Хочешь ты этого или нет, но иногда воспоминания из прошлого всплывают отдельными эпизодами в твоей жизни, о них начинаешь думать, анализировать, возвращаться и возвращать к ним, пока они не превратятся в навязчивый бред и становятся для тебя буквально сущим наказанием.
Ты не можешь просто так от них избавиться, отделаться, выбросить из своей головы. С ними ты живешь каждый день и не знаешь, что сделать, чтобы снова спрятать их глубоко, глубоко в себе, как это было все эти годы, которые прожил, особо не думая о прошлом.
В далеких семидесятых годах прошлого века, Слава, молодой семнадцатилетний пацан, после окончания школы, начал трудовую деятельность в малотиражной газете, небольшого районного городка в качестве стажера корректора и по совместительству внештатного корреспондента отдела писем.
Славка, наверное, не обладал какими-либо выдающимися способностями литератора, по крайней мере из его родни, друзей и бывших преподавателей никто так не считал, но до призыва на срочную службу оставался еще год с небольшим, а этот непростой период надо было чем-то заполнить, чтобы парень не свихнулся и не встал на скользкую дорожку.
Примерно так думали его бывшие преподаватели, родители и родня. Особенно после того случая, когда на выпускном вечере он дерзко напился и друзья, притащили его домой в стельку пьяного.
А что было делать? Никто из друзей к себе домой пьяного Славку брать не решился, все сами были в подпитии и могли с пьяным другом запросто попасть под раздачу.
Наверно решили, что страдать должен каждый сам за себя. Не бросишь же пьяного, школьного друга на скамейке в парке? Поэтому и притащили пьяного приятеля домой.
Правда, слегка просчитались, ибо его разъяренная мать, не сомкнувшая глаз в ожидании сына, навешала за бардачность больше его друзьям, чем самому виновнику.
Славкина тетка, тогда работала заведующей отделом в местном горкоме КПСС и курировала пропаганду.
Главный редактор местной газеты Царев, был ее приятелем и особых сложностей при трудоустройстве обормота-племянника, не возникло.
С русским языком у новоиспеченного корректора было не все нормально, но в аттестате красовалась не вполне заслуженная четверка, правда это ничего не значило.
Инна Аркадьевна, старший корректор редакции, как могла поощряла вчерашнего школьника: наставляла, разъясняла написания слов, то и дело подсовывала толстенный фолиант-словарь С.И. Ожегова, только что мог поделать с собой мальчишка, голова которого была забита не написанием частиц: «Не и Ни», а куда более важными делами и событиями.
Большинство его одноклассников, сдали документы на поступление в институты и университет областного центра, который был расположен в 250 километрах от провинциального городка, а самый успешный, круглый отличник Гошка, решил поступать в МГУ и готовился к поездке в Москву! Поступать на физмат, в те времена считавшийся одним из самых престижных факультетов.
Славка никуда не готовился, молча трудился в редакции городской газеты, мотая срок до призыва на армейскую службу.
Строгий отец-бывший военный, которого за глаза сын считал солдафоном и кирзовым «сапогом», судя по скупым рассказам, честно оттарабанил в войсках много лет, побывал в командировке: в Африке и Вьетнаме. После дурацкой выходки сына, сказал, как отрезал:
-Пусть балбес сначала послужит, солдатской жизни хлебнет, а потом решит кем стать и на кого учиться. Может быть, как его отец, поступит офицерское училище? А если нет, тогда после службы пусть на гражданке сам свое место ищет.
Не то, чтобы Славке не хотелось иметь в кармане студенческий билет престижного ВУЗа, хотелось конечно, но по характеру он был оголтелый пофигист, а для того, чтобы поступить учиться, необходимо было сеть за набившие оскомину учебники и справочники.
Другими словами трудиться и не просто трудиться, а буквально лезть вон из кожи и не факт, что удастся успешно сдать экзамены. Хуже всего была большая вероятность пролететь, а значит прослыть неудачником.
Шансы не поступить в ВУЗ у Славки были не очень высокими, ибо по характеру он считался человеком не честолюбивым, лишенным высоких амбиций.
Как и всех придурков определенного возраста, его тянуло к спорту и последние годы Славка увлекся борьбой «Самбо», где к своему удивлению, сделал неплохую карьеру, став в легкой весовой категории чемпионом области.
Правда в состав сборной команды его включили один раз и только из-за того, что на протяжении двух лет он занимал в своей весовой категории первые места.
Тренер по борьбе Анатолий Иванович, человек умудренный житейским опытом и возрастом, как-то на вопрос своего помощника о том, почему чемпион области Славка не включен в команду для выезда на соревнования, кратко ответил:
-Зачем? Он пофигист и нет уверенности, что соревнования выиграет. Слова эти были сказаны в присутствии парня, вслух, но его они совсем не задели.
-Пофигист, так пофигист,-рассудил мальчишка,-какая разница и, что это меняет в его жизни?
К карьере выдающегося спортсмена он не был готов, ему лишь нравилось заниматься спортом, а кто выиграл или проиграл, особо не интересовало. Главным для парня был сам процесс, а не победа!
Однажды мудрый тренер, перед поездкой на соревнования, решил провести отборочные поединки и противником для Славки назначил Генку, чемпиона из более тяжелой весовки.
Генка, парень выше среднего роста, гораздо тяжелее. Славке он сильно нравилась манерой проведения поединка, которую он всегда использовал.
К ковру Генка никогда не прижимался, всегда передвигался правым бочком, с чуть выдвинутой правой рукой настороже (как боксер правша), каждое его движение и шаг были тщательно продуманы, к месту и вовремя. Коронкой его был «подхват», очень красивый бросок и редкий противник на него ему не попадался.
Его прием пытались постичь многие, но как это делал он, никому повторить не удавалось. Славка на тренировках, ни раз пытался отрабатывать бросок, но так красиво и наверняка, как у Генки, почему-то не выходило.
Возможно из-за небольшого расточка, у мальчишки была иная манера ведения поединка. Славка, обладал крепким торсом, сильными руками, был скор, вынослив и не знал усталости.
Поэтому неподражаем был в партере и серии болевых приемов. Но борьбу в партере он считал недостойной, не эстетичная возней.
В душе мечтал освоить красивые броски, которыми пользовался Генка, но едва звучал гонг, как он тут же забывал о мечтах и планах, налетал на противника, изматывал скоростью, загонял в партер и побеждал болевым приемом.
