Тони

Я поскользнулся в душе и начал хромать.
– Что с тобой? – спросил Тони, внимательно глядя на меня сквозь очки. Он был подслеповат и говорил с пришлёпом.
– Ногу потянул в душе, – ответил я беспечно.
– Я должен написать report.
– Не надо никакого отчёта! – испугался я.
С большим трудом мне удалось попасть переводчиком английского на Сахалин, и меня совсем не веселила перспектива быть посланным домой из-за вывихнутой ноги.
Американец Тони носился по строительной площадке нефтезавода как чёрт, и я едва поспевал за ним.
– Настоящий мужик, – говорил он, – должен пройти в день двадцать миль.
Мы пробегали эту дистанцию полностью и ни на дюйм меньше.
– Ладно, – скрепя сердце согласился Тони, но по глазам было видно, что ему очень хотелось написать report: доложить начальству для американца – святое.
Так я и ковылял вдоль металлического забора вместе с неуёмным Тони: он наблюдал – был супервайзером, – как бригада рабочих строили эту ограду.
– Что, ребята, нужно для работы? – каждый раз спрашивал он.
Строители – их было пять человек – неспешно высказывали ему свои нужды, и мы мчались их выполнять.
Нефтезавод возводился в тундре на севере Сахалина.
Однажды Тони – он всё сначала делал, а потом думал – сиганул на подозрительный островок среди кустов и неожиданно стал погружаться в песчаную почву. Тони замолотил руками и ногами, но тонул ещё глубже. Скоро из плывуна торчала одна его квадратная голова.
– Держи, Тони! – крикнул я и протянул ему оказавшийся у меня в руках черенок лопаты.
– Он спас мне жизнь! – сообщил Тони своему другу и начальнику Рексу. Тот, большой и лохматый, как барбос, посмотрел насмешливо сначала на кореша, потом на меня.
– Да, я это сделал! – приосанился я. Хотя, по правде сказать, никакого геройства я за собой не чувствовал.
– Пусть знают наших, – подумал я.
Этот Рекс с его засаленными волосами не нравился мне: он смотрел на меня косо.
– Как ты стал супервайзером? – спросил я его.
– Рыл, рыл канавы и стал супервайзером, – ответил он.
На самом деле инженеру Рексу когда-то понравился работоспособный и смышлёный Тони, и он стал его продвигать и везде брать с собой. На Сахалин они приехали вместе.
– А какое у тебя образование?
– University.
После расспросов выяснилось, что его университетом были кратковременные кусы при одной из компаний. А остальное он постигал в жизни сам.

