Джеффри.
Несколько лет он не приезжал сюда. Но бар остался таким же как и был. Музыка , рожденная восьмидесятыми, окутывала помещение, соревнуясь с сигаретным дымом за право заполонить пространство. "Черный куб" оправдывал себя, особенно если принять во внимание то, что все называли его "Черной дырой". Так как он располагался на самой окраине Бруклина, то контингент заведения был соответствующий. Сам Уокер обожал подобные места, собирающий разношерстный сброд. Мрак и меланхолия, такие слова возникли в голове Джеффри в самый первый раз, как он попал сюда. Ничего не изменилось. Не изменились и его мысли. Рак легких было не единственное, что можно было подхватить в этом пристанище повседневного зла. Один давний знакомый Уокера, ходивший несколько лет в Дыру (Кубовую дыру, как еще один из примечательных названий которых слышал Джеффри), заболел чем-то венерическим. Да, кажется это был сифилис. Последний раз Уокер видел его слишком давно, чтобы помнить, но он мог даже подумать, что это был знакомый знакомого или что-то вроде того. И все же, бар выглядел так лишь долгими, холодными ночами. Днем это было вполне себе тихое и спокойное место. Видимо, что завсегдатаи, что лежали в своей блевотине или обколотые героином, и создавали всю местную атмосферу. В нее Уокер с превеликим удовольствием погружался каждый раз. Что-то в духе, если ты погружен в в дерьмо по уши, то уже и не кажешься сам по себе дерьмом. Лучше быть частью целой вселенной дерьма, чем жалким куском в единственном обличии. Именно так Уокер и подумал, обводя взглядом внутренности почти не изменившегося Куба. Статичность - единственное, чем могло похвастаться это место.
Он сел за барную стойку, заказывая Jim Beam . Иви налила напиток, продолжая общаться с полуголой девицей, которая не долго думая, начала строить глазки зашедшему гостю. Джеффри достал сигарету из смятой пачки Camel , когда взгляд его упал на поднявшуюся к шесту девушку, что начала танец, извиваясь подобно змее. Она пленила его и он уже не смог оторваться от роскошной рыжей бестии. Огненные волны ласкали изгибы, рождающие безумные фантазии. Она была красива как ожившая мечта. Как танец воды и пламени. Как зимний рассвет. Пепел тяжело упал с тлеющей сигаретой. Джеффри отпил виски. Кубики льда стукнулись о стекло, почти растаяв. Невысокого роста девушка юркнула со сцены, когда последняя нота покинула зал и направилась прямиком к стойке, где сидел Уокер. Она улыбнулась барменше и что-то сказала ей. Девушка закурила, чиркнув зажигалкой в царившемся полумраке. Она заметила Джеффри и с интересом посмотрев на него, она подошла к нему, шепнув на ухо:
- Я тебя раньше не видела... Меня зовут Джесси.
Ее губы было первым, на что он обратил внимание. Яркая красная помада смотрелась до жути нелепо на ее миловидном лице. Тогда он подумал, что Джесси это четырнадцатилетняя проститутка с тягой ко всему вульгарному и безвкусному. Но она приковала его к себе полностью с первой же секунды. Уокер успел уловить ее схожесть с мертвой сестрой. Но не был уверен. Последний раз он видел Мелоди на старом помятом черно-белом снимке с проступившей желтизной как на зубах стареющего пьяницы. Лет десять, по меньшей мере, прошло. И все же, Джесси была до боли живым напоминанием о ней.
Так он запомнил тот вечер. Они ушли под утро. Рыжие длинные волосы приятно щекотали кожу каждый раз, когда их губы смыкались в поцелуе. Приятный вкус спелых, молодых губ будоражил одинокое сердце мужчины. Легкий ветер шелестел листьями, нашептывая осенние мотивы.
Их ночи были длиннее диалогов. Наркотики, алкоголь и сигареты создавали их реальность. Любовь была рождена мгновением, а жива отравой. Он гладил ее маленькие груди и рассказывал о детстве. Она слушала его и целовала. Гладила мягкими ладонями. А ее красивый смех Джеффри обожал до безумия. В любом магазине, как последний идиот, он выбирал газеты с самыми смешными анекдотами, чтобы с упоением потом зачитывать их огню своей жизни. Огонь пылал ярко и страстно. Иногда, когда она принимала ЛСД, она танцевала на его коленях. От спиртного же она только плакала и ругалась. Джеффри не любил, когда Джесси была чем-то недовольна и гнев овладевал им молниеносно, подобно пламеню. Тогда он бил ее, не глядя. Мог поколотить слегка, а бывало и сильно избить. Девушка закрывала глаза и все терпела. Она не боялась его. Уокер знал это. Никогда он не видел в ее глазах страха. Уокер не прощал себе того, что делал с ней. Но каждый раз его это не останавливало вновь разбивать ее красивое лицо и оставлять синяки. Такие же как когда-то оставлял ему отец. Он водил пальцами по ее коже, рассматривая их и вспоминая свое детство. Злился на себя еще больше. Хоть и не показывал виду. И каждый раз Уокер срывался. И все сильнее Джесси отдалялась. Наркотиков становилось все больше, пока однажды его маленькая рыжая фея просто не пропала без вести. Никакие поиски не дали результатов. Джеффри держался как мог, но ему было слишком тяжело осознавать, что он мог потерять свою Джесси навсегда.