Посмотреть схватку собралась вся команда, а Анатолий Иванович принял на себя роль рефери на ковре.
Едва прозвучал гонг, как Славка подчиняясь привычке, в порыве, набросился на противника, сбил в партер, хотя премудрый Генка и пытался заставить его бороться в присущей для него высокой стойке.
Пару раз он попытался провести излюбленный подхват, но Славка мгновенно уходил от опасности и, наконец, зависнув всем телом на сопернике, перевел его в партер.
На болевой прием Генка залетел случайно, из-за пренебрежения к более низкорослому и легкому сопернику. Теперь же, лежа на спине с придавленной грудью он пыхтел и пытался извернуться или хотя бы оторваться от ковра, подняться на карачки и вытянуть за собой противника.
Только мощный захват Славкиных рук никому еще не удавалось разжать или сбросить как-то иначе, поэтому он и побеждал болевыми приемами.
Казалось, еще мгновение и противник бешено застучит ладонью по ковру, свидетельствуя о своем поражении, но к общему удивлению, Генке удалось подняться, а затем и встать во весь рост. Славка отпустил захваченную на болевой прием руку.
Рефери развел противников в исходное положение и борьба продолжилась. Зал ахнул! Генка, оправившись от неминуемого поражения, сильно разозлился и мало кто заметил, с какой потрясающей скоростью он провел на Славке свой любимый, безупречно отработанный прием.
Раздался резкий хлопок, громко шмякнулось тело с отмашкой ладонью руки по ковру. Бросок был чистым и красивым, но Генка не унялся и, едва Славка нехотя поднялся, последовал второй, потом третий. Наконец, тренер развел противников по сторонам.
Рыжая челка волос прилипла у Генки на потном лбу, но вместо радости, на лице победителя глаза сверкали жгучей ненавистью.
Славка, стоял напротив и равнодушно улыбался, принимая от друзей сочувствие в связи с поражением.
Неужели ему было наплевать, когда победа над противником была так близка?
Казалось, прояви парень чуточку больше воли, спортивной злости и рука противника будет дожата в жестком захвате.
Для чего слова, зачем? Анатолий Иванович лишь посмотрел пристально на проигравшего и развел руками:
-Нет, Слав, не готов ты к серьезным соревнованиям, не готов....
В ответ парень неопределенно пожал плечами, дескать, не готов, так не готов. О чем теперь говорить-то?
Когда проигравший схватку Славка вышел из спортивного зала, Генка поджидал его на улице:
-Ты зачем поддался?-спросил он со злостью,-может тут прям схлестнемся и посмотрим кто кого?
-Как-то не хочется по лужам ползать,-показывая на грязный асфальт, равнодушно ответил парень,- да потом, я и не поддавался, а лишь руку ослабил, задумался что ли, или надоело все это...
-Чего надоело?-переспросил упрямый Генка;
-Да все: и борьба, и схватки, и мериться: кто круче, а кто нет. Ведь можно и без этой суеты прожить, верно говорю?
-Кому как,- смягчая тон пробурчал победитель,-я вот не люблю проигрывать, как говорят: усрамся, но не сдамся;
-А мне сам процесс интересен, а не победа. Я тебя сколько раз просил научить меня делать «подхват» в твоей манере. Ты ж уперся, нет и нет, сам соображай,-передразнил Славка,- вот я и решил его на себе испытать, поэтому руку и отпустил, чтобы ты на мне провел прием технично, чтобы нельзя было соскочить;
-И как испытал?
-Знаешь же, что испытал...
-Ладно чудик,-совсем успокоился Генка,- теперь точно научу и покажу. Только никогда больше, никогда не ложись под противника. Унизительно это, противно и не только тебе одному;
-Ладно Ген, извини, кажется я перебрал, постараюсь так больше не делать;
-Да уж постарайся.
Расстались они не врагами и Генка действительно научил его своей коронке, правильно проводить подхват.
Хитрость оказалось простая, при относительно небольшом росте, следовало, делать правильный захват противника и уметь ловить момент, когда тот теряет равновесие и устойчивость, а также правильно подводить к этому небольшими ухищрениями, которые Славка старательно отработал со своим новым учителем.
С корректурой дело худо, бедно шло под пристальным присмотром Инны Аркадьевны.
Каждое утро Славка выслушивал один и тот же монолог:
-Сто раз надо прочитать, любая ошибка, может оказаться: "ложкой дегтя в бочке меда" и тогда, главреду и нам всем не поздоровится.
Там,-женщина поднимала указательны палец к потолку,- газету читают и тщательно изучают.
Если пострадает главный, то и мы поплатимся за разгильдяйство. Пострадают все, начиная от корректоров и кончая Марией Ефимовной, нашей уборщицей. При копеечной зарплате, премиальные, хоть и пустяковые, лишними никогда не бывают.
Славка ее внимательно слушал, старался вычитывал, но чувствовал, как строчки все равно расплываются у него перед глазами, размазываются по тонкому листу бумаги, словно рыжего цвета повидло по куску ржаного хлеба.
-Боже мой,-невольно думал он,- как же удержать прорву букв и слов в голове, как не ошибиться и вовремя углядеть опечатку или ошибку.
От тяжелых размышлений и легкой дремы его отвлекла, круглолицая Машенька, секретарша главного редактора.
Она без стука проскользнула в кабинет корректуры и, поглядывая на Славку с ноткой ехидцы в голосе, доложила:
-Вас ответственный секретарь к себе просит;
-Несусь, несусь сломя голову,-попытался отшутиться парень, и тут же отложив читку, поднялся из-за стола.
Ответственный секретарь, как понял Славка, важная шишка в редакции и хамить ему, себе дороже.
В редакции он царь и бог: милует и карает, порой заслуженно, а порой нет. Иногда, надо быть очень терпеливым, чтобы выслушивать его замечания.
К счастью, Миша Куринец, еврейский мужичок с курчавыми волосами и украинской фамилией был человек справедливый.
Небольшого расточка, быстрый как ртуть, с обворожительной мимикой лица, губастенький, он вызывал в душе у Славки лишь положительные эмоции и ничего больше.
Главный редактор по фамилии Царев, человек солидного возраста, с повадками русского барина или недосягаемого партийного босса, мало интересовался газетой.
Для него главным было то, чтобы все шло своим чередом, как в хорошо смазанный механизме, без излишеств, художеств и суеты.
