СТАТЬИ И ОЧЕРКИ А. А. ДИВИЛЬКОВСКОГО
Сборник составил Ю. В. Мещаненко
А. Дивильковский
ПРАЗДНИК НАЦИОНАЛЬНОГО САМОПОЗНАНИЯ
(Стр. 309 — 334)
309
Утром 15-го мая нов. ст., в день открытия Национальной швейцарской выставки, мне пришлось идти по нарядным улицам Берна в компании с одним русским мальчиком. Он взялся проводить меня по указанному мне адресу.
— Глядите, какой огромный бернский флаг на крыше того дома, — воскликнул мальчик. — Я очень люблю большущие флаги. Так весело, когда кругом всё украшено, везде праздник!
— А почему, — спросил я, — у этого медведя (герб Берна) на большом флаге такой огромный красный язык? Ты не знаешь?
Мальчик рассмеялся.
— Да ещё закорюченный на конце, — дополнил он моё наблюдение. — Верно он привык всегда сладкое лизать.
— Да, должно быть сладко ему живётся. А может быть, он дразнит нас, русских, своим языком? А? Как думаешь?
Мальчуган не согласился. Зачем ему дразнить нас? Бернский медведь — премилый зверь, и все чужие находят у него наилучший приём. Вот он, русский мальчик, учится здесь в школе уже четвёртый год и чувствует себя совсем недурно.
Я поглядел на него внимательней: в швейцарском чёрном плащике (бурке) передо мной всё же — настоящий русский мальчик, беленький, со скуластою, смышлёной рожицей. И в то же время какая-то весело-спокойная самоуверенность в каждом жесте, в каждом слове ясно говорили, что этот школьник недостижимо далёк от обычных у нас школьных цепей. Хоть сейчас ставь прямо на швейцарскую выставку, в школьный отдел.
— А вы видели Маню в кортеже?, — быстро спросил он.
— Какую Маню? Нет, не видел.
— Ах, правда, вы ведь в Берне ничего не знаете… Маня,
310
дочка нашей жилицы. Она наряжена была в костюм феи и несла корзинку нарциссов. Не видали?
Вероятно, дело шло ещё об одном экземпляре ошвейцаривающихся в здешней школе маленьких русских. Да и как не ошвейцариваться? Самому национально-гордому сердцу нет возможности победить сладкой заразы швейцарской школы, швейцарской культуры, дружелюбной к детям, ко всем людям без изъятия, доверяющей свободному человеку.
Щедрая, добрая, свободная культура! Она нашла в себе ясное нелицеприятное зеркало в нынешней выставке…
Вернусь, однако, к кортежу, о котором упоминал мальчик.
Если пишешь о Швейцарии, нет никакой возможности избежать описания этих торжественных процессий, без которых не обходится ни одно выдающееся событие, ни один праздник. Часто процессии составляют едва-ли не характернейшую часть данного общественного самопроявления. В самом деле, им никогда не свойствен характер обыкновенного пёстрого парада мундиров да флагов, и отнюдь не в одних мундирах и флагах здесь дело.
Особенно это приходится сказать по поводу нынешнего выставочного кортежа. Кортеж этот — своего рода передвижная выставка, в котором руководители пытались символизировать уже заранее сущность, физиономию предстоящего события. И это до того здесь в нравах, что только разве наблюдателю, впервые приехавшему «от Ладоги холодной, от синих волн Невы, от Камы многоводной, либо от матушки-Москвы», может показаться смешным и странным смешение в торжественном шествии официальных «сфер» Швейцарии с полуголыми гимнастами и переряженными «старыми гренадерами» 18 века в пудреных париках с косицами и в медвежьих шапках в пол-человеческого роста.
Исторический маскарад, напоминающий зрителю пройденный родиной путь культуры, здесь также естествен, как необходимо присутствие тут же «последнего крика» прогресса.
В качестве такового, прохладным утром 15 мая, парил в высоте над кортежем победоносно жужжащий аэроплан знаменитого бернского рекордмэна Бидера, дважды перелетевшего Альпы из Берна, через седую голову Юнгфрау в Италию — и обратно.
Кортеж от Парламентской площади в центр города потянулся мимо вокзала за город, по шоссе к территории выставки. Все самые важные, самые тучные и старые господа, начиная с «высокого» союзного совета (правительства), шли, «по образу апостольского хождения», пешком все эти три версты, хотя, конечно, у
311
них не было недостатка ни в конях, ни в автомобилях. Ведь надо показать народу, что его правители и руководители всегда готовы потрудится в поте лица для своих сограждан — и избирателей. И, вероятно, многие из участников кортежа от души благодарили майское солнышко за его небесную снисходительность: оно только изредка поглядывало на кортеж в голубые окошечки своих серых облаков; порой же принимался моросить любезный швейцарскому сердцу дождик.
Отряды конных солдат с офицерами предшествовали кортежу и замыкали его. Трудно привыкнуть в мирной Швейцарии, где столетие не слышно встречи с внешним врагом, к этому зрелищу затянутых, подтянутых воинов, кому-то угрожающих своими саблями наголо, своими автоматическими ружьями с острым блестящим тесаком вместо штыка, своими грохочущими по мостовой орудиями, впрочем, закутанными сейчас — до поры до времени — в кожаные чехлы. Трудно привыкнуть, — но ведь символ-то верный; живём мы, даже в нейтральной Швейцарии, среди железного века, который шуток не терпит, который обладает нервами, отнюдь не железными, и готов каждую минуту потребовать кровавой жертвы.
По следам военной силы подвигается густая толпа цилиндров и сюртуков: устроители выставки, т.е. её центральный комитет, затем её правление, её главная комиссия и члены бесчисленных подчинённых комиссий — по отраслям производства, по специальным функциям — архитекторы, инженеры, художники и проч. Есть особый отпечаток у всех этих «штатских» деятелей швейцарского народа: будто свои парадные костюмы одели они нехотя, по приказу праздничного этикета; будто они перерядились для случая, наспех, может быть в магазине готового маскарадного платья, напрокат, и ждут лишь момента, чтобы вернуть взятое владельцу, а самим поскорее вернуться в свой будничный пиджак с котелком, а то и облачиться в рабочий фартук.
Такая уж у самых «интеллигентных» швейцарцев трудовая складка самой фигуры, даже, кажется, костей. Некрасивы они в параде: неуклюжи, фалды бесприютно болтаются, брюки кажутся непомерно длинными, привычные к деятельности руки сиротливо висят... То ли дело — парижский фланер — француз или, напр., русский благовоспитанный барин, либо сановник!
Передвижная выставка швейцарского общества льётся мимо меня дальше, пёстрая и подчас причудливая. Вот союзные приставы в плащах красного с белым национального цвета несут какие-то чудные, разные скипетры, каждый скипетр — иной, но
312
несомненно средневековой формы. То грядёт самолично союзный совет — характерные физиономии кремней-буржуа, — большей частью немецкого, угловатого типа. Не надо никаких объяснительных надписей, и так прочтёшь: «мы твёрдо держим бразды правления». И сзади них, молча, проходят приставы со скипетрами.
Дипломатия нехотя тянется за Союзным Советом. Только в этой «провинциальной» Швейцарии могут лишать господ посланников свойственной их сану кареты. Международные бюро мира, почтовое, железнодорожное и т.д. еле поспевают за дипломатией: всё это, большею частью, заслуженные старички на покое. С солидным достоинством подвигаются президиумы двух палат Союзного Собрания — Националь и Государство. Дальше — ряды высшей бюрократии. В числе прочих — национальный школьный совет и директор союзного политехникума в Цюрихе.
