
У здания бывшей гостиницы «Архангельская», где во времена С.Л.О.Н. располагался женский барак, меня преследовал … трупный запах. Сначала подумала: показалось. Может, это навозом пахнет? Нет, навоз – чуть дальше (тощие коровы утром и вечером с жалобным мычанием проходят по посёлку). А тут – именно запах морга. Тоже приторный и чуть сладкий. Но – тошнотворный. Наверное, срабатывает все та же метафизика, но уже другого порядка. Метафизика зла, убийства, тлена … У здания женского барака иногда расстреливали заключенных. Женщины смотрели из окон. Говорят, и расстреливали, и закапывали порою небрежно, поспешно, с пьяных глаз. Утром и в течение следующего дня земля на общей могиле еще шевелилась. Женщины впадали в истерики. Но и их не щадили. Карали за любую провинность, более всего – за связь с лагерными мужчинами. Воспитывали в «бывших» новую социалистическую нравственность. Эх. Интеллигенток просто ненавидели: классовое чутьё. Женский барак до сих пор существует как жилой дом. Двери настежь распахнуты. У крыльца – мотоцикл, какой-то стародавний драндулет с вывороченным рулем. Раритетной техники на Соловках немало – грузовики, мопеды, автобусики. И каждый раз, когда их видишь, вспоминается «зона» из «Сталкера» Тарковского. Остров Соловки, наверное, и есть такая «зона». Со своими «ловушками» и «откровениями». Со своей «сердцевиной», «милостью» и своим «ужасом». И символы на Соловках повсюду. На торце бывшего женского барака, во втором этаже – странное окно. Занавеска есть, болтается на ветру. А самого окна нет – наглухо заколочено досками. Тогда занавеска зачем? А вот поди узнай: символ!
Третий запах на Соловках – это запах морских водорослей, чистый йод. Да, пахнет морем. Белым. Суровым. И хочется дышать полной грудью. Этот йодистый запах навевает мечты и воспоминания: о Крыме, о набережных и пляжах, о мирных прогулках по побережью других, более тёплых морей. Водорослями в лагере занимался Павел Флоренский. Видимо, тоже ходил на рассвете или перед закатом по берегу. Собирал зелёные растения. Потом в лаборатории исследовал. И запах водорослей – теперь вечная память о нём. Здесь. Конечно, если знать имя о. Павла Флоренского… Если знать…
А поленницы – и аккуратные, и разбросанные – это напоминание об академике Дмитрии Сергеевиче Лихачёве. О его спасении от планового ноябрьского расстрела. Я уже писала об этом выше. К Лихачёву – молодому тогда студенту-филологу – приехали в лагерь родители. Он провёл с ними весь день. А к вечеру его предупредили о том, что он зачислен в расстрельный список. Дмитрий ничего не сказал отцу с матерью. Ушёл из барака. Спрятался в дровах. Всю ночь слышались выстрелы, крики. К утру всё стихло. Он выбрался из дровницы – присоединился к идущим на работы заключённым. На острове есть и камень академика Лихачёва, где они с приятелем во время прогулок (такие для членов Общества природы разрешались без ограничения ) выцарапали свои имена.
Да, день, проведённый в посёлке Соловки, уже не забудется. Ручаюсь. Смена погоды: с ливня на солнце; утренние монастырские «послушания», слепые глазницы бывших бараков; ленивые псы … Люди – доброжелательные, северные. Мой свободный день в Соловках выпал на 17 августа. Это день памяти Александра Вампилова. В 2017 году исполнилось 45 лет со дня его трагической гибели на Байкале. Вампилов, как известно, мастерски – с печалью и юмором – описывал русскую провинцию. На Соловках то и дело встречались мне персонажи его пьес. В кафе «Кают – компания» смело можно было бы разыгрывать сцены из драмы «Прошлым летом в Чулимске». Все бы действующие у Вампилова лица там нашлись: и молодая официантка Валентина, и буфетчица Хороших, и завсегдатай с газетой – Мечеткин … И разговоры те же, и столовский колорит тот же. В самой атмосфере – соединение щедрой душевности с сугубо провинциальной ограниченностью, тоски – с удальством. Россия. Глубинка. Остров. А меню в кафешке – северное. Треска «по-соловецки» – кусок рыбы без соли и без гарнира. Но вкус опять же – родной. Мурманчане ведь «трескоеды». Я, правда, в детстве (в отличие от мамы и бабушки) треску недолюбливала. А тут – за обе щеки! – ностальгия… Но наряду с постной треской в буфете можно заказать кофе «Капучино». И «Американо». И – с коньяком.