На должность он был назначен сравнительно недавно, с поста третьего секретаря сельского райкома партии и мало что смыслил в печатном и творческом деле.
Кабинет ответственного секретаря располагался в проходном помещении с открытым доступом для сотрудников газеты. Рядом, за стенкой, восседал сам главный редактор и, выходя из своего кабинета он вынужден был проходить через кабинет ответственного секретаря.
Для Миши такое расположение считалось очень выгодным и удобным, ибо не надо было подлавливать главреда, чтобы подписать очередной номер газеты или подмахнуть для бухгалтера платежные ведомости, табеля учета рабочего времени, почту или иную корреспонденцию.
Для главного редактора, такое сосуществование казалось невыносимым, ибо к нему частенько наведывались приятели с прежнего места работы или из партийно-советских органов, с которыми он любил пропустить рюмку, вторую, а лишние свидетели в таких делах, всегда лишние.
Миша по природе своей был человек тишайший, но из упертых, несгибаемых что ли. Коллективом он управлял мягкой, но в то же время, твердой рукой и не позволял лезть в дела редакции, кому попало и по любому поводу.
Цареву, волей неволей приходилось считаться с его убеждениями в части профессионального мастерства сотрудников, ибо честно сказать, в журналистике главный редактор ничего не смыслил.
Наверное, вот из-за таких житейских неудобств и отдельных рабочих моментов, между ответственным секретарем и главным установились довольно прохладные отношения. Словом, между собой они держали дистанцию и даже наедине, обращались друг к другу подчеркнуто на «Вы».
-Вживаешься в коллектив? -вместо «здрасте» спросил Миша, едва Славка переступил порог проходного кабинета.
По центру помещения находился широкий продолговатый стол с массивной столешницей, на котором был развернут пахнущий типографской краской газетный лист.
Разговаривая, Миша бегал вокруг стола, то и дело натыкаясь на громоздкие стулья, чиркал по газетному листу: то синим, то красным карандашом: подчеркивал отдельные слова или обводил их кружками, а иногда вовсе перечеркивал красным цветом: крест на крест.
Вместо ответа, Славка молча застыл в дверях, с тайным восхищением поглядывая на своего начальника, в ожидании, что тот закончит ворожить и объяснит зачем позвал.
Однако, Миша чиркал и чиркал карандашами и казалось, что на Славку ему было наплевать.
Стажер почувствовал себя неловко, не в своей тарелке: нарочито нервно шмыгнул носом, затем напоминая о своем присутствии, кашлянул в кулак.
-Сейчас, сейчас,- скороговоркой обронил Миша,-заканчиваю, потерпи. Боюсь с мысли сбиться,-словно оправдывался он.
Вскоре действительно закончил работу и отошел от стола, пригласив Славку присесть за маленький столик, расположенный у окошка.
Сам, присел напротив и, покопавшись внутри, вытащил пухлую папку, из которой были видны уголки потовых конвертов.
-Тут дело такое,-издалека начал секретарь,- ты, как бы числишься в отделе писем, хотя и работаешь с корректурой. Корректура тебе не помешает, но к журналистике пора приобщаться, а заодно и проверить: стоит или нет заниматься этой работой.
В ответ Славка неопределенно пожал плечами и слегка волнуясь, потому как понял, что вскоре должна определиться его судьба или часть судьбы, с наигранным равнодушием обронил:-Пока не решил чем заняться.
-Хорошо хоть честно отвечаешь. Случается, что пишешь, стараешься, кажется, тему знаешь вдоль и поперек, иногда думаешь, стоящую вещь написал, а на деле оказывается чистая профанация. Читатель не принимает и понять не можешь, что не так. А иногда же, вроде так, пустячок набросал, тиснул в печать, а публика на ура принимает!
Кажется, много лет в профессии работаю, а и не научился нос по ветру держать и порой отличать стоящую работу от посредственной.
-Наверное,-вмешался в разговор Славка,-это как в литературе, есть беллетристика, а есть высокая классика.
-Молодец! Верно соображаешь,-Мишу ответ устроил, он понял, что пацан размышляет, а это первый шаг в верном направлении.
Покопавшись в толстой папке с письмами, ответственный секретарь, достал конверт пришпиленный скрепкой к тетрадным листам и протянул Славке.
-Посмотри на досуге и по возможности навести автора. Может быть тема какая проклюнется, подумай. Мне это письмо показалось интересным,- мечтательно прищурив глаза, обронил Миша,-напоминает Платоновский слог. Читал Андрея Платонова?
-Нет,- растерялся Славка,-в школе не проходили.
-Понятно, в школьной программе этого автора действительно нет, но, наверное, когда-нибудь будет!
Придя к себе в корректорскую, Славка развернул листки, исписанные крупным, старческим почерком и принялся с любопытством читать.
Упоминание Мишей писателя Андрея Платонова не прошло даром, ему не терпелось почитать письмо и подумать, а потом сравнить с тем, что написал писатель.
Товарищ редактор!-начиналось письмо, а далее текст:-Пишет тебе Митрий Ленев, по уличному, дед Митяй.
Я изволю проживать в доме адрес на конверте сказан. Живу с сыном Гришей, двумя внучками зовут: Наташка и Танька, а также с невесткой Галькой.
Живем в достатке и при моей пенсии. Слава тебе господи партийный секретарь Леонид Ильич, недавно прибавку к пенсии разрешил и теперь жить и помирать не страшно. Коль случись такое, будет на какие шиши хоронить.
Гришка мой совсем осатанел, водку пьет не просыхает и, как козел дворовый, скачет с места на место, а то и вовсе без работы сидит.
Сноха Галька, Гришкина жена, детьми занимается и ей не до меня старика. Хоть я еще и крепкий старик, но годов мне 76 вдарило, по нынешнем меркам порядочно. При нашей радостной и счастливой жизни, мужики до пенсии вообще не доживают и мрут как мухи, а мне еще свезло.
Правда, пишу не за этим. Веришь ли, нет, но обида меня гложет, покоя нет никакого и нет мочи моей.
Прожил я долгую жизнь, еще при царе батюшке родился: две революции, две войны, продразверстку и коллективизацию пережил, голодуху в 1922 году и другие напасти, о которых сейчас лучше не поминать.
По правде сказать на последнюю войну хоть и призвали, но не воевал из-за ноги, которую повредил в гражданскую. Направили служить в милицию и пришлось сторожить в нашем городе банк. По простому я хромодыр, кто же такого на фронт отправит. Полно было здоровых мужиков. Теперь на заслуженной пенсии.