Потом непосредственно следуют со своими знамёнами — кто бы вы думали? Три союза, официально представляющие организацию широких народных масс: 1) Швейцарский ремесленный Союз, 2) Швейцарский крестьянский Союз и 3) Швейцарский рабочий Союз.
И не подумайте, что это были лишь пустые символы часто декоративного характера; нет, это три, действительно мощных экономических организации, заполняющих своей борьбой всю швейцарскую ежедневность. В частности, замечу здесь по поводу рабочего союза; он — беспартийная организация всего (теоретически) наёмного пролетариата страны, имеющая своими органами местные «рабочие палаты», для регулирования спроса и предложения труда и трёх секретарей, юристов и статистиков рабочего движения. Организация вполне официальная. Союз приносит, без сомнения, значительную пользу рабочему классу; подавляющее большинство его членов принадлежит к социал-демократии. О других союзах скажу позже.
Следует хор городской музыки г. Берна и группа бернских кантональных и городских властей. Кантональные власти шествуют тоже со своими макетами магически-торжественных скипетров — знаков суверенитета. Город-Медведь, в лице отцов города, являет вид простого обывателя именинника, у которого сегодня от радости «в зобу дыханье спёрло». В самом деле, ведь эта выставка — день его ангела, Берны (так зовут Берн, когда поэтически олицетворяют его в виде городской богини с башенкой-короной на макушке). Ведь это он, Берн, ликует сегодня тысячами флагов и флажков, и зелёных гирлянд, небывалыми народными толпами спозаранку вдоль пути кортежа, колокольными перезвонами, медными трубами и пушечными выстрелами.
313
Ликует город, и как ему не ликовать. Ведь он — город крохотный, хоть тоже и столица. 95 тысяч жителей — это приблизительно с наш Нижний Новгород 10 лет тому назад. И вот, как ярмарка Макарьевская сразу увеличивает вдвое число жителей Нижнего, так и национальная выставка — в Берне. Какая тут жизнь закипит, сколько «иностранца» понаедет, да с деньгами! Разживётся Берна, богиня их, захудалых, поправит свои скудные дела. Конечно, разживутся преимущественно те её дети у кого есть, что предлагать наезжему люду — в крайнем случае, хоть какую-либо комнатку или хоть бы даже одну постель (сдающиеся комнаты и постели — все на учёте у квартирного бюро для приезжающих).
Цифры могут несколько осветить перспективу бернского ликования. Чтобы выставка «оправдала» себя, требуется, чтобы число её посетителей за все пять месяцев её существования было не ниже трёх миллионов человек, т.е. средним числом 20.000 человек в день. Иначе сказать, население города на время существования выставки должно возрасти, по крайней мере на 20%, притом более или менее состоятельных людей! Я видел, как потирали руки сияющие отцы города в процессии. Prunksuchtig! Kolossal!
За республикой и городом Берном, с новым музыкальным оркестром, следовало нечто весьма живописное, но, увы, в печальном смысле слова, «историческое», отмершее, давно прошедшая краса и цвет местной жизни — ремесленные цехи с вековыми, роскошно расшитыми знамёнами, со знаменщиками, в путь разодетыми по моде, по крайней мере, 16 века: в беретах, страусовых перьях, в бахроме, в кружевах, в золоте и серебре.
Тщетное украшение! Отмершая жизнь! Мы видели уже, что новые, мощно-зелёные организации идут далеко впереди почтенных реликвий старины, рядом с самими руководителями современности.
Но таковы уж чудаки-швейцарцы: как бы далеко он не дошли по пути прогресса — «модерн», а всё же не хотят выпускать из рук того, что унаследовали от строивших фундамент их общества пра—прадедов. Проходите мимо, цехи, проходите; ваша пышная гробовая красота никому не мешает. Вы также цветисто украшаете серую прозу наших дней, как ваши создания — затейливо расписные фонтаны украшают суровые улицы старого Берна: улицы Справедливости, Лавочную и Рыночную.
Как продолжение цехов, пошли затем студенческие корпорации, конные и пешие, в мягких бархатных беретах, либо в крошечных как коробки от ваксы, шапочках на кудрях, либо в смешных суконных киверах, загнутых верхом наперёд. Один отряд студентов, по-видимому, из самых «благородных»
314
слоёв (ведь и в Швейцарии осталась кичащаяся своей древностью «аристократия»), шёл при обнажённых шпагах, и лица всех участников без исключения, исполосованные безобразными, но страстно желанными шрамами, ярко свидетельствовали, что эти сыны науки отдают maximum прилежания благородной потехе взаимной резни.
Как бы для контраста шли тут же профессорские депутации университетов всё больше согбенные под бременем учёности фигуры; всё более бледные лица, безучастные к шуму и сверканию Дня. Ах, да кого же я вижу среди них? — никак, знакомое, родное лицо! Шапка непокорных кудрей с проседью выбивается из-под цилиндра, русская борода, общее «идеальное» выражение, напоминающее Герцена: ба, да это «наш» профессор Райхесберг из Бернского университета. Поглядел на меня строго и торжественно, прилично случаю, но вижу — не узнал. Ах, профессор, профессор, далеко же вы залетели от родимой науки, спрашиваете ли вы себя когда-либо: «Жива-ль поныне? всё также-ль манит в летний зной она прохожего в пустыне?...! и т.д.
Но что вас касается, едва-ли не позавидуют вам многие и многие русские учёные.
Здесь вы беспрепятственно издаёте свои статистико-экономические словари, здесь вас цитируют, как авторитета и источник знаний, а ежели б в Москве… махаем рукой! Ведь вы — образ мыслей, «потрясающих основы». Шагайте же с миром, профессор, по направлению к выставке вашей второй матери — швейцарской культуры.
Бесконечные шеренги гимнастических обществ маршируют лёгким, эластическим шагом. Они — всем зрителям понятный и дорогой символ физической силы нации, её, так сказать, элементарной правоспособности к победе в борьбе за жизнь. Но меня, человека другой страны и воспитания, как-то раздражает вид этих людей в коротеньких белых штанах и полосатых фуфайках без рукавов, декольтэ. Я с детства привык встречать подобное одеяние только у одной породы людей — уличных акробатов и канатных плясунов. И мне всё сдаётся, помимо сознания, твердящего иное, — что не годится и совестно выставляться напоказ в таком легкомысленном виде. Но я храню, конечно, молчание об этих отечественно-уездных движениях души; шеренги же подвигаются серьёзно и стройно, будто бы отбывая какую-то важную повинность. Я всё же, не без тайного самодовольства, отмечаю про себя, как эти искусственно-тренированные гимнасты невыгодно отличаются от наших
315
«натуральных», напр., молодцов-новобранцев, только что с пылу-горяча, доставленных деревней. Здесь самые мускулистые люди почти неизменно узкогруды, спины дугою. Где этим продуктам чахоточных городов до наших доморощенных геркулесов! Одно омрачало мой припадок патриотизма: «не дозволено» моим соотечественникам соединять свои мощные природные силы для геркулесовских дел. А то бы, гляди, чего понаделали!...
В заключение кортежа пошли без конца бернские ребята, учащиеся разных школ. Особенно тут были представлены мальчуганы более или менее военного образования: сотни две кадет, какое-то «Юношеское ополчение» (die Jugendwehr), наконец, пресловутые «следопыты» в одежде калифорнийских Row-boys: в широкой подпоясанной блузе цвета хаки с засученными рукавами, дождевой шляпе и горных башмаках. Вместо ружей, какие имелись у кадет, «следопыты» несли по палке, с остриём для втыкания в землю.Официальная Швейцария в восторге от этих малышей, которым, по-видимому, не без успеха, прививается вкус к военной потехе.
