Социофобия Ховарда вышла на невиданный уровень, который непостижим обывателю.
Его маленькая комната с пожелтевшими от солнечного света обоями располагалась в опустевшем доме на окраине Франкфурта. Мебели в ней было немного. Достаточно для работы и существования. Диван посредине комнаты с пробивающимися пружинами, идеально заправленная кровать, кресло из толстой кожи, на котором не было ни пылинки, стол, стул, постоянно свежий воздух. Больше ничего и не требуется.
Несколько десятилетий назад это был процветающий, живущий бурной жизнью многоквартирный дом, во главе которого стоял Ховард. Ежедневно он принимал множество писем, около десятка людей, и все шли к нему только со словами благодарности и просьбами о том, чтобы именно Х занялся благоустройством их дома. Все хотели подарить своим владениям такую судьбу, которую мог дать только он. С каждым годом теплые слова в его адрес теряли свой окрас и принимали обыденный вид. Люди принимали это как должное.
Довольно долгое время Х проработал в должности управляющего счастьем. Он успел облагородить не один десяток домов, жильцы которых, наверное, ставили мечтой всей своей жизни-умереть у себя в квартире. На столько Х знал свое дело.
Бесконечные благодарности и прошения, которые перенасытили внутренний мир управляющего, очень скоро дали о себе знать, но не в том русле, что хотелось-бы. С каждым днем он принимал ровно на одно письмо и на одного человека меньше, чем в предыдущий день. Людей он перестал принимать через неделю, письма закончились ровно через месяц.
Клиенты в недоумении. Они не могли понять, почему их Ховард вдруг отказывается делать их домашние гнёздышки для «встречи со смертью». Они устраивали около дома демонстрации с лозунгами: «Нам нужны твои дома для нас», «Требуем возобновления работ». Вскоре забастовки прекратились.
Ховард сидел целыми днями в кресле и не открывал глаз в комнате с напрочь закрытыми окнами и занавесками. Он курил, не вставая с кресла, выходил на улицу в определенный час, когда все спят, носил длинный плащ, шляпу, шарф и перчатки. Видны были лишь глубоко впалые глаза с лопнувшими капиллярами. В последние годы жизни носил пиратскую повязку, т.к. один глаз совсем ослеп. Х вдоволь насытился чужой радостью, чужим счастьем, чужим смехом. Он стал чужим для самого себя.
В кресле он сидел и сочинял себе ту жизнь, которую уже не сможет осуществить, ведь время подходит к концу. Уже закончилось или еще не началось?
Хотя неважно. Умер он как и все. Вот только в обычной квартире. Обычной смертью.