Все бы хорошо и пенсия радует и внучки. Только уважения никакого не получаю от невестки и соседей.
Какой я им бля-ям -шлепнога-??? Нагло таким словом обзывают меня постоянно. За жизнь тяжелую, мне может быть медаль какая или орден полагается? Столько лет прожил, а как то и в голову не приходило об орденах думать, а может не повезло с наградами. Хотя, если подумать, было за что награждать и при случае обязательно расскажу.
Враз бы зауважали все, если бы орден какой дали. Погляжу, главный секретарь наш весь китель звездами геройскими увесил и орденами разными, а мы с ним погодки, я даже чуток постарше. Конечно, столько мне не требуется, хотя бы один орденок или медальку дали. Может быть, тогда не будут меня, орденоносца, шлепногой дразнить?
Вот и прошу христом богом похлопочи за старика, спубликуй какую статейку в газете обо мне, глядишь и выгорит счастье.
С большим уважением к вам и вашей газете дед Митяй.
(текст письма приведен почти дословно, с небольшой правкой и исключением многих матерных слов).
Целый месяц Славка рыскал по библиотекам пытаясь отыскать хоть какие-нибудь книжки Андрея Платонова, но ему не везло. На полках красовались и пылились богато оформленные тома Л.И. Брежнева, Ю.В. Андропова, М.А. Суслова, М.И. Калинина, Д.А. Кунаева, Д.Ф.Устинова, В.В. Щербицкого, но не было Платонова, Максимилиана Волошина, Хлебникова, Солженицина, Булгакова, а тома Дюма, Джек Лондона, Пушкина, Лермонтова, легкие брошюрки Друниной, Асадова, Ахматовой, Цветаевой зачитывались до дыр и рассыпались.
Совсем отчаявшись отыскать что-либо написанное писателем, Славка решил попросить помощи у Миши и не прогадал. Через пару дней, после этой просьбы, Миша загадочно улыбаясь, пригласил Славку к себе в кабинет и вручил небольшой бумажный пакет.
-Надеюсь через пару-тройку дней вернешь?
-Не сомневайся,- ответил Славка и, сжимая в руке сверток, вышел счастливый.
В пакете лежал старый журнал «Красная новь» и небольшая книжица незамысловатого издания, с названием «Родина электричества».
Сказать что Андрей Платонов поразил Славку, значит ничего не сказать. Он буквально бредил его творениями, а рассказ «Родина электричества» читал и перечитывал.
Жизнь нищей Российской глубинки была описана автором точно и верно, с сарказмом, смешно, без прикрас, но, читая произведения писателя, читатель, невольно ощущал присутствие в них чего-то таинственного и страшного, словно необъяснимая тревога притаилась в череде слов и предложений.
У читателя, от идиотизма речевых оборотов, из которых было построено произведение, на первый взгляд, примитивных размышлениях автора, невольно, возникало чувство необъяснимой тревоги, безнадеги что ли, чувство страха за людей, неволей живущих в той страшной эпохе и стране, которая переживала не простые времена.
Наверное, не зря усатый вождь почувствовал в писателе врага своим людоедским идеям прочтя. Произведение «Впрок», он высказался о Платонове: «талантливый писатель, но сволочь».
Почувствовал деспот разницу между тем, что он, как могучий удав, внушал народу и реальной жизнью, которую создал и, которой живут люди.
В те, далекие времена, разницу эту заметить было не сложно, а вот осознать и сделать верные выводы, не так то просто.
Возможно, повесть прошла бы незамеченной в партийной среде и у А. Платонова, сложилась иная судьба, но на беду, смысл небрежно брошенной издевки в повести над мантрой, статьей «Головокружение от успехов», дошел по назначению.
Какой автор потерпит издевку, а тем более Вождь!
Все сошлось, и судьба, и время, и личная обида, чтобы решить жизнь талантливого писателя.
Русскому человеку той поры, малообразованному и раздавленному жизнью, невозможно было произнести, не запнувшись, слова: «коммунизм, марксизм, социализм», не говоря уже о том, что ему необходимо еще понять и осознать значение этих слов.
По сути, как подумал Славка, про это и была написана повесть Андрея Платонова. И про то, как русского мужика, оголтелые, доморощенные революционеры-марксисты, попытались заставить жить придуманной книжной жизнью, а не настоящей.
Своими мыслями он поделился с Мишей, но тот лишь загадочно ухмыльнулся и достал из своего волшебного стола новый бумажный пакет:-На, почитай вот этого автора.
-Спасибо, -поблагодарил пацан и, посмотрев на начальника благодарным взглядом, удалился.
В увесистом свертке оказалось произведение М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», в журналах «Москва» за 1966-1967 годы.
Славка, по-настоящему увлекся чтением, читал с упоением, иногда по ночам на кухне, чтобы не мешать родителям. Перед ним открывалась иная литература, о которой он конечно, слышал, но читать ее не доводилось. Он сам читал волшебные строки, а не слушал пересказ, произведений.
Господи! Как прекрасна молодость с ее планами, мечтами, первыми шагами во взрослую жизнь, наивными рассуждениями о смысле жизни и о своей роли в ней.
Вспоминая о людях из прошлого века, я, иногда думаю:
-Как же невыносимо трудно и счастливо они жили: не заботясь особо о деньгах, дачах, машинах, яхтах, пароходах, фабриках и заводах. У них были иные ценности и цели: любовь, уважение, семья, родня, дети, внуки и та страна, которую которую они искренне любили.
Так глубоко и сильно, что не заметили, как в порыве этой любви ее погубили и надо думать, что навсегда. От этой мысли и от того, что предстоит еще пережить на душе становится как-то тревожно и грустно....
(глава вторая).
Дед Митяй оказался вовсе не «божьим одуванчиком», как сначала показалось Славке, а злым и ехидным старикашкой.
Жил он действительно на окраине городка, в фабричных домах "самовольщиков" (дома построенные без надлежащего разрешения властей, на землях самовольно захваченных гражданами).
В послевоенной, хрущевской «оттепели», середины 50-х годов, вчерашние фронтовики жили в тяжелых условиях и, чтобы как-то разгрузить, назревшей в стране жилищный кризис, власть начала строить типовые, дешевые, панельные пятиэтажки похожие друг на друга и закрывала глаза на самовольный захват земли и частное строительство.