17 августа ознаменовалось и большой экскурсией «Соловецкий лагерь особого назначения». Начали экскурсию камерно. Знающий экскурсовод – Ольга. Человек, эдак, двенадцать в группе. Всё слышно. Все внимательны и серьёзны. Но по дороге в «детский барак», где располагается главная экспозиция С.Л.О.Н., нам встретилась большая группа туристов – в основном молодёжь. Руководительница попросила нашу Ольгу о присоединении (шёпотом : «Некуда их деть»). Ольга согласилась. И вот нас уже не 12 человек, заплативших за качественную информацию по 400 рублей, а … почти 40. Причем ребята-то – «бесплатники». Мы – не скрою – недовольно переглянулись, поджали губы. Однако со своим уставом в чужой туристический монастырь не ходят. «Детский барак» (здесь в 20-30е годы содержались подростки – уголовники), конечно, маловат и тесен для такого количества людей. Параллельно с нашей экскурсией в нём шла ещё и экскурсия для иностранцев – на французском языке. Посему получилась опять сплошная метафизика и символизм. Со стен смотрят фотографии тех лет; от стены к стене растянуты плакаты, подбадривающие строителей Беломор-канала, призывающие заключённых к культурному образу жизни… Русская речь Ольги смешивается с французской: приятный картавящий баритон иностранного экскурсовода повествует европейцам об ужасах советского ГУЛАГА. В наших туристических рядах – молодые лица и уже почти стариковские. Молодёжь пытается слушать внимательно, не шумит, не вертится, даже в свои гаджеты не уходит. Но чувствуется – устает от обилия информации. Мой согруппник, 84-летний А. М., радуется: «Смотрите, сколько молодых людей! Интересно, что их привело на Соловки? И ведь интересуются историей! Наверное, в семьях говорят о ГУЛАГЕ». Я высказываю предположение, что школа каким-то образом теперь способствует пробуждению интереса к лагерной теме: Солженицын, Шаламов, Прилепин. Он недовольно отмахивается: «Да бросьте Вы! Что наша школа может пробудить? Это – из семьи, от родителей, от бабушек-дедушек. Молодцы ребята! Приятно на них смотреть…» Эх, каждый остался при своем мнении. Мне хотелось расспросить Ольгу именно о том, насколько в нашей отечественной литературе отражен С.Л.О.Н. и ГУЛАГ в целом. Но по окончании экскурсии гид наша заметно устала. К ней же с вопросами пристали (иначе не могу сказать) двое юношей. Им очень хотелось прояснить динамику ужесточения политического репрессивного режима на Соловках. Ольга покорно отвечала на вопросы. А я из вежливости спросила только о соловецком театре. Где он располагался? Он ответила: одно время в ризнице, а потом – в трапезной. Трапезная, к слову сказать, в монастыре просторная. Кормят вкусно и дёшево. Дух в ней съестной, бодрый. Во времена С.Л.О.Н. духовной пищей был для заключенных театр. Кормили скудно, но о культурном «досуге» заботились. Воспитывали таким образом. Да. Есть над чем поразмышлять. Даже если концы с концами порой не сходятся.
Третий день для меня тоже был связан с историей С.Л.О.Н. Отправляемся на Секирную гору. По пути – в Ботанический сад. Он расположен на территории монашеского скита. Посему женщины обязательно покрываю головы платками и подвязывают импровизированные «юбки». Мужчины, напротив, обнажают головы. Ботанический сад – хорош. Вот уж где посещает человека умиротворение! Вековые сосны. Редкие растения. Много цветов, особенно роз. Есть опять же деревья-символы: некоторые с трудом справляются с постигшими их заболеваниями, но мужественно набирают новую листву. В этом году как никогда расцвел белый Чубушник Венчаный. Говорят, к счастью – для тех, кто застанет его цветение. Бродить бы и бродить по саду. В одной из беседок отдыхает монах – седобородый, солидного возраста. А. М. с монахом поздоровался. Тот чуть удивленно ответил. Подойти бы – поговорить … Но что-то останавливает. Монашеское облачение – строгое, чёрное. Чувствуешь некую грань, отделяющую тебя от этого монашествующего инока. Пока – грань. Душа не готова.