Сотня конницы — и кончено шествие. Мы, зрители, остаёмся перед замкнутым покамест для нас главным порталом выставки. Два колоссальных, каменных медведя, взирают на нас оттуда повелительно, и ряд солдат с офицерами во главе образуют перед нами живую баррикаду. До одного часу дня публику не приказано пускать. Мы только любуемся сквозь несколько пролётов ворот на оживлённое движение бывших участников кортежа по территории выставки.
Кончена предварительная выставка живого элемента национальной культуры — людей. Надо переходить к обзору созданных людьми запасов и орудий культуры материальной.
После обеда и я освободился, наконец, пройти под высоким дозором бернских государственных «мишек» внутрь национальной выставки. И она сразу подавила меня. Я не ожидал ни такого огромного протяжения её — до одного с третью километра в длину, ни такого богатства предметов для обозрения в первых же, наудачу выбранных павильонах.
Такая страна-карлик, такой, кажется, обиженный природою народец-пигмей — и этакий богатырский размах, неисчерпаемый, золотой рудник производства!
Справившись с первым ощущением обозревательского бессилия, я решил, руководствуясь планом выставки, начать последовательный обзор (с правой от входа стороны выставки, где расположились павильоны сельского хозяйства и примыкающих к нему отраслей народного труда. Ведь швейцарцы лю-
316
бят до наших дней выдвигать на первый план именно сельский характер своей страны, да и многие-многие иностранцы при слове Швейцария настраиваются в ту же минуту на мирно-пасторальный лад; вспоминаются их простые, но славные горные пастухи, стада пятнистых коров с огромными колоколами на шее среди изумрудной зелени альпийских пастбищ, у самых ног какого-либо искристо-кристального, голубого ледника. Раздаются в ушах чистые, пленительные звуки горного рожка… Вот и я пошёл искать пастушескую Швейцарию.
Набрёл в крайнем правом углу выставки на «Dоrfli» — иначе «Швейцарскую деревню». Мне было давно известно, что такая «Dоrfli» составляет излюбленный гвоздь всякой швейцарской выставки, и даже на всемирные выставки Швейцария везёт это национальное сокровище. Что ж, поглядим, что за «Dоrfli».
Точно справившись по плану, ищу глазами эти живописные горные шале с широким, как гриб, навесом крыши и наложенными по крыше камнями для охраны её от бурного горного ветра; ищу скромную деревянную колоколенку с острым шпицем… Ничего подобного.
Вместо того передо мной, на точно указанном месте — пространное каменное здание, построенное покоем в один этаж, и из центра его гордо вздымается к небесам массивная, высокая каменная башня. Вот так «Dоrfli»! Пра-пращуру Вильгельму Теллю она бы показалась всем, чем угодно: хозяйственными службами какого-либо бенедиктинского монастыря, одним из укреплённых замков ландфохта Гесслера, но только не обиталищем его собратьев, сельских жителей-конфедератов. Да, подумалось бы ему, привычка к душным, тесным городам изменила таки за шестьсот лет вкусы моего свободолюбивого народа.
Только ближе приглядевшись, замечаешь деревенские мотивы в стильных подробностях здания, в его отделке. Стиль в общем — простой и стройный модерн, как он именно применяется на новейших каменных постройках Швейцарии. Но высокие черепичные кровли, долговязые трубы, крытые галерейки, сплошные ряды широких окошек со ставнями, всё это взято, несомненно, из уютной деревенской архитектуры, в особенности, бернских патриархальных и домовитых ферм. Но, нечего и говорить, что нигде в деревне вам не увидать ни такого изобилия — можно сказать, до пресыщения, — ни этих «простых» деревенских деталей, ни такой их сложной путаницы. В газетах пишут, что здесь нам, конечно, показывается не теперешняя деревня, какую везде найдёшь, а деревня, скорее, идеальная, деревня будущего,
317
О какой мечтают сейчас одни художники. Не знаю, но если в будущем швейцарцам предстоит жить кучами в подобных стильно-деревенских муравейниках, я, сын угнетённой, но, слава Богу, широко-просторной страны, отказываюсь понять узкие вкусы будущих швейцарцев. Впрочем, я не забываю, что здесь мы имеем дело, скорей, со школьными предрассудками нынешних архитекторов.
Что же внутри деревни? Внутри всё — деревенское. Т.е., проходишь, напр., вереницей уютненьких комнат с деревенской облицовкой стен, с разными балками по потолку, пахнет крепко и приятно не то горной елью, не то кипарисом. В комнатах, на столиках навалены груды чудесных кустарных вещиц из высоких долин бернского Оберланда: разных деревянных фигур, коробок, корзиночек, игрушек.
В других комнатках аппенцельские рукодельницы в местных костюмах предлагают вам на продажу свои ручные вышивки, от паутинного вещества, которых даже у малочувствительного существа мужского пола подчас дух занимается. Вот где будут изнывать от восторга о оставлять свои соверены и доллары английские а американские богачики, которые понаедут сюда летом.
Другое крыло «деревни» занято выставкой обстановки и посуды в сельском, т.е. коренном, швейцарском стиле. Мне не пришлось повидать её ближе, ибо, как всегда при начале выставки, ещё не всё готово — не только здесь, но и во всех павильонах. Надо, впрочем оговориться, что не готовы в Берне одни лишь детали, правда, довольно многочисленные, хотя и не существенные для всего целого. Общая же картина выставки её, так сказать, живая душа — уже определилась вполне; да и в деталях она уже и сейчас удовлетворяет большую часть даже требовательных специалистов.
В «деревне» есть ещё: пасторский дом, кабачок «Zum Roeseligarte"церковь и кладбище. Пасторского дома и кабачка тоже, к сожалению, не видал, а кладбище не представляет ничего специально-деревенского. Церковь, под общей кровлей которой мирно уживаются — точь в точь, как и в самой Швейцарии — отдел протестантского культа и отдел католического, очень красива внутри, но целиком — стиля модерн. В особенности католический алтарь поражает изысканным модернизмом изображений, и, глядя на искреннюю и сильную экзальтированность фигур и лиц, удивляешься, до чего ещё в коренной Швейцарии свежи чувства, казалось, так потрясённые реформой четыре века тому назад. Живучесть католицизма вообще, кажется, в наше время слишком
318
низко оцениваются: он всё ещё умеет утолять для многих душ жажду радужной поэзии среди скучных будней делового дня.
В итоге «деревня» всё же не совсем понапрасну пользуется симпатией здешней публики. Конечно, на наш чернозёмный, хлебный, если можно так выразиться, аршин, в ней не хватает самого главного: земли, хлебопашества. Но она использует здесь иную и милую швейцарскому сердцу роль: в «деревне» нация познаёт в концентрированном выражении свой коренной, национальный художественный вкус; стремится сохранить это дорогое наследство и привить его современникам. И устроило «деревню» общество «Heimatschutz».
Хлебопашество, впрочем, весьма мало встретите и в остальных частях сельского отдела. А лучше сказать, во всём этом отделе видно гораздо больше машин, механических приспособлений всякого рода и искусственных, часто промышленного характера «подобий» сельскому хозяйству, чем самого сельского хозяйства в его непосредственном, «естественном» виде. Я, конечно, не собираюсь здесь знакомить читателя со всеми подробностями этого отдела.
Но, бросая общий на него взгляд, отмечаю поразительно скромное место, занимаемое «основной отраслью национального производства», как продолжают здесь выражаться, в странном стремлении воображать себе сегодняшнюю Швейцарию страной сельской, крестьянской по преимуществу.