За каких-то пару, тройку лет, пустырь на окраине города, превратился в обширную слободку с прямыми улицами и небольшими одноэтажными домами.
Не отставала и власть, организовав застройку самовольно захваченной слободы, одноэтажными, кирпичными, двухквартирными домами, в которые селила рабочих «Арматурного» завода.
В одном из таких домов проживал дед Митяй с сыном, невесткой и двумя внучками.
Палисадник, огороженный низким забором выходил лицевой стороной на улицу. Вплотную к ограде палисадника притулилась широкая скамейка, на которой посиживал автор известного письма.
Летнее, жаркое солнце клонилось к закату, но несмотря на не спавшую жару, Митяй сидел на скамейке, накинув на плечи овчинный полушубок, обутый в валенки со срезанными голенищами.
Старик то и дело морщился от нестерпимой жары, утирал потное лицо, блестевшую в капельках пота лысину, видавшей виды суконной фуражкой.
Таких чудаков, как дед Митяй, в небольшом городке хватало, поэтому Славка не очень удивился, взглянув на странноватую одежду старика.
Решая с чего начать, чтобы затем расспросить, где живет автор злополучного письма, он вежливо поприветствовал старика:
-Доброго Вам здоровья де--ду-шка,-произнес он с растяжкой и продолжил,- не прохладно ли Вам тут на солнцепеке?
-И... тебе, не хворать,- многозначительно отбрил старик,-вот доживешь до моих годов и контузий, и если песок из тебя не посыпется, то хотелось бы мне на тебя взглянуть.
Только, ты сопливый очень, а я жизнью совсем в старость вогнан и вряд ли доживу, чтобы на тебя посмотреть.
В ответ Славка спорить не стал, ухмыльнулся и завертел головой по сторонам.
-Ищешь кого или потерял чооо, мазурик?-не сдержался вредный старик;
Славка торопливо засуетился, открыл папку и вытащил знакомое письмо:
-Не мазурик и не жулик,-понимая, куда клонит старик,-я из редакции газеты, может подскажешь где тут дед Митяй проживает? А то совсем потерялся в этой слободке, отыскать не могу, а Вы местный житель и всех хорошо знаете?
-Всех не всех, а дед Митяй перед тобой будет,-засветился лаской старик и, освобождая место, сдвинулся с центра лавки ближе к краю.
В это время, в соседней квартире дома громко хлопнула и отворилась входная дверь. На узкое крыльцо вывалилась пьяная мужская морда, в пожеванной, темной рубашке и сдвинутой на ухо кепке.
-Идет солдат по городу, по незнакомой улице
И от улыбок девичьих, вся улица светла!!!!-заорал мужик и его поддержал молодой пьяный голос:
-Не обижайтесь девушки, но для солдата главное,
Чтобы его далекая, любимая ждала,,,,
Следом за мужиком выполз молодой парень, одетый в красивую курсантскую форму, с синего цвета погонами и голубым беретом на голове.
-Вооо, лярвы...,-зло проворчал старик, третий день гуляют: -Это Колька сосед, с моим Гришкой,- и после небольшой паузы, словно их оправдывая, уточнил:
-Колька на побывку прибыл, а моему придурку лишь бы на халяву выпить. Видать куда-то идти собрались, наверное водка закончилась у них. Только зря они затеяли, Галька сейчас выскочит и порешит их обоих. Она баба бойкая, за ней не заржавеет.
Поддерживая друг друга, горланя песню, мужик и курсант поравнялись со скамейкой, на которой расположились Славка и дед Митяй.
-А-а-а, дед Митяй,- прокричал курсант, -наше Вам здрастее! Привет Вам от стальных крыльев Родины!
-Лятаем???-как бы усомнился в ответ старик.
-Летаем! Летаем, не сомневайся,- заверил курсант;
-И куда это???-съязвил дед Митяй;
-В самое, что ни на есть в НЕБО!;
-Вооо, оказывается как?!-недоверчивой заметил старик.
-Так, куда ж еще, конечно в неб-о-о-о...,
Тут летун, увлеченный ответами и вопросами, спьяну споткнулся и чуть не упал, но Гришка, хоть и пьяный, ловко поймал его под руку, не дав упасть и повеселить народ, а заодно похлебать дорожной пыли.
-Екорный костыль!- выругался дед,- ты бы Колька, сначала по земле научился ходить, а уж потом лез в небо лятать. Как был балаболом, так им и остался.
Дед поморщился, смачно сплюнул, показывая своим видом, недовольство и пренебрежение к пьяным обормотам.
В это время из соседней квартиры выбежала женщина с могучей грудью и заголосила:
-Гришка, быстро домой, хватит покуролесил. С самого утра по людям бродишь, не стыдно тебе побираться и рюмки сшибать?
Видимо Гришка, к жене относился с уважением, не стал отвечать и ругаться. Он съежился, отпустил приятеля и, мгновенно протрезвев, шмыгнул в свой палисадник.
-А ты, старый ушлепок чего расселся,-перевела на свекра гнев женщина,- как был шлепнога, так и им остался. Сын родной, который день пьянствует, на работу не ходит, а ты, хоть бы слово ему какое матерное сказал образумить.
Старик отвернулся в сторону и погрустнел, но смолчал лишь тяжело переведя дух.
Позже, когда все угомонились и разошлись, дед Митяй пожаловался:
-Советская власть виновата, слишком много воли бабам дала. Манцыпация одним словом,-коряво блеснул старик заморским словечком,- видать кто-то из бардельных штучек придумал, а оно у нас прижилось.
В телевизоре только и слышно, что женская манцыпация, женская манцыпация!
А не понять чем гордиться. Неужто тем, что жена мужа под каблуком держит и стариков обижает? Зато на тракторе пашет и кирпичи на стройке таскает? Или тем, что мужик кулаком ее за дело приласкает, а она сразу к маме и на развод бежит подавать и судится с ним по судам?
Самой бы подумать, посоображать, как стыда избежать и постараться наладить семейную жизнь, а не фыркать чуть что.
На это, у баб ум короток, тяжело соображают и закон на их стороне. Когда это было, чтобы глупой бабе, при разводе, детей на воспитание давали.
Царь Николашка, хоть и малахольным был, но при нем женщины в строгости жили и подчинялись мужу и он решал, с кем детям жить, и кто их воспитывать должен.
Я, пожил и помню, как при царе было, а ты видать и не слыхивал об этом?