Однажды Тони удалось оторваться от меня. Тогда он выхватил из толпы переводчиков – их было больше, чём строителей – девушку. У неё от суетливого американца закружилась голова, и перводчица уже летела в котолован, но Тони – реакция у него была необыкновенная – выхватил её и не дал упасть.
– Ты убийца переводчиков, – сказала Катя – так звали жертву его беготни – когда пришла в себя и открыла свои лучистые глаза. Эти глаза и решили судьбу Тони: он влюбился.
– Приходи вечером в столовую, – сказал он мне после очередного дневного марафона. – Будем с Kathy попкорн есть.
В тундре нет места для прогулок, и поэтому все, кому было надо, встречались в громадной столовой кэмпа, где всегда были чай и кофе. Был и дармовой попкорн: для американцев это основное развлечение в жизни.
– Ты что, жрать сюда пришёл? – сверкнула лучистыми еврейскими глазами Kathy, когда я, устав глядеть по сторонам, робко протянул руку к пакету с покорном.
Бац! – я получил удар по протянутой руке. Я сразу понял, что она девушка нежная, и с что ней надо держать ухо востро.
Но, тем не менее, мы ней поладили. Она была родной и близкой: крыла матом и предпочитала говорить с влюблённым по-русски, и, самое удивительное, он её как-то понимал.
– Keep low profile – говорил мне иногда Тони, и они куда-то пропадали с Kathy.
Это означало «держаться в тени», то есть что и мне можно пойти в свою комнату поваляться и отдохнуть от беготни.
К слову сказать, на стройке завода все суетились. Я как-то решил пройтись не спеша.
– Ты что, хочешь, чтобы тебя выгнали? – спросил меня первый же встретившийся мне на пути.
– За что?
– Мастер на летучке сказал, что всех, кто ходит пешком – сократят.
Так и поднимали все пыль до потолка, как те лошади.
– Demobilization! – сказал мне Тони, усаживаясь в джип: у многих американцев была такая машина. Он её почти не использовал, и водитель обычно спал в своей комнате, как сурок.
– Какая демобилизация?
– Сокращение на тридцать процентов. Рекс на совещании велел записывать всех, кто нарушает инструкции.
Навстречу нам попался погрузчик, водитель которого говорил по телефону. Тони поднёс ко рту рацию:
– Исаак, оператор машины, – он назвал номер, – говорит по телефону во время движения.
– Ten-four (понял), – ответил ему негр Исаак из отдела по техники безопасности.
– Кандидат на увольнение, – обТонил Тони небрежно. – Demobilization!
И весело улыбнулся: он начал выполнять то, что было велено...
Но иногда на него находила грусть. Однажды поздней осенью он остановился на дороге, что вела на побережье, и поднял голову: к югу тянулся караван каких-то птиц.
– Лебеди, наверное, – сказал я.
– Аисты, – уверенно ответил он и добавил:
– Хочу, чтобы аист принес мне сына.
– Какие твои годы, – утешил я его. – Будет и сын.
Американец был для меня, как отец родной.
– Ботинки жмут, – пожаловался я ему.
Тони внимательно посмотрел на мои неудобные колоды.
– Пойдём, – сказал он.
Скоро мы уже были на складе с рабочей одеждой.
– Вуди, подбери обувь для моего спасителя.
– Тони, ты же знаешь, что тебя не велено пускать на склад, – ответил ему веселоглазый кладовщик. – Последний раз даю.
Мы вышли, и сапожки заблестели под солнцем. Ноги спали в них.
– Good man, – похвалил я его.
«Хороший человек Тони облагоденствовал не одного меня, раз на склад не велели пускать», – подумал я.

На следующее утро в новых сапогах я уже бежал вдоль забора впереди Тони. К слову сказать, он согнал с меня пару десятков килограмм.
– А где босса потерял? – спросил меня Григорий – бригадир строителей.
Я оглянулся: Тони был только на середине уже довольно длинного забора.
– А, тихоход! – махнул я рукой.
Я так разохотился, что предложил американцу:
– Тони, давай я буду бегать с тобой вдоль забота до завтрака в шесть утра.
– Настоящий мужик! – похвалили меня Тони.
– Плати ему деньги за overwork (переработку): два часа утром и два вечером, – сказал он девушке-оценщице Насте.
Та долго смотрела на нас, но часы в табель внесла.
– Встретил Настю,
Думал счастье.
Оказалася беда,
Если б знал,
То не встречал бы
Настю никогда! – выдал я экспромтом. Девушка улыбнулась.

– Я с тобой разбогатею, – сказал я благодетелю. И получил хлопок по плечу:
– We are brothers (мы братья)!
Но неожиданно наше братство начало трещать: у меня появилась конкурентка.

– Тони, я уезжаю на пару дней и оставляю тебе свою girl (девочку). У тебя каша во рту – тебе надо два переводчика, – возвысился над нами Рекс в одно утро, когда мы готовились к очередному марафону.
– Хорошо, брат.
– Good man!
Рекс подошёл к корешу и взял громадной рукой ножичек, что висел у того на шее, как флэшка:
– Blockhead (дубина), – ласково назвал он его.
Тони выглядел озадаченным, смотря на девушку, которая улыбалась так, будто произносила «cheese».
– Ты посиди в офисе, – сказал он мне и с этой минуты забыл про меня.
А вечером – он никогда этого не делал – к нам явился бригадир Григорий. Как и все, приходящие в офис, он с интересом посмотрел на портреты Буша, которые тот подарил американцу Майку – в ответ на пожертвования в его президентскую кампанию. Они стояли на его столе и весели на стенах.
Майк склонился над чертежами: он считал прутки, которые должны были быть в бетоне.
– Ты Лену не видел? – спросил меня бригадир, оторвавшись от портретов улыбчивого президента.
– Какую Лену?
– Была сегодня вместо тебя. Очень секси!
– Ты бы не пришел, и тебя бы не увидел.