Выставка фактически, объективным образом неопровержимо доказывает всю благонамеренную утопичность этих тщетных стараний. Тот небольшой каменный сарай с образцовым скотом, те немногие снопы колосьев — правда, огромных и тучных — какие приютились в павильонах одного из углов сельскохозяйственного отдела, громко кричат о безвозвратном удалении страны от времён сельских и пастушеских идиллий. Тем не менее, надо признать, что в скромных пределах своей ближайшей области сельское хозяйство Швейцарии работает образцово. Что за скотину привелось видеть мне здесь! Никогда не забуду собрания красавиц коровьего рода, смирно жующих жвачку в усовершенствованных стойлах, красавиц, необычайно рослых, большеглазых и розовокожих с изысканными именами. Но что все красавицы в сравнении с богатырём-быком по имени Floquet, который тут же рядом прикован к яслям толстой цепью, трижды обвивающей его голову. Г-н Floquet способен внушить ужас зрителю своим истинно мастодонтным ростом и массивностью частей своего тела. Bos primigenius, древний буйтур позавидовал бы пропорциям, какие
319
являет этот bos modernus. Нет сомнения, скотоводство процветает на родине сыра-грюйера и эмменталя, но нет также сомнения, процветание это достигается научно-поставленной техникой, вполне сходной с техникой промышленности обрабатывающей. Пройдитесь, в самом деле, где стремятся поразить ваше воображение стенными таблицами Крестьянский союз и национальный, и кантональные департаменты земледелия. Всё это научно-техническое великолепие — анатомические разрезы коровьего вымени вдоль и поперёк, с инъекцией сосудистой системы синей краской либо расплавленным металлом и т.п. говорят лишь о расцвете зоотехнии, т.е. технологии в скотоводстве.
Подробнейшее агрономическое изучение наилучших веществ и способов для кормления и ветеринарное изучение болезней скота и проч. каждым новым препаратом, каждой новой таблицей субсидий на улучшение породы свидетельствуют о том, как много сделали швейцарские крестьяне, чтобы содержать этаких мамонтов-быков, применяясь к их потребностям до мелочей!
Впрочем, вот маленькая статистика крестьянского скотовладения в кантоне Цюрих с 1866 — 1906 г. по кантональным переписям скота:
1866 1876 1886 1896 1905
Владельцев крупного рогатого скота 21332 20463 20194 19044 17967
Число голов 70199 74654 88637 102292 112240
Средняя цена во франках 160 246 298 435 430
Общая ценность в тысячах франков 11232 18365 26414 34891 47140
Голов в среднем не одного владельца 3,3 3,6 4,4 5,4 6,3
Ценность на одного владельца 527 898 1308 1832 2624
Цюрихский кантон типичен для всей страны, и отсюда видно, что это за господа — здешние крестьяне. Богатство их возросло за сорок лет в среднем, на душу, в четыре раза (хотя общее число крестьян убыло), и каждый обладает, в среднем, шестью коровами вроде тех «Гусаров» да «Тюльпанов», что поражают взор на выставке. Вот и разгадка чрезмерных стараний устроителей выставки возвеличить «первичное производство». Т.е. сельское хозяйство в ущерб чисто-промышленным отделам выставки.
Крестьянство, хотя и играющее относительно всё меньшую роль, в общем ходе национального труда, тем не менее
320
является собственником всей удобной земли, богатеет, крепнет и лучше оплачивается, ограждает и усугубляет свои доходы протекционными пошлинами, и, конечно, в центральном и местных правительствах и парламентах находит своих преданных бардов.
К предыдущему, для лучшего освещения надо прибавить, что в 1906 г. из общего числа цюрихских крестьян обладали 1 — 2 головами скота 14,2% всех владельцев, 3 — 4 головами 22,5%, 5 — 10 головами 52,2% и более 10 голов 11,1%.
Т.е. скотовладение распространено в среде крестьянства довольно равномерно и притом — с переносом в сторону более крупного владения.
Словом, живут — «помирать не надо», как сказал бы наш голодающий «житель». Хлеба, действительно, почти не сеют, ибо сырой климат и градобития, слишком частые у подножия холодных гигантов — Альп, для хлеба слишком неблагоприятны. Пастбища и искусственные луга куда выгоднее хлеба.
И главная надежда самих аграриев-крестьян (которые здесь с полным успехом заменяют германских аграриев-помещиков) лежит так же мало в естественных факторах производства — земле, погоде, даже не столько в «ближайшем средстве производства» трудового крестьянства — неусыпном труде, сколько во всяких технических ухищрениях, которые приносит с собою капитал.
Капиталистами, по существу и являются швейцарские крестьяне с числом голов от 5 до 10 и более, даже в патриархальных высоких долинах Верхнего Валлиса и Граубюндена, где до сих пор процветает земельная община, и где, в то же время, особенно многочислен разряд крупных крестьян, обладающих двадцатью и более голов скота, т.е. капиталом — помимо земли и проч. — в пять тысяч франков и выше.
Поэтому тщетны, в конце концов, все противопоставления «первичного производства» (Urproduction) — промышленному.
Тщетны, напр., старания могучего крестьянского союза на выставке внушить посетителю мысль, что до сих пор Швейцария только и держится, что «первичным производством».
Совершенно фантастической надо признать и горделивую картину, развешенную этим союзом во всю стену прямо против входа в павильон споспешествования сельскому хозяйству. Картина или диаграмма изображает гигантского роста швейцарского крестьянина, по сравнению с более или менее ничтожными карликами разных других отраслей производства, карликами, всё убывающими в росте направо и налево от гиганта, чем дальше они от него стоят.
Я говорю — картина безусловно фантастическая, и получена она
321
лишь путём статистического передёргивания, а именно: ежегодный валовой доход сельского хозяйства страны — около 700 млн. франков, — воплощаемый в гигант, сравнивается здесь с ежегодным валовым доходом отдельных отраслей промышленности: а) хлопчатобумажного производства, б) шёлкового производства, в) часового производства, и т.д.! Иными словами, крестьянин изображается, как единый хозяин-большак, у которого в кулаке состоит всё сельское хозяйство страны, а промышленность — раздробленной между абсолютно исключающими друг друга капиталистами.
Приём, который, при желании , можно было бы продолжить до полного распыления всей индустрии и торговли на отдельные предприятия, и тогда наш гигант мог бы ещё нагляднее торжествовать победу над своими антагонистами, ползающими у его ног, как муравьи.
В действительности, конечно, следовало бы противопоставить всё сельское хозяйство всей промышленности и всей торговле.
Тогда бы напр., для 1906 года, по вычислению, получилось:
ВАЛОВОЙ ЕЖЕГОДНЫЙ ДОХОД млн. франков
сельского хозяйства 736
промышленности 1470
торговли 894
ИТОГО: 3100
т.е. сельское хозяйство даёт менее всего ежегодного производства страны, и крестьянина на картине пришлось изобразить едва по пояс гиганту — промышленности и головой ниже рослого молодца — обращения.
Но, кроме того, само сельское хозяйство до такой степени индустриализировалось в Швейцарии, что целые его ветви, а лучше сказать, подавляющая часть его, ничем существенно не разнится от промышленности обрабатывающей. Ступайте, напр., вот в этот павильон «молочного хозяйства» рядом с названным ранее павильоном, где так хвастает Крестьянский союз. И вы увидите, что эта главная отрасль сельского хозяйства, доставляющая ежегодно для вывоза приблизительно на двести млн. франков разных молочных продуктов, работает совершенно фабричным манером. Сравните выставленные в «молочном музее» (первая комната от главного входа павильона) старинные орудия сыроварения — расписанные и изукрашенные восхитительной резьбой деревянные чашки, ложки и плошки — с наполняющими целый огромный зал
322
современными паровыми котлами, центрифугами и колоссальными медными чанами. И вы вынесете неизгладимое, никакими якобы статистическими диаграммами неопровержимое убеждение: «национальное» крестьянское молочное хозяйство в Швейцарии — одна из отраслей современной крупной промышленности. Образцы тщательных химических и механических анализов молока, разных сортов масла и сыра в тут же в выставляемой «полной молочной лаборатории» — только ещё довершают ваше наглядное обучение.