Конечно, Славка, вчерашний школьник, мало что понимал в семейных делах и интригах, поэтому ему казалось, что доводы деда убедительны.
Он искренне возмущался и не понимал почему Советская власть, которую Митяй добывал, обернулась к нему спиной. Для себя наград не пожалела и не жалеет, а про старика забыла.
Еще долго дед Митяй освобождал перед Славкой переполненную всякой всячиной душу и расстались они далеко за полночь.
С утра, не выспавшись Славка заявился в редакцию, где на вопрос ответственного секретаря:
-Как настроение?
Доложил, что деда навестил, поговорил и теперь анализирует собранный материал.
Хотя, никакого материала в сущности у него не было, кроме письма и коротких заметок, которые он набросал в блокнот, чтобы не позабыть рассказ старика.
Весь рабочий день Славка, раскинув по столу бумаги, усердно писал статью про деда Митяя, будто какое школьное сочинение.
Словно чего-то испугавшись, Инна Аркадьевна смотрела на него с жалостью и взяла черновую работу по корректуре на себя.
Чего не так? Думал он, замечая тревожный взгляд женщины. Потом вспомнил, что у старшего корректора, муж работал спецкором в областной газете, а когда-то фронтовым корреспондентом прошел войну, поранен, но не знал и не знает покоя:, как молодой мотается по всей области, которая размером не меньше любой Европейской страны.
Вот и теперь, поглядывая на Славку, она тревожилась за него и побаивалась, как бы тот не заболел заразной болезнью, которая называется журналистикой.
Статью про деда Митяя, на следующее утро Славка отдал читать Мише и до окончания рабочего дня, с нетерпением и мальчишеским зудом, ожидал приговора.
Приговором то, что сказал ему потом ответственный секретарь, назвать нельзя.
-Ты вот тут целый роман сочинил,-посочувствовал Миша,- а за красивыми словами и хвалебными речами, я так и не увидел самого деда Митяя. Он в жизни такой замызганный старикашка: на один глаз косоватый и хромой, про него что ли?
-Ну, да,- чувствуя разницу между хвалебной ложью, которую он написал и действительностью, густо краснея, согласился Славка.
-У тебя он тут прям богатырь, красавец. На коне скачет, сабелькой машет: направо и налево, кулаков раскулачивает, в голодуху продналог выбивает из предателей революции, одним словом социализм и коммунизм строит, не щадя живота своего?
-Примерно так,- смущаясь согласился Славка;
-А ты сам то, хоть веришь в то, что написал?
-Дед рассказал, а я лишь, как полагается, литературную обработку сделал.
-Ты знаешь, как полагается?-удивился Миша,- если так, то нам не о чем разговаривать. Оставь работу у меня, вернемся к ней позже, но если через какое-то время, ты ее назад не попросишь, то обязательно опубликую.
При выходе из кабинета Славка оглянулся на начальника и, недоумевая спросил:
-Если, что то не так написал, то зачем публиковать?
Миша, пристально посмотрел на него и, загадочно улыбнувшись, обронил:
-Чтобы потом, когда повзрослеешь и прочтешь, то что написал, тебе было стыдно. Этот стыд будет жечь твою душу всю жизнь, не давая покоя, как ржавчина, разъедать железо.
-Прям поножовщина какая-то, не иначе,- хмыкнул скептически парень и вышел.
К этому разговору они больше не возвращались, да и суета-сует затянула, корректорская правка отнимала все силы, не оставляя времени для размышлений.
К тому же, поменялся закон для призыва на службу, а это значило, что Славку, могли призвать не в 19 лет, а на год раньше.
В разгар осенних, сентябрьских дней активизировалась газетная суета, шла уборка урожая и журналисты бойко освещали успехи на трудовом и сельском фронтах.
В те времена страна жила окруженная сплошными фронтами, как на заводах и фабриках, так и на селе. В горячую, уборочную пору, рабочих снимали с производства и направляли в помощь селу, на уборку урожая.
Их так и прозвали «партизанами». Они дружно и пьяно собирали картофель, пололи грядки, выполняли невыгодную для крестьян работу.
Себя не особо утруждали, порой пьянствовали и балагурили. Шло время, но ничего не менялось, ибо партийное начальство считало, что проще урожай убрать массовостью рук, которых на деревне всегда не хватало, чем вводить какие-либо новые экономические правила и технику.
Поэтому существовали ударники труда разной категории. Лица передовиков производства, то и дело мелькали в газетных сводках, по телевизору. Словом, в определенное время года, в стране наступал пропагандистский психоз.
Конечно, газетенка не могла оставаться в стороне от освещения важных событий, ибо партийная организация, требовала срочно подготовить ряд материалов из жизни села, ударного труда колхозников, чтобы район выглядел, в глазах начальства, не хуже других.
На беду, захворал сотрудник промышленного отдела редакции. Газета числилась городской и в ней по штату не предусмотрен сельскохозяйственный отдел. Жизнь села периодически освещали сотрудники промышленного отдела.
Можно было послать кого-то из сотрудников других отделов, но ответственный секретарь, почему-то выбрал для командировки Славку и фотокорреспондента по фамилии Хлопков.
Хлопков, увлеченный мужик лет сорока, обремененный семьей. Несмотря на возраст он обладал характером подростка. Казалось, что он даже спит в постеле с фотоаппаратом «Зенит» и женой, что впрочем, не помешало им завести троих детей.
Добирались до ближайшего колхоза на служебном УАЗике не двух часов. Весь разухабистый путь, фотокор, давясь словами жужжал и журчал о достоинстве своего фотоаппарата. Пока наконец, остановился на широкоформатном «Любителе», назвав его достижением техники.
Славке, порядком надоело слушать пустую болтовню:
-А, что Вы может сказать о фотокамере «Kodak»?-неожиданно задал он вопрос фотокору;
Тот резко оборвал разговор и на долго замолчал. Может быть не нашлось слов
ответить или возразить, но радость, дальше ехали тихо.
Слышно было урчание мотора и юз колес по песчаной почве, когда проезжали через огромный сосновый бор.
Возможно, что еще свежи в памяти фотокора Хлопкова воспоминания мальчишеской поры, когда деревенскому шоферу, за восхваление иностранной техники, навесили десятилетний срок лагерей.
Словом, как в еврейском анекдоте: «...бьют в России не по паспорту, а по «роже». Вот и думай, что хочешь, и как хочешь.
Поездка оказалась удачной. После небольших канцелярских проволочек отыскался настоящий передовик производства и ударник труда с прочным, как гранит именем, Иван Соколов.
