Глава 9. «Никогда ничего случайного не происходит»
Путь мой был долог, но не очень труден. На душе было как-то легко, шла я, весело насвистывая, достаточно резво благодаря одежде, которой меня снабдил Вадим – удобной телогрейке, шерстяной шапочке, сапогам из овчины (уггам), да варежкам. Походя, любовалась россыпями мягкого снежного серебра, да старалась время от времени отдыхать и набираться сил.
Гораздо труднее было пробираться через лес, по снежным сугробам.
Но сам лес скорее радовал. Снежинки парили в застывшем воздухе, щекотали лицо, на бело-голубом полотне виднелись частые ямки со следами от когтей – это пробежала белка. Были следы и покрупнее, похожие на волчьи. Надо мною пролетали, посвистывая, юркие синицы.
Миновав по краю овраг, заваленный снегом, я вышла на просеку, и путь мой стал более лёгким.
С пригорка я увидела блестящую льдом реку и четыре хуторских домика на пригорке, возле которых высились стройные сосны.
Из одного дома поднимался к небу столбик серого дыма. С правой стороны от хутора виднелось упиравшееся в лес старое кладбище – всего только несколько могил за покрытыми снегом кустами.
На реке возилась женщина в пуховом платке и тулупчике. Она зачерпнула из полыньи, поставила ведро на лёд. Холодная вода переливалась через край. Я не спеша спустилась к ней.
- Здравствуйте! – поздоровалась я.
- День добрый, - отозвалась женщина, подняв приятное лицо. Из-под платка виднелись завитки светлых волос, красивые голубые глаза пристально смотрели на меня. Она была худенькой и небольшого роста.
- Вы с хутора Орехово-Ванильное? – спросила я, кивнув на группу домиков выше.
- Оттуда, - улыбнулась женщина и вытерла лицо рукавицей. – А здесь только наше поселение и есть. А вы кого-то ищете?
- Да, мне нужна Кошечкина Оксана Алексеевна.
- А это я, - улыбнулась ещё шире женщина. – Да на хуторе никого уж и не осталось - я да сынишка. По какому вопросу ко мне?
- Меня к вам прислал капитан Вадим Острожский.
- А, Вадимка...
- Он тут велел вам кое-что передать.
Я вынула часы, блеснувшие серебряной крышкой.
Оксана взяла их осторожно, как драгоценность, взвесила на руке, вытерла рукавицей нос и открыла крышку. Тут же её лицо озарилось почти детской улыбкой, как и у брата. На обратной стороне крышки был выгравирован её портрет.
- Здорово! Как это у него получилось...
Она глянула весело на меня:
- Теперь я вижу, что вы живая, не призрак, - и легонько дотронулась до моей руки.
- А что, у вас тут бывают призраки? - спросила я с улыбкой.
- Да бывают. Ходят. Вы как появились на пригорке, я подумала - вот опять призрак... Только днём они редко ходят, - произнесла она с некоей грустью, смотря куда-то в сторону.
- Да, я вижу тут у вас и кладбище рядом, - промолвила я.
- Да, и кладбище есть, но могил там немного. В основном хоронят своих хуторских и иногда заблудших.
Последнее заставило меня вздрогнуть.
- Каких заблудших? Пришлых?
- Именно заблудших. Заплутавших на пути к нашему маленькому посёлку.
Заметив моё серьёзное выражение лица, она пояснила:
- Иногда в лесу находят трупы людей, так и не дошедших до нас, с объеденным туловищем и выклеванными глазами. Мы их и хороним на нашем кладбище.
- Какая жуть! Неудивительно, что у вас тут по ночам появляются привидения...
- Бывает и такое, - улыбнулась женщина. – В лунные ночи. А иногда и днём. Вот не так давно, в начале зимы, спускался от леса человек в зелёном одеянии. Будто над снегом плыл. Медленно так... Потом пропал, как не бывало...
- Удивительно...А что, к вам разве трудно попасть? Я дошла без приключений.
- Потому что вы дорогу знали. Вы своя... А кто дорогу не знает, может заблудиться. Хищные волки и вороны всегда наготове...
Я сняла со спины мешок.
- А я тут вам передачу от брата несу.
- Ой, спасибо...Да что же мы стоим на холоде. Пойдёмте в дом. Там и поговорим.
Я вскинула мешок на плечо, она взяла ведро, и мы зашагали по снегу к домику на горе.
- Что же, у вас тут настоящая глушь?