Нужно помнить, что молоко обрабатывается давным-давно не в отдельных хозяйствах, не в разбросанных между снегов маленьких летних шале, а в центральном молочном кооперативе молочного союза каждой местности. Прибавьте, что все молочные кооперативы по всей стране объединены в один мощный кооперативный союз, орудующий собираемым со всех членов союзным капиталом. И в данном случае кооперативная форма, аналогично форме акционерной, пользуется своею мощью эксплуатации потребителя молочных продуктов путём повышения цен. Правда «национальная» швейцарская форма синдиката или треста — молочного треста, — даёт возможность выгодами от концентрации пользоваться сравнительно широкой и сравнительно демократической массе, — но в конце концов, всё таки привилегированного класса крестьян, за счёт других, гораздо более обширных масс и классов непривилегированных (из 5.700.000 населения приходится в Швейцарии 215.000 крестьян крестьян-скотовладельцев).
После этого не стану уже останавливаться на других, более или менее второстепенных отделах выставки сельского хозяйства, как виноделие, птицеводство, коневодство, овцеводство, лесоводство, садоводство и проч. Скажу лишь, что в соответствующих павильонах вы можете увидеть перлы этих «искусств»;швейцарцы во всех больших и малых областях труда проявляют ту же невероятную степень энергии в применении современных завоеваний человеческого ума и в применении капитала.
Лишь с эстетической точки зрения не могу обойти молчанием павильон рыбоводства. Здесь есть чудный, сказочный зал, где вы ощущаете себя попавшим в подводное царство. Прямо с дневного света вы вступаете в почти полный мрак; шум и журчание бегущей воды раздаётся кругом. Приглядевшись, сквозь толпы теснящихся у низких стен силуэтов зрителей, вы разбираете голубое сияние откуда-то из-за стен падающего света, проходящего через сотни аквариумов, вделанных в стены. В аквариумах струится текучая вода, и играют стада разнообразных
323
рыб, выставляемых здесь, должно быть, водяными богами всех голубых альпийских озёр. Много здесь знакомых русскому пород: щук, окуней, налимов, линей, лещей, карпов и т.д. Но часто эти знакомцы — глядя по озеру, откуда происходят, представляют какие-то чуждые, странные разновидности; иные щуки достигают столь же чудовищных размеров, как привелось мне видеть в благословенном Чудском озере у города Пскова. Но часть пород — совершенно неизвестные коренной России: это различные форели, в том числе ненаглядные «радужные форели», а затем разные породы озёрных сигов, напоминающих сигов русского Севера и Сибири.
В действительности, эти живые богатства — происхождения искусственного, промышленного, капиталистического. Ибо все эти аквариумы выставляются отнюдь не царём морским, и также не простыми «рыбаками», а акционерными обществами рыбоводства с их бассейнами для искусственного разведения рыбы. Те же общества в другом зале покажут и весь трудный процесс искусственного воспитывания рыбьего царства от икринки и крохотного малька до зрелой поры. И ясно становится, отчего в густо населённой Швейцарии никогда не замечается недостатка в пресноводной рыбе, и она довольно даже дешева, а у нас даже в Волге и Каспии рыба вымирает…
Последним в правой стороне выставки я посетил павильон сельскохозяйственных машин и орудий и убедился, что владыка страны — крестьянин всюду и во всём, вплоть до практического привязывания скота на случай пожара, до взваливания мешков на телегу и до покрытия копен сена от дождя, пользуется или желает пользоваться самоновейшими техническими пособиями. До чего это желание доходит, видно из тут же приютившейся трогательной выставки «охраны животных». Пускай бы охраняли только домашних животных — лошадей, собак, домашнюю птицу — от
дурного обращения, как настойчиво взывает в развешиваемых по деревням плакатах «Союз для защиты домашних животных». Нет, практичный швейцарец хочет охранять и вольных, лесных тварей, коли они — враги его врагов. Я видел целый музей комфортабельных, искусственных гнёзд для личинкоядных дятлов и для насекомоядных синиц, удодов и т.д. Тут же — целая серия остроумнейших кормушек с зёрнами для тех же птиц. Изобретатели хвалятся в приложенных этикетках: «эта кормушка абсолютно недоступна для воробьёв». У вора-воробья, видите ли, аппетит велик, да нос короток…
Совершенно торгово-промышленный характер имеют па-
324
вильоны таких производств, как пивоварение, шоколадное производство, производство питательных продуктов: муки, макарон, мяса, консервов и суррогатов. Здесь — почти необозримое поле более или менее роскошных витрин, по существу, того же типа, как и обычные магазинные.
Более значительный интерес представляют для зрителя, ищущего общих впечатлений, общих выводов, словом сказать, экономической физиономии страны— лишь отдельный павильон шоколадного производства. Ибо, по форме будучи выставкой многих громких во всём свете фирм — Петера, Кайе, Сюшара, Колера и т.д., в действительности он — дело рук единого треста этих фирм, только сохраняющего видимость прежней их раздельности. Поэтому и павильон организован как одно целое, украшен весь по одному плану — правда, весьма роскошно и со вкусом.
Упомяну ещё в «сельском» отделе павильон горного дела, упомяну, впрочем, скорей по мотивам отрицательным: горное дело, как известно, фактически равно нулю в стране величайших европейских гор; конечно, не по недостатку предпринимательской энергии, единственно по неожиданной бедности альпийского чрева полезными ископаемыми. Поэтому здесь выставляет единственная фирма Ролли из Делемона (Бернская Юра) производство единственной в своём роде доменной печи. Чтобы прикрыть зияющую пустоту этого отдела, допустили «сверх абонемента» экспонировать здесь угольное производство — угольный синдикат Рурского бассейна в Германии. Германский синдикат и устроил один из «гвоздей» для праздничной публики — игрушечную подземную шахту с манекенами рудокопов, с рельсами и тачками, со сверлильными машинами и чучелами лошадей.
Занятно, но со швейцарской выставкой не имеет ничего общего. Я сажусь в вагон выставочного трамвая миную так называемый Миттельфельд, т.е. центральный отдел, своего рода цитадель со скученной группой зданий праздничного зала, художественной выставки, павильона прессы, выставочной администрации и почты, миную выставку отельного дела под вывеской «Hospes 1914» и один, два, три, четыре, пять огромных ресторанов, между ними «Штудерштейн» в виде какого-то модернистского храма с двумя высочайшими колокольнями. Везёт меня трамвай в противоположный левый от главного входа конец, где расположены павильоны промышленности.