Спустя неделю Уокер встретил ее танцующую, как ни в чем не бывало, в "Черном кубе". В ту минуту его захлестнула злость с прежней силой. Кулаки были сжаты до побелевших костяшек. Ни слова не сказав, Джеффри развернулся и пошел прочь. Джесси пришла через несколько часов, молча стояв на на его пороге и улыбаясь. Уокер ударил ее. Снова. Из уголка рта медленно потекла алая струйка. Мужчина чувствовал вкус ее крови, прижавшись к манящим губам. В ту ночь они были поглощены друг другом, как в самую первую встречу. Он ласкал ее так яро и так отчаянно, будто бы не веря, что она настоящая. Ему нравились ее длинные ножки, тонкая талия. Ее запах. Ее стоны.
Со своей рыжей королевой он забывал о Темной Госпоже. Она начинала приходить во снах, требуя вознести к ней новых жертв. В этих сновидениях мужчина становился маленьким мальчиком, который смотрел из окна своей комнаты на темный лес. Пугающий и мрачный. Все детство, столько лет, внушал он ужас, что Уокер представлял себя в вечном персональном аду, куда попал авансом за будущие грехи. Нянька Грейс любила пугать его адом с чертями и подлым Дьяволом-садистом. Больше всего маленького мальчика пугали рассказы о жутких пытках. Именно их он и представлял, глядя на пугающую рощу. От самых маленьких до самых больших, деревья чередовались пестрой зеленью, которую разгоняли дневные тени и навевая всепоглощающий ужас на детскую психику, забирая тебя с собой в самые недры его океана. Особенно жутко выглядел лес ночью, создавая настолько темное пятно, что мальчик верил в его способность всосать все вокруг подобно космическим кротовым норам.
В том лесу почти не было жизни. Даже маленькая букашка была редкостью. А пение птиц чуть ли не сверхъестественным явлением. Но при всем этом было что-то притягательное в проклятом месте. Мальчика тянуло туда и из детского любопытства и из неумолимой тяги преодолеть панический страх, трепещущий при одном лишь взгляде, брошенном на трепыхающиеся листья роскошных крон.
И злобно смотрящие грибы, и довлеющая тишина, и старые ведьмины пни - встречали мальчика на пороге своего дома, когда он в первые так близко смог подойти к лесной чаще.
Едва встававшее по утрам алое солнце напоминало красивое ожерелье, что болталось меж грудей мисс Грейс. С виду оно всегда казалось намного тяжелее. Большие бусины скакали взад-вперед каждый раз, когда няня вскидывала руки, не соглашаясь с чем-нибудь. Впрочем, не согласна она была только с моей матушкой. Отцу она никогда не перечила. Хоть и корчила недовольное лицо каждый раз, как он усаживался в старое кресло. В самом дальнем углу гостиной. Откуда ему было удобнее всего смотреть на двигающиеся бусины, когда мисс Грейс в очередной раз не
соглашалась с матерью. Она видела, как он смотрит на нее, не отрываясь и попивая свое дешевое пиво. Уокер чувствовал ее страх.
Курица, в эти вечера, казалась особенно пресной и невкусной. А вздохи матушки в ответ на желания мальчика больше не видеть неприятную женщину, казались отражением его собственной безысходности.