На следующее утро я чувствовал себя лишним. Американец засел в офисе и тыкал пальцем в клавиатуру компьютера.
– Тони, мне скучно, – протяжно говорила Лена. И прошлась, демонстрируя свою фигуру, по комнате. Брюки на ней – согласно моде – едва не спадали. Тони был в полном смятении.
– Садись со мой. Играй!
Kathy отошла на второй план.

Скучая, я, как обычно, рассматривал портреты Буша. Он ласково смотрел на меня, и на каждом была личная подпись президента. За окном шумела стройка: до нас доносились обрывки английских и русских матов.
– За что он тебя уважает? – спросил я Майка.
– Каждый раз, когда я вносил в его избирательную кампанию пять тысяч долларов, Буш дарил мне свой портрет,– гордо ответил американец, оторвавшись от своих чертежей.
Я наслаждался тишиной. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге вагончика-офиса появилась разъярённая Kathy:
– Ты что, потаскуха, на чужое позарилась! – заорала она на Лену.
Та вскочила и забилась в угол.
– А с тобой я ещё поговорю! – сверкнула она глазами на Тони и ушла. Было слышно, как она стучала каблучками по деревянным мосткам возле вагончика.
– Так-то, брат, – сказал он мне растерянно.
Говоря откровенно, я был удивлен, что эти девицы накинулись на американца: он, в свои пятьдесят был уже дважды женат.
– Ах, Америка – это страна, там гуляют и пьют без закуски, – повторил я мысленно известные слова.
На следующее утро явился Рекс.
– Как дела, blockhead? – ласково спросил он кореша и забрал свою секси. Всё вернулось на круги своя.
А завод – американцы знали своё дело – рос как тесто на опаре. Каждый раз утром, несясь за Тони, я успевал любоваться его металическими белыми строениями, что выплывали в лучах прожекторов из тумана, как корабли тундры. Однажды я заметил через сетку забора что-то громадное. Это явно была не лиса: те бегали по стройплощадке, как собаки.
– Медведь! – крикнул я, испугавшись.
– Гризли! – вторил мне американец.
Мы рванули обратно и успокоилось только оказавшись под крышей кэмпа, где, выходя из своих жилых крыльев, уже шумел народ.
– Я бежал со скоростью восемьдесят миль в час, – сказал Тони, хватанув крепкого кофею в столовой.
– А хорошо мы забор построили, – заметил я, вспоминая как, встав на задние лапы, медведь исследовал высоченную преграду и что-то рассержено ревел нам вслед.
И как-то само собой получилось, что мы прекратили глупую беготню по утрам. Насте мы ничего не сказали: зачем растрачивать человека?

«Сamp» – по-английски «лагерь». «Лагерное» начальство – чтобы народ был готов к пожарам – устраивало чуть не каждую ночь тревоги.
Как-то под утро всех неожиданно будил дикий вой сирены.
– У-а-а! У-а-а! – метался звук по кэмпу. – Всем собираться в спортивном зале! Полусонный народ нёсся в громадный спортзал, где накануне вечером многие изводили себя на тренажёрах. Особенно те, у кого была сидячая работа.
– Произвести всеобщую проверку! – орал в мегафон Рекс. Патлы его были разбросаны по широким плечам. Народ толпился у плакатов с номерами своих участков. Я со своим боссом толкался под одним из них.
– Привет, Тони! – услышал я протяжный и влекущий голос Лены. Мы обернулись: полусонный Григорий держал соблазнительницу за крутой бочок. Американец улыбнулся в ответ.
– Я тебе покажу привет! – выросла из-за спины возлюбленного высокая и сутулая Kathy. Лена юркнула за спину счастливого Григория.
– Сучка с ручкой!
В итоге мы, как и другие группы, выстроились в длинную змейку, что извивалась по всему спортивному залу. Я заметил, как Лена из конца змейки показывала бывшей сопернице язык.
Всех пересчитали и отправили досыпать. Но весь день после тревоги голова у меня гудела, и я с трудом поспевал за Тони, что нёсся вдоль забора, как северный олень. Ему всё было нипочём.
– Когда собирали разливы нефти в заливе Свиней, я спал по три часа в сутки. Зато денег намолотил! – сказал он, глядя на мои муки.