А путь на саму Секирную гору труден. Во всех смыслах. Сначала сравнительно долго трясёшься по проложенной первыми трудниками дороге среди густого непроходимого леса. Автобус маленький. Группа – человек пятнадцать. Очень приятный экскурсовод – видимо, опять студентка северного университета. Милая, доброжелательная, красивая. Шофёр мрачноват. Едем, едем, дорога долго не кончается. И ведь именно так возили на Секирку и штрафников. И это часто оказывалось их последней дорогой. Из ШИЗО – штрафного изолятора – живыми возвращались не часто. Он располагался в бывшем храме – маяке. Теперь храм и маяк восстановлены в прежнем виде. А тогда… В роковые 30-е годы – теснота, вонь, дощатые нары в три навеса. Строжайший режим. Издевательства местной охранки. Разгул пьяного лагерного начальства. Чекисты частенько приезжали расслабиться – пострелять в заключённых. Говорят, иногда привязывали несчастных к бревну и спускали с секирной лестницы. Она крутая, 286 ступенек. На Секирку по этой лестнице поднимался и Максим Горький: знал бы этот гуманист о том, что ступени обагрены казнями, достойными кровавых вождей майя!
На Секирке есть свое кладбище, безымянное. Сегодня при входе – фанерная табличка и поминальный крест. В память об убиенных, умерших от цинги, наложивших на себя руки от безысходности. Молчание разлито в воздухе. Высокое Молчание. И ничего, кроме боли. В храме тоже стоит тишина. Запах ладана. Горят свечи. Скорбно смотрят на входящих лики святых. Здесь, на Секирной горе – ад и рай. Вид на Соловецкие острова открывается бесподобный. Чувство полета! Как всё переплелось, как нераздельны вера и отчаяние! Впрочем, у каждого из нас на Секирной появляются свои мысли. И о своем – слёзы.
Не скрою, меня на Соловки в августе 2017 года привела и семейная принадлежность к духовному роду Кононовых. Узнала об этом сравнительно недавно. Мой дед по материнской линии – Анатолий Фёдорович Кононов. Из рода архангельских мореходов. Родился в селе Кушерека Архангельской губернии. Там жили его и его прадеды. Род Кононовых на самом деле восходит к Епимаху Кононову – первому настоятелю церкви Вознесения в Кушереке. Он прибыл в село в начале 17 века с миссией проповеди христианства среди лопарей, был ставленником самого Петра Первого. Не буду вдаваться в подробности своей родословной (пока только пытаюсь воссоздать картину этого духовного родства). Но фамилия Кононов для меня не чужая. На Соловках вспоминают новомученика Вениамина Кононова – последнего настоятеля Соловецкого монастыря - еще до прихода Советов. После 17 -ого о. Вениамин пострадал от новой власти, скрывался, мученически погиб со своим сподвижником от рук бандитов, спаливших их уединённый домик монахов в лесной чаще. Причислен к лику святых.
Два с половиной дня пролетели незаметно. Ещё бы денька два! Походить. Подышать. Обвыкнуть, что называется.
На Соловки не приезжают «просто так». Едут целенаправленно. Мне повезло с туристической группой. Питерцы. В основном – семейные пары. Уже в возрасте. Мамы с дочками. Интеллигентные одиночки. Последние доплачивают за одноместное размещение 4 тысячи (сами путевки не такие уж дешёвые: со всеми дорогами, завтраками, одним ужином на катамаране и ознакомительной экскурсией по монастырю – 16 тысяч). Четыре тысячи я, признаюсь, пожалела. Да и пообщаться с кем-нибудь вечерами хотелось, поделиться свежими впечатлениями. Мне повезло. Комнату в интуристе СОЛОВКИ (с иконой в углу, без телевизора и интернета: остров не ловит сигнал) со мной разделила наша руководительница, главный гид – Анжела. Милый, образованный человек, она во многом сориентировала меня в программе поездки. Анжела в свое время закончила историческое отделение ЛГУ. Я тогда же училась в Герценовской аспирантуре. Нам было, что вспомнить, о чем поговорить. Но особо ночными разговорами не увлекались. Впечатления за день у меня не облекались в слова – в восторги или протесты. Хотелось разобраться с увиденным и услышанным наедине с собой. Анжела же не на шутку покорена природой Соловков, обрадована обилием грибов и ягод. Морошка крупная, спелая! Я же природу оставила чуть «на потом». Не побывала на других островах архипелага: Заячьем и Анзере. Я так и не попробовала свои силы в скалолазании. Страшно! Мои знакомые не могут понять: почему я за отдельную плату не пустилась в лодочный поход по рукотворным каналам? Вот, не пустилась… Те, кто побывал в таком походе, находились под сильным впечатлением. Заблудились, правда, маленько. Но – выбрались.