Не имя и фамилия для журналиста, а сказка, словно под заказ!
Передовик Иван нашелся в поле, как и полагалось на передовой, но он не работал.
Завидев редакционный УАЗИК, видимо, перепутав его с колхозным, он тут же принялся материться и крыть начальство последними словами, требуя запасную часть, которую не везли уже больше трех часов.
Славка был рад, что появилась время и редкая возможность, пообщаться в неформальной обстановке с передовиком производства.
Слушая оголтелую матерщину, которая исходила от ударника труда, он румянился лицом, неловко потирал ладони и покашливал в кулак.
Матерый репортер Хлопков скакал тут же, словно неудавшийся танцор балета.
Он вертелся вокруг Соколова и требовал, чтобы тот принимал эффектные позы: то на фоне поля, то на фоне реки, то на фоне техники, то в окружении друзей и помощников за чтением газет, а сам изгибался в различных позах, одним словом сатанел.
Иван смеялся белозубой улыбкой, но распоряжения Хлопкова выполнял.
-С меня не убудет, а человеку работать надо, пусть свое дело делает, он лучше знает, как надо,- отшучивался Соколов и принимал очередную позу, которую требовал фотокор.
Наконец, репортер оставил передовика в покое. Железку не везли и Славка, воспользовавшись моментом, стал расспрашивать Соколова о его семье, детях, деревенской жизни, а про его работу не спросил ни разу.
-Ты, какой-то корреспондет неправильный, ни чего о моей работе не спрашиваешь,- пошутил Иван.
-А чего спрашивать? Захочешь и сам расскажешь, все что наболело на душе выскажешь.
Соколов внимательно осмотрел Славку с ног до головы, покачал головой и, подбирая слова, чтобы не обидеть, проговорил:
-Гляжу слишком ты еще молод, в жизни мало чего смыслишь, но с тобой интересно разговаривать, взгляд живой. Хочешь у меня заночевать? Поговорим о работе, о жизни, плохому не научу. Вон ты кашлем исходишь, а моя баба сегодня баню топит, давай оставайся, попаримся, выгоню из тебя хворь и дурь.
-А как же твой ударный темп?- съязвил Славка,-рекорд побить собирался...
-Собираться то собирался, но никто не даст это сделать. Думаешь зря мне железку не везут? Когда надо, сразу бегут, а тут почти четыре часа прошло и никого нет. Соколов с досады сплюнул под ноги и в упор посмотрел на Славку:
-Ну что, надумал?
-Надумал,- вылетело из Славкиных уст, хотя соглашаться перед этим он не собирался.
Видать, Соколов, обладал какой-то магической силой и притягивал к себе людей, по мимо их желания и воли.
А, как еще можно оправдать непроизвольное согласие на ночевку, черт знает у кого и где?
-Как отсюда выбираться будешь и, что начальству скажу?-забеспокоился Хлопков;
-То и скажешь,- с насмешкой осадил фотокора Иван,-у меня в деревне остался, хочет, как следует, своего героя изучить, то есть меня...-И, чуть подумав, добавил,- С машиной проблем не будет, наши завтра в город поедут, отчеты повезут, бухгалтерию разную, с ними и доберется.
Лена, стройная женщина с красивым лицом, встретила их у калитки с ласковой улыбкой. Внимательно осмотрев Славку, спросила:-Гаврош какой прибыл к нам на постой?
-Бери выше, не уличный бродяга, а корреспондет с городской газеты, хочу показать ему, как мы живем. Им, городским, все интересно;
-Слава,-робея представился парень;
-Б-а-а-а, совсем мальчишка, а поди ж ты, уже корреспондент...-неподдельно удивилась женщина;
Славке было приятно, что его принимают за взрослого и он не стал уточнять, что в университетах еще не учился, да и в армии не служил, и не корреспондет он вовсе, а всего лишь корректор-стажер.
Впрочем, гостеприимных хозяев и не интересовало, кто он по должности и какого звания. Все это и без того было написано на его лице.
-Вот и ладно, что пришли, я баньку уже протопила,-суетилась Лена, сейчас белье только соберу чистое.
На берегу небольшого озера с темной водой, заросшего ряской и кувшинками располагалось небольшое строение, крытое почерневшей, тесовой крышей, на которой там и сям, проплешинами, проглядывал коричневато-зеленый мох.
Славка, не был большим знатоком бань, ему доводилось бывать в частных банях, которых полно было в сельском городке, но в баню по «черному», он попал впервые и теперь с недоумением озирался по сторонам.
Чувствовалась какая-то мощь в этом нехитром строении: и в почерневших бревнах в обхват человеческих рук, из которых срублены прокопченные дымом стены, казавшиеся скорее каменными, чем деревянными, и в утвари, сработанной в стародавние времена до бела отскобленной. Незыблемом полу, стеленном из отесанного дуба, отдающем влажным парком. Все увиденное вызывало невольное восхищение.
-Прадед мой, Елисей, лично рубил баньку, под себя, сколько годов стоит и не счесть,- Поняв удивление Славки, сообщил Иван и, словно оправдываясь, добавил,- тут все по-простому, без наворотов и заморочек. Простоит родимая еще неизвестно сколько лет, если за ней приглядывать и проветривать вовремя, да почаще.
В бане не было разделения на парилку и моечную комнату, все происходило в одной большой с низким деревянным потолком.
По середине комнаты возвышалась топка без выходящей в потолок трубы, на ней возлежали, раскаленные огромные валуны и камни, а сразу за топкой сколочен из толстой осиновой доски плоский полог, на котором брошено комком шерстяное одеяло.
Пахло жаром, дымком и травами, так, что слегка кружилась голова.
Хлопнула входная дверь и, нисколько не смущаясь голых мужиков, в баню заглянула Лена: -Я вам чистое белье положила.
Иван, озорно рассмеялся и плеснул на жену из кадки холодной водой.
Женщина прыснула и скрылась с глаз, хлопнув громко дверью.
Пар стоял невыносимый, лез в глаза, затруднял дыхание, а Иван все подбрасывал и подбрасывал горячую воду на раскаленные камни. Затем, расстелив шерстяное одеяло, он уложил Славку на полог и принялся молотить его дубовым веником.
Сначала веник едва касался спины, чуточку щекоча кожу, но давление пара нарастало и нарастало и вот уже, по спине парня зашлепали дубовые листья вперемешку с гибкими прутьями веток.