Вхожу наугад в широко раскинувшееся каменное здание текстильной промышленности, основной — по крайней мере, ещё в недавнее время — промышленности страны. Из надписи в вести-
325
бюле узнаю, что выставка хлопчатобумажных продуктов, занимающая весь главный корпус, организована опять таки сообща союзом хлопчатобумажных коммерсантов. Что и отражается действительно на спокойном и грандиозном однообразии устройства и убранства бесчисленных витрин отдельных фабрикантов. Замечаю решительно, что если имеется одна выразительная черта у всей нынешней выставки — а за нею, конечно, и у всей страны — то это именно высокая степень развития объединения всякого рода: союзов, синдикатов, трестов. Объединение это до того бросается в глаза, что чуть-чуть не вырывается слово «обобществление производства»… Хотя до него, конечно, очень, очень далеко…
Не могу сказать ничего особого о качестве швейцарских мануфактурных товаров и товаров шерстяных, занимающих несколько зал рядом. Всё здесь по-швейцарски солидно, добротно, есть, вероятно, и не мало замечательного для специалиста; меня же, искателя «внутренних ценностей», должен сознаться, посетил ангел скуки среди этих монотонных груд товара, рассчитанного на потребление серых масс, отчасти даже масс не европейских, а восточных (витрина с ленивыми арабами на коврах и за кальяном, перед которым раскладывает товар ловкий и обходительный швейцарский коммивояжер). Только зал машинных вышивок, одетый с головы до пят, словно богатая туристка-американка, сплошною вышивкой небывалых размеров выделяется и для профана из монотонно-парадной анфилады зал.
О ручных вышивках, здесь также специально представленных, говорить не стану: повсеместно славится швейцарское «домашнее производство» этого рода. Интересна комната изделий из искусственного шёлка: она показывает ясно, что суррогат этот сейчас уже может в известной мере конкурировать с настоящим шёлком почти для всех применений в одежде. Правда, блеск его гораздо резче, а потому и неприятней шёлка, а на ощупь (тут же развешаны образцы пряжи) он жёсток и мало эластичен.
Я не мог пойти прямо из шерстяного отдела в то крыло павильона, где помещается шёлковое производство, не менее важное для страны, чем хлопчатобумажное:вся перспектива зал передо мною в ту сторону была ещё в хаотическом состоянии. Столяры там стучали молотками, цементщики покрывали полы мастикой, и только издали виднелись витрины с дамскими нарядами и шляпами. Из какой-то таинственной боковой комнаты лилось загадочное красное сияние, и мерещились обольстительные видения, вроде райских гурий. Я обошёл со двора, удостоверился в
326
полном неустройстве ещё шёлкового отдела и полу-устройстве нарядов, наконец попал и в загадочный красный рай.
То была вполне готовая выставка утончённейшего модного вкуса, на какой лишь способны богатейшие швейцарские дома по части дамских туалетов. Пять витрин изображают пять живых картин из жизни каких-то идеальных восковых кукол «высшего света», какой в Швейцарии представлен лишь иностранцами в самых дорогих отелях и на курортах.. Нежный, алый свет пронизывает розовым восковых дам в кружевах, в вышивках, в шёлке, и дамы эти прельщают изысканнейшими телодвижениями модного танца танго и беседуют между собой, вероятно, об утончённо модных сюжетах. Беседуют «в саду», «в салоне», «в столовой», «в детской»… И всё так модно-поэтично, и так безжизненно-изящно на фоне прекрасных, почти дающих иллюзию действительности, декораций! Но, увы, при всём том не хватает до Парижа — не хватает чего-то главного. «Собственные наши создания» — как хвастается в плакатах экспонент — творец костюмов — сидят на дамах, будто с чужого плеча. Туфельки на дамах — крупнейшего швейцарского фабриканта обуви Балли — что греха таить, довольно неуклюжи, хоть и дороги.
Словом, нет, господа швейцарцы, сколько не старайтесь, ваша демократическая страна вряд ли сможет «создать» в этой отрасли культуры что-либо, способное удовлетворить паразитов, прожигающим по вашим курортам народное богатство своих отечеств.
Оно и к лучшему!
Оставляю самый богатый из павильонов промышленности всё же с каким-то смутным чувством удивления и почтения. Мануфактура стала как бы главной стихией швейцарского народа, его «второй природой», кажется, более определяющей уже, в конце концов, тип нового швейцарца, чем сами его гордые Альпы. А между тем мануфактура, — ещё недавно казалось, — нечто в высшей степени «неестественное» в этой стране, лишённой не только колоний и даже, просто, морских сообщений, которые бы доставляли ей сырой материал для мануфактуры — хлопок и шёлк; но лишённой и необходимых средств производства — угля и железа для машин. Правда, в последние годы каменный уголь заменяется в ней с огромным успехом «углём белым» и применением электричества, для дешёвой добычи которого природные условия этой горной страны с бесчисленными её потоками чрезвычайно благоприятны.
И вот, она становится страной цветущей мануфактуры, кормящей миллионы народа, создавшей богатые, уютные города, ожив-
327
лённо торгующей с самыми отдалёнными странами — с Америкой, Китаем. Благодаря в первую очередь лишь мануфактуре. Швейцария, при всей своей ничтожной величине и населении, ведёт внешнюю торговлю, по размерам приближающуюся (я отнюдь не говорю — «достигающую», но и то уже достаточно) к внешней торговле нашей матушки-России! Беру цифры, напр., средние за пятилетие 1902 — 1906 г.: Швейцария, ввоз — 1230 млн. фр., вывоз — 940 млн. фр., Европейская Россия, ввоз 1550 млн. фр., вывоз — 2540 млн. фр., Общий оборот внешней торговли: Швейцария — 2 миллиарда с лишним, Россия — около 4 миллиардов. Согласитесь, что при несоизмеримости, так сказать, двух стран по объёму, приближение весьма значительное. Прибавлю, что по таможенным отчётам за 1913 год оборот внешней торговли Швейцарии как раз почти достигает цифры 4 миллиардов, достигнутой Россией в 1906 году. Решительно, торгово-промышленная ёмкость Швейцарии — явление почти неимоверное. На каждого швейцарца, в среднем, в 1906 году приходилось 729 франков внешнего торгового оборота, т.е. в 21 раз больше, чем на каждого русского (34 франка).
Можно сказать, что сама ткань национального существования Швейцарии — интернациональна, самая кровь, движущаяся в жилах тела страны — чужая, занятая со всех концов мира. Оттого и швейцарская национальная выставка имеет огромный общечеловеческий интерес и цену.
Как же, какими же всё таки колдовствами добилась запертая в горах Швейцария, что могущественные соседи должны были пропустить её товары на всемирный рынок и даже должны были принять её в первые ряды мировых торговых стран? Колдовство тут заключается в одном магическом словечке: качество продуктов. Тогда как «великие державы» берут количеством, массами производимых продуктов, вытесняя друг друга с рынков, как бы механическим давлением колоссального потока товаров, Швейцария всегда брала: 1) частью, специализацией на каких-либо немногих, особо требуемых сортах товара, обыкновенно именно более тонких сортах (хронометры и астрономические часы, более тонкие и сложные механические двигатели, шёлковые ленты, вышивки), 2) несравненной тщательностью выполнения всякого рода продуктов.
Ближайшим примером может служить только что нами покинутый отдел вышивок. За 1909 год вывоз за границу вышивок достиг 188 млн. фр. Швейцарские вышивки — конечно, предмет роскоши — шли в особенности для туалета английских и
328
американских, в последнее время также и германских дам.
Богатство состоятельных классов в тех странах росло, росла и их покупательная сила. Вот отчего продажа им швейцарских вышивок возросла больше, чем вдвое с начала 1890-х годов. Но тут же , на этом же примере вышивок мы можем наглядно видеть и те великие трудности, с какими во всякий момент приходится отчаянно бороться Швейцарии. Последние годы американские фабриканты делали упорные усилия, чтобы перехватить у вышивальных фабрик С.-Галлена американскую клиентуру.