- Ну, не совсем. Наш выселок официально как бы входят в совхоз, который в противоположной стороне, километров двадцать. Там есть большой посёлок. Оттуда сюда по равнине, через маленькие рощицы попасть легче. Да и дорогу во время пятилетки протянули, камнем выложили, - охотно рассказывала Оксана.
- Какая же польза от вас совхозу?
- Да какая... Фермерское хозяйство. Коров и свиней держали, молоко, мясо сдавали... А в годы войны всё пришло в упадок, и ... мы оказалась как на острове...
Большой дом с красивыми наличниками на окнах оказался на вид уже довольно потрёпанным – годы его не пощадили. Просторное и затейливо украшенное крыльцо, на котором, вероятно, когда-то купцы пили чай из самовара, теперь было серым, поблёкшим. Доски пола гнулись и пищали. Над крыльцом виднелось резное изображение орехового дерева.
Внутри дома пахло щами и тестом.
Навстречу нам резво выскочил мальчик лет девяти, светлоголовый, как и мать. Его руки были в чернилах.
Он готовился что-то сказать матери, но увидев меня, воскликнул:
- Ой, здравствуйте!
- Вот, Димушка, гостья к нам!
Мальчик кивнул, а потом сказал матери:
- А я уже сочинение написал...
- Молодец! Я потом проверю.
- А про что же сочинение? – спросила я, улыбаясь.
- Про весну...
- Как здорово! Значит, ты учишься тут? В школу ходишь?
- Нет, - он покачал отрицательно вихрастой головой.
- Да не ходит он, - объяснила Оксана. – Некуда ему ходить. До ближайшей школы неблизкий путь, да и кто его будет водить в такую даль... Так и учу его сама. Вот война закончится – будем перебираться в город, там уже в настоящую школу его отдам.
Когда мы сели в просторной гостиной, обитой старенькими обоями, я рассказала Оксане откровенно обо всём - как бежала из лагеря, как её родной брат Вадим Острожский спас меня.
- Ну, не беспокойтесь, милая, - взяла меня за руку Оксана. – Останетесь пока у нас! Вот Вадим приедет... У него фантазия богатая, он что-то придумает. Знаете, какие он книжки читает! У нас никто вас не найдёт – такая глухомань! Тем более, что вы страдаете невинно... Вадим вас поддержит... А то, что вы честный и в чём-то необычный человек – это сразу видно! А сейчас давайте посмотрим и разложим продукты, да будем готовить ужин, а то уже темнеет.
Действительно, часы с гирьками пробили пятый час ещё при входе в комнату. Углы потонули в темноте.
Мы прошли на кухню, и я выложила из мешка на стол банки с рыбными консервами и тушёнкой, сахар в кубиках, две буханки хлеба и ещё всякие редкие продукты, которыми не баловало военное время.
Оксана всплеснула руками при виде такого богатства.
- Ну, живём! Вот это да! Устроим пир на весь мир!
Я набралась храбрости и спросила:
- Оксана, а моё присутствие вас не очень стеснит?
Она махнула рукой:
- Что вы! Дом пустой, комнат хватает. Я вас поселю в комнате, где печка есть... А сын – он живёт в одной комнате со мной, он так привык.
- Оксана, я не в том смысле. В смысле питания. Не объем ли я вас?
- Гера, вы это бросьте. Не обеднеем. Что мы будем кушать, то и вы. У нас и картошка ещё осталась, и макароны, и крупы. Хозяйство своё небольшое есть – куры, корова. Так что – проживём! А там, глядишь, и война закончится!
Слёзы навернулись мне на глаза.
- Спасибо вам, Оксана. Вы так помогаете мне.
- Да что вы... Разве человек не должен помогать человеку? Вот ведь как – война, кажется, озверели все... А я думаю, что как раз сейчас мы должны держаться вместе друг за друга. Тогда выживем.
На пороге стоял Димка с моделью самолётика в руках и слушал речь матери.
***
В последующие дни я постепенно свыкалась с жизнью на хуторе.
Комнату мне выделили удобную, выходящую окном на занесённые снегом немые хуторские дома.
Внутри моего обиталища – привычная железная кровать с блестящими никелированными шарами, пружинным матрацем, украшенная вышивками, покрывалами и горой подушек, стол с керосиновой лампой, коричневый шкаф с книгами и журналами, откуда я сразу извлекла подшивку «Вокруг света», чтобы почитать на сон грядущий. По всей комнате разносился запах книг и каких-то приятных, неведомых сухих трав.