Славка не сдавался, терпел жар и наконец, озверев, что есть мочи заорал:
-Протопи ты мне баньку, хозяюшка
Расколю я себя, распалю,
На полке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю...
Ему слабо подпевал Иван, правда, другую песню:
-Эх, сегодня я отмоюсь, эх, освоюсь!
Не сомневаюсь, что отмоюсь!
Эх, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь!
Эх, отмаюсь, эх, освоюсь....
Все же терпение у Славки закончилось, он резко вскочил с полога и ринулся в предбанник.
-Куда же ты парниша,- загоготал Иван, я ж тебя не окатил прохладцей,-он поймал паренька за руку, заставил остановиться.
В измождении от полыхающего жара, Славка присел на корточки и, обхватив буйную голову руками, продолжая орать:
Расколю я себя, распалю,
На полке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.
-Умняга! Молодчага!- орал в ответ Иван,- истреби их сомнения, к чертовой матери, убери из жизни своей, определись, как будешь жить....
Дальше Славка ничего уже не услышал, на него опрокинулась кадка с ледяной водой и он чуть не захлебнулся от плотного водяного водопада.
Через пару секунд пришел в себя и Иван, хлопнув его крепкой рукой по голой спине, отпустил окунуться в озеро.
-Сопли не размазывай, стесняться тут нечего, в чем есть, в том и ныряй, не бойся. Одним словом село, это тебе не город, все по-хорошему, с пониманием...
Второй раз зайти в парилку Славка не решился. После купания в озере, он прочно засел в предбаннике и угощался пахучим, приторным пчелиным медом, который светился янтарным блеском, в литровой банке на небольшом столе.
Гулко ухнула дверь и из парилки, буквально выкатился с клубами свежего пара, распаренный до красных пятен, Иван.
Ничего не слыша и, не видя, он метнулся на выход и вскоре, громко зафырчал, как речной бобер, на озерной глади воды.
Увидев, как Славка пожирает ложкой мед, он укоризненно покачав головой, проворчал:
-Соображать надо что делаешь, сразу видно, что городской, после парилки мед ложкой жрать нельзя, сосуды резко расширяются, только с горячем чаем можно.
-Я чуть-чуть, захотелось...,-дальше он ничего уже не помнил. Очнулся на траве, возле бани. Видимо, когда потерял сознание, Иван вынес его проветрить на свежий воздух и уложил на траву, предварительно, подстелив под тело, чистую простынку, которой был замотан горе-банщик.
-Говорил же, что нельзя, а ты подумал шучу. Какие могут быть шутки? Давно по глупости испытано. Не пугайся, сейчас должно пройти.
После бани их ждал поздний ужин с картошкой и малосольными огурцами. Казалось, ничего вкуснее Славке раньше есть не приходилось.
Когда Славка вернулся в редакцию, Миша встретил его с улыбкой:
-Понесло же тебя по кочкам, целых два дня в деревне прожил;
-Так получилось, -повинился стажер;
-Но речь не об этом,- принес он, -написал?
-Написал, но не знаю, получилось или не получилось,-Славка достал школьную тетрадь и протянул Мише;
-В конце рабочего дня зайди, обговорим, хорошо?
-Конечно, - ответил Слава и вышел из кабинета.
Эти два дня, которые он провел с Иваном, его словно подменили. Куда-то исчезла самоуверенность, нагловатость и сквозящий со всех щелей пофигизм.
-Вы, Славик, случайно не прихворали?- удивившись случившейся перемене, спросила Инна Аркадьевна;
-Нет, не думаю,- успокоил ее подшефный,- просто не выспался, только и всего;
Потом, налетели текущие дела, все завертелось засуетилось и Славка, вошел в обычную редакционную колею, забыв даже, что по окончанию дня обещал посетить начальника.
Только, еще до окончания работы, в кабинет просунулось круглое личико Машеньки, которая сообщила, что его ищет начальство и срочно надо явиться на «ковер» к секретарю.
Сначала он не понял зачем, но вспомнив, что утром передал ему тетрадь с размышлениями Ивана Соколова, решил, что опять в пролете, статья никуда не годится.
И угадал... Миша, принял его с каким-то нервным напряжением в лице, внешне он походил на промокшего воробья, с растопыренными перьями, чуть-чуть задиристого и хулиганистого, но с затаенной грустью в глазах. Словно долго торчал на морозе и совсем простыл, распушил перья, и пока, у него отогрелись лишь одни глаза и светились на стажера добротой и пониманием.
-Скажу сразу,-начал секретарь,- опубликовать твою статью мы не сможем.
-Понятно,- грустно вымолвил Славка и развернулся, чтобы уйти,-не получилось?
-Да нет, как раз получилось. И замечательно получилось! Но то, что ты пишешь, с подачи своего Ивана, в нашей жизни не сработает. Вернее сработает, но никто нас не поймет и кроме нервотрепки, ничего из этого получиться не может.
Ты ж в школе изучал политэкономию, какая может быть частная собственность на землю и орудия производства?
Это же снова кулака придется воспитать, мироеда, а наша страна едва-едва его одолела, а вы, предлагаете снова возродить на нашей земле врага?
-Не кулака, а фермера,-огрызнулся Славка;
-А ты знаешь разницу?-спросил секретарь;
-Кажется да, знаю, вот такого как Иван, человека любящего свою страну, людей, жену, детей... Готового работать не покладая сил ради них, чтобы жили нормально, а не ради богатства, защищать их и оберегать.
-Это сложный вопрос и нам его никогда не решить,-прервал разговор Миша,- но хочу тебе сказать спасибо, ты хорошо поработал и обязательно найду способ кое-что из твое статьи опубликовать.
Что касается ударников сельского труда, то мы дадим полную разверстку трудовым подвигам Соколова на первой странице, приведем голую статистику, без твоих комментариев, которыми ты тут, доказываешь правоту Ивана...
-Лучше не стоит, -оборвал монолог начальника Славка,- Ивану, слава ни к чему, он за общее дело болеет. Да, чуть не забыл, встрепенулся парень,-если можете верните мне статью про деда Митяя...
Глядя уходящему Славке вслед, Миша думал, как скоротечна жизнь. Птенец, едва выпавший из гнезда, совсем еще неоперившимся, сегодня уже учится твердо держать крыло. А это значит, что рано или поздно обязательно полетит! Полетит!
К-о-н-е-ц.