Это не удавалось до тех пор, пока американцы не устроили истинно американского «блюффа»: в одно прекрасное время они купили разом крупнейшие фабрики вышивок в С.-Галлене, и со всеми машинами и даже с главными мастерами дела — перенесли через океан к себе на родину! «Блюфф» обошёлся что-то миллионов в пятьдесят, но зато сразу лишил Швейцарию её первых предприятий, следовательно, подорвал её значение на главном, американском рынке.
И вот уже второй год кантональное правительство С.-Галлена изо всех сил выбивается, вынужденное справляться со многими тысячами безработных. Кризис пожинает свою печальную жатву. Но Швейцария упруга; как кошка она падает всегда на ноги и быстро подымается. Я не знаю, как справится она с экономическим поражением в области вышивок, но я знаю, что за 19 век у неё бывали не раз поражения и хуже, она теряла целые вековые рынки — и снова приобретала, если не их же, то новые, аналогичные.
Пройдём, однако, в соседний, круглый павильон часового производства и ювелирного дела — тоже давнишней специальности швейцарцев. Разочарование! Это единственный из павильонов нынешней выставки, ещё совершенно недоступный для публики. Только в окошки видно, что витрины с экспонатами уже имеются в большом количестве. Tank pis! — как говорят французы, — обойдёмся воспоминаниями по части судеб этого производства.
Вот где картина обострённой борьбы за существование, особенно в конце 19 века, была в своём роде классическая. Борьба эта — тоже, главным образом, с американцами — почти дотла разорила и стёрла с лица земли тот славный когда-то класс невшательских и женевских самостоятельных часовщиков-кустарей, людей точного, тонкого мастерства. То был класс людей, высоко развитых и интеллигентных, который был в своё время прямым творцом и исполнителем демократических революций 1846—48 гг. в своих кантонах; который также составлял живую силу баку-
329
нинской Юрской федерации, одной из главных секций старого Интернационала… Времена проходят. Часы швейцарские, вслед за американскими, изготавливаются теперь массовым, машинным, шаблонным способом на часовых фабриках. Но что особенно замечательно: швейцарцы и на поприще часовой фабрики не дали себя, в конце концов, обогнать американцам.
Интеллигентность осталась у юрского часового пролетария, технические изобретения вернули пальму первенства Швейцарии. Что касается наиболее точных часов — хронометров, которые и до сих пор работаются вручную, то лишь на днях я прочитал о всемирном конкурсе, где швейцарские хронометры получили подавляющее большинство призов.
«Знают слово» швейцарцы, и слово это, говорил я, качество.
Но из предыдущего видно, что «качество» может отстоять себя в безжалостной свалке экономической конкуренции лишь при условии интеллигентности, иными словами, образованности народных масс. А образованность масс — вещь немыслимая без полного гражданского равноправия, демократии — тоже. Так вот какая цепь железной, жизненной логики связывает столь, на первый взгляд, отдалённые вещи, как горная замкнутость, природная бедность страны — и демократический её строй. Без демократии Швейцария была бы дика, бедна «мёртвая страна», как мертвы бесплодные граниты и гнейсы центральных её горных массивов. Демократия и образование заменяют Швейцарии колонии, неисчислимую военную и морскую силу её могущественных конкурентов. Отсюда можно заключить и обратно: их колонии и военная сила с лихвою могли бы быть возмещены широкой демократией и образованием — условиями, которые до сих пор осуществляются там с таким же трудом, с каким Швейцарии приходится пробиваться в экономической борьбе.
Бросив, ввиду всего этого, сочувственный взгляд мимоходом на павильоны образования, науки, а также городского и коммунального самоуправления, перейдём поперёк левого крыла выставки, туда, где под прохладным дыханием Большого Бремгартенского леса расположены павильоны других первостепенных отраслей здешней промышленности — химической и машиностроительной.
Как в «сельском» крыле выставки я не ставил себе целью поплотней входить в замечательные, без сомнения, детали собранных там сокровищ, так и здесь не задаюсь подобной задачей. Как бы ни были сами по себе удивительны результаты, достигаемые отдельными швейцарскими производителями и группами производств, но наперёд можно сказать, что крупные промышленные страны с их несравненно крупнейшими, следова-
330
тельно, вообще говоря, и более совершенными капиталистическими предприятиями могут достигать результатов ещё более значительных. Суть тут, следовательно, не в том, насколько искусны, напр., швейцарские фабрики красок в добывании как можно большего числа сортов наиболее прочных красок из каменноугольных остатков. Суть не в том, сколь мощны и сколь остроумны турбинные моторы, строящиеся на крупнейших заводах страны — Броуна и Бовери в Бадене или Зульцера в Винтертуре. Всё это, конечно имеет своё, подчас решающее, значение в отдельных, так сказать, матчах конкуренции с заграницей. Но всё же главный вопрос не в «рекорде», не в чемпионстве на международной или на внутренней арене.
Главный вопрос здесь, в химическом и механическом отделе, есть вопрос о судьбах швейцарской промышленности вообще, о направлении, в каком совершается сейчас, в десятые годы двадцатого столетия, всё её развитие.
Грандиозный павильон машин напоминает, конечно, подобные павильоны других выставок, но, помимо того, что это новейшая выставка машинная; помимо того, что мы можем видеть здесь быструю победу за последние годы водяных и паровых турбин и моторов Дизеля (двигателей внутреннего сгорания под постоянным давлением) над старинною паровою машиной; — мы в особенности можем наблюдать здесь нечто характерное для Швейцарии. Говорю о необычном росте здесь применения электричества. Перед нами новейшие электрические генераторы, наиболее «передового» свойства, с лёгким, как бы сонным, жужжанием, таинственно двигаются — и вдруг пугают страшным треском настоящих молний, зло-синих и разветвлённых между высоко поставленными полюсами приборов. Генераторы получают первоначальную двигательную силу от стоящих в центре зала странных, каких-то четырёхглавых (четырёхтактных «дизелей») чугунных чудовищ — впрочем, правду сказать с виду далеко уступающих по представительности и телосложению паровым машинам. Последние — увы, отсталые — прячутся там, в далёкой слегка дымчатой перспективе, в конце просторного высокого зала, позади электрических элеваторов и под сенью передвижных электрических мостов к вышине купола. Электричество да ещё турбина — вот что заполняет теперь с сугубой быстротой авансцену швейцарской промышленной жизни.
Тут — форменная революция.
Тот же процесс отражается и на химической выставке.
Как ни интересны на ней отделы красок, фармации, взрывчатых
331
веществ, — электролиз, электрохимия, вот чему принадлежит здесь пальма первенства. И в особенности даёт «национальные» черты павильону — добываемый электролизом алюминий. В химическом павильоне и частью в павильоне машин (отделе «металлы») алюминий ласкает взгляд своим матовым, серебристым сиянием. Из множества поделок для самых разнообразных хозяйственных и промышленных надобностей, из груд толстых массивных плит и брусьев ровный, спокойный, серебристый вид его говорит нам: «путник, любуйся мною; но знай, я только предтеча грядущего алюминия двадцатого века». Так говорит алюминий, и в виде слабого пока доказательства преподносит, напр., вагон электрического трамвая, целиком вылитый из алюминия. Изящная, чистая, приятная глазу большая игрушка. Наши дети будут, быть может, кататься в таких по столь же чистым, разумеется и не пыльным улицам прекрасных городов будущего.