Я старалась помогать Оксане по хозяйству, ведь навыки рубки дров, разжигания печи и примуса, приготовления простой и бесхитростной пищи у меня уже были. Каждый день мы слушали сводки информбюро и молились, чтобы скорее закончилась война.
Успевала я и позаниматься с Димкой литературой, историей и танцами.
Да, и танцами!
Оксана, выпускница музыкального училища, садилась за рояль. Её лицо становилось вдохновенным и прекрасным, гибкие руки с длинными пальцами нежно и страстно бегали по клавишам и ударяли по ним, иногда она особым жестом подносила тонкую руку, чтобы поправить волосы или открыть нотную страницу, тогда рукав тёмно-синего с розами платья соскальзывал, открывая изящный локоть. И под звуки грибоедовского вальса, или Моцарта, или Сен-Санса, или Чайковского, мы с Димкой делали замысловатые танцевальные движения по гостиной, что давало нам толику веселья.
Иногда мы с мальчишкой играли в самые неожиданные игры, например, в «орлянку» или в «фантики»; расставляли солдатиков – «красную кавалерию» и гусаров 1812 года и пуляли по ним сухими горошинами из маленькой пушечки.
Но более всего Димка обожал самолёты! Он сам мастерил модели из дерева, шёлка, бумаги и прочего, восторженно рассказывал о разных марках самолётов, их боевых и технических качествах. Мы с удовольствием запускали планеры, глядя, как они парят на восходящих потоках, листали книги с изображениями крылатых машин, смотрели марки.
Бывало, цепляли коньки – «снегурки» и вычерчивали зигзаги на льду, пока он был ещё крепким.
Часто слушали ламповый приёмник. И, конечно же, читали вслух! Герои Жюля Верна и Стивенсона, Хаггарда и Джека Лондона, Каверина и Беляева и других писателей стали нашими друзьями!
С помощью Оксаны я рассмотрела старинный дом, принадлежавший с давних времён Острожским.
Однажды она открыла тяжёлый бархатный альбом с семейными фотографиями. По словам Оксаны, отец и мать их поначалу жили в городе и имели там большой дом, доставшийся им от купца Острожского, их деда. Но в первые годы советской власти их уплотнили. В доме поселили семьи рабочих местного машиностроительного завода.
Спасало семью Острожских от полного выселения и ссылки то, что сын их Алексей, отец Оксаны и Вадима, будучи кадровым офицером, пошёл служить в Красную Армию. В жёны он взял миловидную девушку из простой семьи железнодорожного обходчика, и Антонина была ему хорошей супругой, мужественно и стойко мотавшаяся с ним по фронтам и гарнизонам. Но рана, полученная Алексеем Острожским в бою, время от времени напоминала о себе.
Демобилизовавшись из армии в сложные тридцатые годы, когда в среде военных проходили репрессии, полковник Острожский уехал на хутор Орехово-Ванильное и жил там, в то время, как его супруга Антонина пока оставалась в городе Изумрудные Росы. Нужно было помогать детям, которые в ту пору учились: Вадим – на военного юриста, а Оксана – в музыкальном училище, где была потом оставлена на преподавательскую работу. Как только дети более - менее стали на ноги, Антонина уехала к болевшему мужу.
- В годы учёбы я познакомилась с хорошим парнем Костей Кошечкиным, - рассказывала Оксана. - Он был добрым и весёлым, и, казалось, никогда не знал, что такое грусть. Работал он акробатом в цирке. В тридцать четвёртом мы поженились. В следующем году родился наш Димка. Сначала мы мыкались по разным квартирам. Иногда трудно было - цирк на гастролях, я еду с мужем... Но все эти трудности мы как-то легко и весело переносили – молодые были! Но с маленьким ребёнком тоже особо не поездишь. А тут в тридцать девятом умирает мой отец. Измучился он - много и долго болел от ран, полученных в боях. Нас зовёт к себе мать: «Приезжайте в Орехово-Ванильное. Я тут одна, на выселках, не справляюсь с хозяйством». Действительно, она жила там одна в большом доме с домработницей Клавой. В это время Орехово – Ванильное уже было частью совхоза, расположенного недалече отсюда. Там была школа и нужна была учительница музыки. А Костю обещали учителем физподготовки взять. Не успели мы перебраться, как грянула война, будь она неладна... Ну, Костя сразу в Росы, в военкомат пошёл. Добровольцем на фронт. Поначалу от него письма приходили, знаете, такие треугольные, и эти весточки так радовали нас! А потом – тишина... Мы очень переживали, просили Вадима, чтобы он узнал по своей линии хоть что - нибудь о Косте. А тут на него - похоронка. Погиб смертью храбрых, спасая своего командира. А потом Вадим и статью привёз из газеты. Так и называется «Спасая командира». И приказ о присвоении Константину Кошечкину звания Героя.