– Ты на дискотеку идёшь? – спросил меня Григорий, когда мы с Тони прибежали к строителям забора: джип в тундре застревал, и его пришлось оставить на дороге.
– Да. Надо потанцевать.
Я и правда, так полегчал после беготни, что начал танцевать «Голубцы», когда появлялась свободная минутка.
Но на дискотеке мне это сделать не удалось. Накрашенные и в одежде в обтяжку девушки выкаблучивались на средине столовой, а собравшиеся тесным кругом мужики – точно багаж получали с самолёта – пожирали их глазами.
Я был, как всегда, в компании Kathy и Тони.
– How she is moving her hips (Как она двигает бёдрами)! – восхитился американец, глядя, как Лена исходит в страстном танце в толпе вакханок. Своим канканом она затмила соперниц.
– Проститутка! Пойдем лучше попкорн есть, – резко прервала его восторги Kathy: она не любила танцевать.

Это был обычный день. В ожидании Тони с совещания – у американцев такие мероприятия происходят по десять раз на дню – я, как всегда радуясь вновь обретённой легкости, отбивал ногами любимый танец и имел большой успех у зрителей. Появился неожиданно мрачный Тони.
– Что такое? – прервал я свой пляс.
– Григорий сильно порезал себе бедро, – сказал он.
– Ну, да, – подумалось мне. – Работа от темна до темна, тревоги по ночам и вакханка Лена в придачу. Не каждый выдержит.
Подтверждая плохую весть, в низком небе Сахалина появился вертолёт:
– Чоп-чоп-чоп!
– Что случилось с Гришей?! – чуя сердцем, прибежала встревоженная Лена
– Случилось. Видишь, chopper, – я указал на удаляющийся вертолёт.
– Сколько раз я ему говорила….
Она не закончила и заплакала.
Григория чуть не увезли в Японию, но сменили курс и сделали операцию в областном центре. Мрачный Тони сказал мне:
– Рекса с работы прогоняют: он несёт ответственность за все нарушения техники безопасности.
– Демобилизейшен, – неудачно пошутил я.
– Может и меня турнут…

Тони как в воду глядел: он тоже был отправлен домой, и я проводил его и Kathy (а куда без неё) на автобус, что отбывал на Большую землю.
Навстречу мне попался фанат Буша: он шел со строительной площадки.
– Что грустишь? – спросил меня Майк, когда я вернулся к офисам-вагончикам. – Мне нужно объяснить прорабу, сколько должно быть в бетоне арматуры. Пойдем!
Мы пошли считать прутки. Это было так увлекательно, что я постепенно стал забывать Тони и Kathy. Стало казаться, что я всю жизнь работал с Майком.
Часто звонил телефон, и моя обязанность была отвечать на телефонные звонки.
– Кто звонил? – спрашивал мой новый босс каждый раз, оторвавшись от любимых прутков.
– Президент Буш, – шутя, отвечал я ему.

– Твой buddy (приятель) возвращается, – сказал он мне однажды.
Мы встретились с Тони как братья, но у меня уже не было сил гоняться за ним по строительной площадке, и к нему приставили другого переводчика: такого же бегунка, как он сам. Они носились по каким-то трубам, и Тони называл его «material», что означало у него «снабженец».
Только поздно вечером мы встречались в офисе.
– Хочешь поглядеть на Kathy? – спросил он однажды и повернул ко мне дисплей своего компьютера.
Я увидел Катю, восседавшую в автомобиле на фоне купленного Тони дома: его беготня сказочно оплачивалась.
Раздалась мелодия космического телефона.
– А вот и она, легка на помине.
Оказалось, счастье американца не было таким уж безоблачным.
– Я твою родню в гробу видела! – раздался милый голосок через треск космического пространства. Было видно, что в чужих краях Kathy чувствовала себя, как дома.
– Fuсking Jewish girl (Грёбаная еврейка)! – воскликнул мой названый брат и положил трубку.
Он потемнел лицом и задумался: две его бездетных предыдущих жены – Тони мне рассказывал прежде – через суд отобрали у него по дому и по машине, и еще он платил им алименты...
Весело было работать на Сахалине: то снегом тебя заваливает, то дождь как из ведра, то ветер дико воет и норовит унести тебя в тундру – время летит незаметно.
Однажды я встретил своего брата: он сиял, как новая монетка.
– Ты что? Миллион долларов выиграл? – спросил я его.
– Я дождался аиста: сын у меня родился!
–Поздравляю. Дом ты построил, сына родил. Оста посадить дерево.
– I will (построю)! – ответил Тони, широко улыбаясь.
Я видел перед собою счастливого человека.