Благодаря алюминию и электричеству «химико-физическая» промышленность Швейцарии всё больше выдвигается на первое место в ряду других отраслей промышленности. Так, напр., с 1882 г. по 1901 г. число лошадиных сил в химико-физической промышленности возросло на 7094,3%, или в 16 раз больше среднего возрастания во всей промышленности за тот же промежуток времени (488,5%). В частности, электрическая энергия в 1882 г. ещё практически неизвестная в стране, в 1901 г. представляла уже 28% всех двигательных сил страны. С тех пор процесс подвигается отнюдь не более медленным темпом. Достаточно сказать, что в наши дни электричество стало до того популярно и демократично в Швейцарии, что почти повсеместно даже деревенские конюшни и хлевы могут пользоваться электрическим освещением. Относительно предстоящих лет стоит лишь упомянуть правительственный план полной электрификации национальных железных дорог. И она уже началась на линиях Симплона и Готарда. В боковом зале павильона машин мы находим
картограммы и диаграммы распространения электричества в Швейцарии, выставленные сообща Швейцарским электрическим союзом и союзом Швейцарских Электрических мастерских.
Нечего и говорить, что подобным развитием электрической промышленности страна обязана своим Альпам, посылающим в долины столько бурных потоков с водопадами. В этом случае экономическое развитие как бы возвращается к своему исходному пункту. Мы видели, что первоначально пастушеский, горный народ, ни от кого не знавший зависимости, кроме своих ледяных вла-
332
дык, швейцарцы перешли к своеобразному хозяйству с чужим сырым материалом, чужими средствами производства, для чужих рынков. Теперь Альпы, бывшие за предшествующий период почти простым «неудобьем», как выражаются русские крестьяне о камнях, песках и болотах, становятся первостепенным — а в будущем, конечно, и преимущественным источником силы, богатства, благополучия. Вот почему, между прочим, все взоры прикованы теперь здесь к «белому углю», т.е. к альпийским потокам, долженствующим заменить английский, бельгийский и германский чёрный уголь.
О «белом угле» и его ходе развития можно составить себе понятие, перейдя выставку вновь поперёк — к павильону воды и газа. Здесь вы найдёте, кроме картограмм и чертежей, много красивых и точных моделей (из раскрашенного гипса и железа) инженерных сооружений, улавливающих силу потока в разных местах Швейцарии. Каких трудов, каких денег должны стоить подобные точные модели в размерах, едва умещающихся в комнатах, где стоят! И модели этого рода встречаются во множестве во всех отделах выставки. Видно, что здесь понимают, как надо, не щадя сил и расходов, организовать «первоклассную рекламу» для национальной промышленности и, следовательно, для каждого предпринимателя в том числе. Выражение «первоклассная реклама» заимствовано мною от президента бернского правительственного совета Мозера, из его торжественной речи при открытии выставки.
Я бы никогда не закончил, если бы вздумал сколько-нибудь обстоятельно описывать другие экспонаты данной части выставки.
Вместо того приходится ограничиться простым их перечислением — с прибавкой излишнего, впрочем, кажется, уверения, что посетитель выставки найдёт и в прочих экспонатах тот же неусыпный дух предприимчивости, трудолюбия, стремления стать выше — и всё выше — наличного уровня общечеловеческой материальной культуры. Притом всё и всегда у швейцарцев направляется не к одной голой выгоде, носит ещё печать особой, прочной и солидной уютности, домовитости.
Итак, перечислю остальные промышленные павильоны. Архитектура и декоративное искусство (сюда же входит и комфорт жилищ), музыкальные инструменты, бумажная промышленность и графические искусства, транспорт и сообщения, мосты и шоссе. Отдельно от других, в центре левого крыла выставки стоит павильон с фигурой Марса у входа — павильон военной
333
промышленности, до того военная технология совпадает своим современным, машинным характером с остальными отраслями промышленности. Есть здесь ещё павильон воспитания, администрации и гигиены, но он уже большей частью относится к духовной культуре Швейцарии и заслуживает, конечно, вместе с другими павильонами этой категории отдельной и подробной беседы.
Последним посетил я павильон «Hospes 1914», упомянутую несколько ранее выставку отельного дела. Тут есть образцовые комнаты для приезжающих, ванные, библиотека, ресторан, словом, всё, что гостеприимно и за недорогую, сравнительно, плату предлагается по всей стране приезжему. Но, хотя эта статья «национального производства» доставляет тоже немалый валовой доход (до 200 млн. франков в год, чистый доход равен 5%, т.е. 10 млн.), но она мне не показалась столь интересной, столь коренной и определяющей в швейцарской жизни, как другие отделы.
Отель, столь бросающийся, понятным образом, в глаза туристу — на самом деле, не более как внешность, налёт, за которым находится весь подлинный швейцарский будничный день, весь тяжёлый и важный труд четырёхмиллионного народа.
Об истинном характере и перспективах этого народного труда я и хотел дать понятие по подлинным, так сказать, памятникам современной истории.
Мы видели, что памятники эти своим «вещным», фактическим языком говорят всё же нечто иное, чем хотели, напр., высказать устроители выставки. Устроители в самом плане выставки, в её искусственном разделении на два нарочито противопоставленных отдела — сельский и промышленный, хотели выразить ту "патриотическую" Идею, будто сельская жизнь всё ещё по старинке играет роль полноправную, если не господствующую в национальной жизни.
Такая субъективная формула «самопознания» не выдерживает строгой критики фактов, помимо воли приводимых нам теми же устроителями. Факты нам говорят: Швейцария целые десятилетия уже как ушла совсем в другую сторону от патриархальной Dоrfli. С эстетической стороны, конечно, можно дорожить сохранением национального художественного стиля — насколько это возможно — и в современном обиходе; но во имя Dоrfli искать возможности наложить реакционную узду на развивающуюся современность — такая утопия может, конечно, приводить ко временному торжеству крестьянского класса и его адвокатов в мире идей и в политике нынешнего дня, но будет разбита дальнейшим ходом вещей.
Хозяйственная жизнь Швейцарии всё больше оказывается в
334
руках разных союзов. С одной стороны, в отдел выставки банков (павильон воспитания и администрации) вы можете сыскать пружину, влияющую на быстрое превращение прежде личных предприятий в акционерные и затем — в более крупные организации.
С другой стороны, в отделе охраны рабочих, благотворительности, социальной самопомощи, найдёте, напр., занимающую десять комнат выставку Союза 389 потребительских обществ.
Этот Союз охватывает уже почти половину, преимущественно, рабочего населения страны, обладает самой крупной мукомольной мельницей, понизил — в борьбе с молочным союзом крестьян — цену на молоко и с успехом борется сейчас против шоколадного и мясного синдикатов, собираясь завести своё шоколадное и мясное дело. Вот — перспективы организации, борьбы и развития швейцарского производства. Перспективы — безусловно демократические по своему конечному смыслу.
Как только вплоть до наших дней только демократия могла доставить Швейцарии беспримерную победу над неблагоприятными погодными условиями, так и впредь страна не сможет уклониться с пути всё более и более демократического развития, хотя бы на этом пути и сам владыка современности — капитал — подвергся, в конце концов, полному и несвойственному ему перерождению.
А. Дивильковский**
-----------
Из журнала:
Вестник Европы
Книга 7, июль
Санкт-Петербург
1914
Примечания
* Материалы из семейного архива, Архива финансового Управления в Женеве и Славянской библиотеки в Праге подготовил и составил в сборник Юрий Владимирович Мещаненко, доктор философии (Прага). Тексты приведены к нормам современной орфографии, где это необходимо для понимания смысла современным читателем. В остальном — сохраняю стилистику, пунктуацию и орфографию автора. Букву дореволюционной азбуки ять не позволяет изобразить текстовый редактор сайта проза.ру, поэтому она заменена на букву е, если используется дореформенный алфавит. Также не изображаются буквы немецкого алфавита с умляутом, поэтому привожу их без умляута.
** Для цитирования: Дивильковский А., Вестник Европы, Книга 7, СПб., 1914, июль, С. 309 — 334