Оксана открыла маленькое бюро и достала вырезку из газеты. На ней фото человека в форме. Губы сложились едва видимой улыбкой, и глаза добрые и тёплые...
- А как же ваша мама?
- Мать пожила ещё, всё худела и болела, но успевала нам помогать по хозяйству. А в декабре прошлого года её не стало...
- Похоронили здесь?
- Да, здесь есть неподалёку, ближе к лесу, маленькое кладбище. Вадим хотел где-то батюшку найти и привезти, да вот, не успел, не получилось...
- А как же сам Вадим? Как сложилась его судьба?
- У Вадима была непростая жизнь. Его брак, очень ранний, быстро дал трещину. Он остался один, мучился, клялся, что никогда не женится. В начале войны был направлен на работу в милицию. Ну, что же, он партийный, пошёл туда, где нужнее... Вот и теперь служит там, нам помогает, как может. Работа у него тоже страшная и опасная, считай – тот же фронт. Бандюг ловит, как-то раз и ножом ранен был, да вот оправился, слава богу!
Так рассказывала Оксана, в волнении теребя в руке платочек, смахнув блеснувшую слезинку.
***
В один из дней мне довелось совершать уборку в нежилой пыльной комнате со сводчатым потолком, обитой деревянными панелями. Когда-то в ней жили родители Оксаны.
В помещении было полутемно, потому что ставни одного окна были закрыты. Пахло залежалыми тканями, старым лакированным деревом, картоном и мышами.
Когда я открыла ставни окна и осветила комнату, то заметила красивые шкафы из вишнёвого дерева, роскошное трюмо, а главное - целую галерею картин, из которых преобладали портреты. Одна картина мне показалось смутно знакомой.
Я осветила её. И моя рука дрогнула, едва не выронив свечу: на меня смотрела девушка с кувшином – та самая картина, которая висела в комнате у Максима! Ах, почему я такая нелюбопытная, почему не расспросила Максима, откуда картина и кто её автор. Но, я же знакома с женщиной на картине! Как её зовут?
У меня перед глазами возник мой визит в прошлый век, сразу вспомнились Захар Романович, Софья... Ну да, точно, Софья! Но как её фамилия?
Находясь под сильным впечатлением, я почти бегом устремилась к Оксане. Она как раз пришла со двора на кухню и принялась под рукомойником мыть руки.
- Оксана, там, в зале, картины интересные. Кто у вас их собирал? – спросила я в волнении.
- Да ещё бабушка собирала, а потом и родители что-то покупали, обменивали. А что? – сказала она, вытирая руки полотенцем.
- Да вот одна картина заинтересовала. На ней молодая женщина в комнате с кувшином.
- А, «Девушка с кувшином». Да это же портрет моей бабушки Софьи, - улыбнулась Оксана. – А что? Вам знакома эта работа?
Ошарашенная, я кивнула.
- Дело в том, что такое же полотно висело в доме у Максима... По крайней мере, очень похожее.
Оксана пошла вместе со мной в старую комнату.
- Да, эта картина давно у нас. Мы смотрим и любуемся, какая у нас красивая бабушка была. Может у вашего Максима была копия?
- Оксана, а кто автор этой картины?
Оксана пожала плечами:
- Вот этого я вам не скажу. Картина у нас давно, как-то по малолетству и по неопытности мы не поинтересовались.
Помолчав, Оксана тяжело вздохнула, села в зачехлённое кресло и продолжила:
- Знаете, времена - то какие были. Старое старались забыть, выкинуть из памяти. Мы никогда прилюдно не говорили о том, что происходим из купеческого рода. К тому же, отец и Вадим ещё и партийные... Ну, а картины как свезли сюда, так они тут и висят... Был ещё портрет деда, купца Елисея Острожского, да куда-то он пропал, то ли испортился, то ли отец куда спрятал его... А бабушка Софья вот осталась...
- Скажите, Оксана, а как сложилась судьба Софьи? - спросила я, в волнении хрустя пальцами.
- Да сразу после революции она и померла. В девятнадцатом году, кажется... Ну да, ей почти восемьдесят было! А дед Елисей - тот ещё до революции помер...
Я сидела, кивала головой, думая, гадая о том, что в жизни никогда ничего случайного не происходит.
Продолжение следует.