Проблемы с Лорой были решены, но меня беспокоило, как бы Альбине не приснилось что-нибудь о нас с Лёшей и нашем ребёнке. Я начинала очень серьёзно относиться к её способности видеть вещие сны, подсознательно чувствовать других людей и прогнозировать ситуацию на будущее. Но беспокоилась не столько за себя, сколько за Алёшу. Ибо он мучительно боялся, что Аля о чём-то догадается, – а тогда уж она его ни за что не простит. Альбина была человеком бескомпромиссным, мир делился для неё только на чёрный и белый цвета – никаких полутонов она не признавала.
Может быть, я становилась мнительной с приближением родов, но с определённого момента мне стало казаться, что в Альбине произошла какая-то перемена. Она замкнулась в себе, почти не говорила о Лёше, перестала выпытывать, кто же отец ребёнка, и убеждать меня, что всё-таки нужно поставить его в известность, и как-то странно начала на меня поглядывать, – не знаю, что было в этом взгляде: жалость, вопрос или укор. Но, разумеется, она не могла меня одобрять, не могла не жалеть и не могла не задаваться вопросом. Так было с самого начала, и в этом не было ничего удивительного. Но раньше своё неодобрение, свои сожаления и свои вопросы она высказывала вслух, а теперь всё это отражалось только в её испытующем взгляде. От этого взгляда мне было не по себе. Но я знала: поскольку для Альбины не существует компромиссов, то, будь ей действительно известно что-то конкретное, она бы предпочла объясниться напрямую – не со мной, так с Алёшей. Однако и Алёшу она ни о чём не спрашивала, но он тоже почувствовал перемену в её настроении и не знал, чем это вызвано.
http://www.proza.ru/2017/09/01/1424