А меня на всю жизнь впечатлило диковатое побережье вблизи гостиницы. Камни. Ледяная водная слюда Беломорья. Чайки кричат. Гнутые от ветра могучие чёрные деревья смотрят на людей хмуро, исподлобья. На берегу выложены малые Лабиринты из камней. Происхождение их таинственно. Ветер, хоть и тёплый (повезло-таки нам с погодой), продувает насквозь. Закат на таком побережье – это нечто особенное. По цвету – контрастное сочетание ярко-жёлтого с радикально-чёрным. Вся местность рельефна. Вечность – вот она, рядом. Дух захватывает. Утром 18 августа, до завтрака (куда нужно было прийти уже с вещами) я побежала проститься с берегом. Шла, вроде, по знакомой тропинке. Прихожу на берег – нет каменных лабиринтов! Море есть. Валуны на месте. Обширная отмель тянется почти до горизонта. Но что-то не так. Другое место? Да. Тропинка от гостиницы вывела на порядок дальше от знакомого уже «закатного» пункта наблюдения. И гостиница теперь где-то в отдалении. И… часы на руке остановились. Лихо! Прибежала на завтрак – меня уже ищут. Анжела беспокоится: где соседка? Была всё утро «под боком»– и пропала.
Может, остров так со мной шутил? Или хотел оставить?
После завтрака, до 17 часов, опять свободное время. Отходим на катамаране «Сапфир» от дальних причалов. Надо проведать заранее, где они. Долго иду по серой бетонной дороге. Программа экскурсионного тура, как киноплёнка, прокручивается в сознании. Да, двух с половиной дней точно мало! Не посмотрела толком Морской музей, а ведь там хранится лоция, составленная мореходами Кононовыми (узнала об этом уже вернувшись домой). Хорошо бы подробнее вникнуть в историю соловецкой школы юнг. Покружить бы на катере по ближним и дальним островам архипелага… Эх, пережить бы на Соловках разные времена года! Сейчас наступает осень. Потом выпадет первый снег. Появится наст. Затихнет пароходная навигация. И – ждать ранней весны. И радоваться первым жёлтым цветам и одуванчикам. Всё это, однако, можно себе представить. И почувствовать на сердце эту горьковатую смесь – тоски, родства, отчаяния и надежды. Хоть стихи пиши, честное слово! Или песни.
На пути к дальним причалам – детский садик. Площадка. Горка. Качели. И – снова символ. На ветру болтаются какие-то путаные верёвки, оборванные канаты. И если присмотреться и пофантазировать – Распятие. Будто сам Христос раскинул руки по обе стороны креста. И голову склонил. Сфотографировала. И признаюсь, эта фотография более других отразила моё впечатление о святом и грешном острове Соловки.
Первые монахи приплыли к нему в утлой лодке. Прошли через шторма и штиль. Добрались. Основали монастырь. Преподобные Зосима, Савватий, Герман. Прошли века. История не щадила эти места. Но дело монахов оказалось правым.
Мы, туристы, уезжаем с острова – как и прибыли сюда – на трехпалубном катамаране «Сапфир». Команда приветлива. Вовсю работают сувенирные лавки. Хороший буфет. Просторные кают-компании.
Пассажиры кормят с рук чаек. Я тоже бросаю птицам хлеб. Ловят на лету. Проголодались, видимо. Да и ритуал здесь такой: кормить чаек на прощание хлебом.
Моряки и рыбаки знают цену этим красивым птицам. Да, кричат они порою пронзительно. И часто надоедливы. Особенно в городе. Но есть у чаек одно неоспоримое достоинство. Они сопровождают корабли в море – преданно и верно. Сначала за уходящим судном летит стая птиц. Потом остаются самые отважные – три-четыре провожатых. И, наконец, одна чайка – самая смелая и любящая – летит и летит за кораблём в море. Знак исключительной верности. Конечно, она устанет. Начнет отставать. Исчезнет из вида. Вернётся на берег. Такова жизнь.
А голубей на Соловках нет. Это бросилось мне в глаза. Не долетают. И никто их пока не завёз.
Голубь – птица Божья. Прилетит. Придет время…
Людмила Иванова. Август 2017 г. Соловки – Мурманск.