Единственное время, когда он мог сбежать от няньки, отца и адского леса - были два месяца лета, на которые его отправляли к бабушке. Матушка хлопотала как певчая птичка над своим гнездом, собирая в большой чемодан его с сестрой вещи. Каждый раз она предвкушала, как останется наедине со своим мужем. Целых три года так все и было. После же, ее вера в возможность сохранения брака, угасла окончательно, прямо противоположно пристрастию отца к алкоголю. Джеффри было
искренне жаль ее. Все чаще грустное лицо украшало себя слезами и морщинами. Тихая ненависть начала расти во мальчике с каждым днем, как в очередной раз он видел, что она плачет, закрывшись в ванной. По началу это было из-за того, что отец начал не приходить ночевать. А после того, как к маме пришла ее подруга и рассказала как видела его с какой-то девушкой, она долго кому-то звонила и плакала в трубку, сумбурно говоря о том как мечтает поскорее все это закончить. Потом он начал колотить ее. В первое время, пока он с сестрой был в школе. Появляющиеся синяки на белой коже слишком громко кричали, чтобы не услышать. Вскоре Джеффри начал действительно слышать, как они появляются. Он уже не стеснялся бить ее прямо при нем или Мелоди. Не гнушался доставать кожаный ремень, чтобы полоснуть прямо по лицу за неправильный вопрос или пересоленную еду. Звук плотно сжатых кулаков стучал по ней. Мальчик буквально слышал, как трескается и лопается ее нежная кожа. Возможно он был слишком труслив, чтобы спасти, чтобы помочь. Мог лишь трястись под одеялом и бояться за свою шкуру. Мокрые от соленых дорожек щеки упирались в жесткую подушку. А в правой руке он теребил голубой платок, что подарила ему мама, вышив на нем его инициалы. Зажмурив глаза со всей силы, мальчик тер большим пальцем по чужеродным ткане ниткам, чувствуя каждую букву. Когда большой палец случайно сполз с платка, он коснулся другого пальца и смог ощутить собственную кожу до мельчайших подробностей ее строения. На ощупь, она оказалась и нежной и грубой одновременно. Она точно не была гладкой. Мальчик ощущал буквально каждую впадину на ней, словно сам был одним большим микроскопом.
В воскресной школе, куда ходил Уокер, матушка-настоятельница показывала красивые картинки из безымянной книги. Она рассказывала интересные истории. В одной из таких книг, Уокер увидел чудесный сад. Изображение святого эдема вызвало тогда весьма неоднозначные чувства. Джеффри испытал невероятный восторг от мысли, что такое великолепие как эдемский сад могло существовать на самом деле. Мальчик поспешил представить большой зеленый луг, посреди которого распахнул свои золотые врата величественное творение Господа. Высокие, грациозные деревья были бесконечно высокими, но не заслоняли большое яркое солнце. Мелодичное пение ветра приятно услаждало, аккурат лаская зрелые листки на большой яблоне. А красные спелые яблоки сияли в лучах небесного светила.
Он загорелся уже самой идеей о возможной каре для своего отца, от которого так сильно хотел избавиться. Именно тогда вера в Бога выглядела наилучшим вариантом, при котором сам творец бы избавился от него и руки Джеффри при этом остались бы чисты. Вот только невдомек было сидящему в церкви ребенку о том, что помыслы эти были малодушны и грешны с позиции не справедливости, но самой религии. И что душа его сама была обречена на вечные адские муки в тот момент, когда я сладко мечтал об избавлении ненавистного выродка. Свою ненависть, разумеется, он возвел в ранг святой и справедливой. Церковь не признает такого понятия, как "справедливый" гнев или ненависть. Только Богу было дано право на это чувство. К сожалению, дети слишком глупы для религии, а их родители невежественны, отдавая их в руки священников. Похоже, что единственное для детей, что они могут почерпнуть для себя в вере, это разочарование. Именно оно настигло мальчика в один из дней, когда пришло осознание, что никакой кары нет и что никто не собирается "забрать" его отца. Хоть и много ночей он провел в глупых молитвах, пытаясь воззвать к Богу.
Из любой истории можно вынести для себя что-то полезное и правильное. Историю можно пересказывать. От нее можно получать разные эмоции снова и снова, возрождая в своем сознании те фрагменты, канувшие, казалось бы, навсегда в бездну небытия. С помощью историй, маленьких и больших, можно и телесно и духовно возвращаться в прошлое, когда ты собственными руками лепил определяющие тебя, в будущем, события. Ведь если настоящее нас направляет, то именно прошлое нас определяет, какими мы будем. С чувством юмора или вечно хмурые. Алчные и жадные или добрые и отзывчивые. Глупые или любознательные. И его время сделало именно таким, какой он стал. С руками по локоть в крови и полным от жизни разочарованием. В итоге, жалкая одинокая душа Джеффри Джеймса Уокера осталась нужна только Темной Госпоже, что караулила его в царстве снов.
Прошлое, словно паутина на старом чердаке. Может прийти и тогда, когда ты меньше всего этого ожидаешь, и оно спешит окутать тебя чем-то липким и неприятным. От чего холодный пот проступает на твоей коже. При неправильном обращении, все эти неприятные воспоминания могут сгубить, без шанса на спасение. Ты остаешься на дне той самой бездны, которая поглощала все твои воспоминания – самые темные и потаенные. Те самые, которые навсегда могут лишить тебя сна и покоя. А шрамы, оставленные нам прошлым, в конечно итоге и раскрывают истинный облик.
Однажды придя домой после занятий и увидев в миллионный раз сотрясающуюся в рыданиях мать, мальчик просто наконец понял, что он должен сделать. Что должен был сделать очень давно.