На этом месте я решил от чаю передохнуть. А заодно и Семёна кое в чём просветить.
И поведал я ему о той самой сороке. Неспроста же белобока вести разносит. Были времена, она и говорить-то не умела. Да, да, правду вам говорю! Медведь ревел, волк выл, даже предки нашего Семёна мяукали, а сороке не повезло. Не досталось ей ни сорочьего языка, ни голоса. Летала она над лесом, клюв открывала, а звука не было. Немая была как рыба.
Разобиделась сорока, никто её не понимает, дружбу не водит. Улетела подальше ото всех, почти на край света, за деревню Чухчерьма в самую глубь леса, в непроходимую глушь. Поселилась возле озера Убогое. Летом сор всякий собирала да грибы сыроежки клевала. Зимой рябину, семена, нет-нет да у белки припасы стащит из дупла. Так и жила, без пользы и дела. На всём белом свете никому не нужна.
Скучно и одиноко ей было, хоть плачь. Летом ещё куда ни шло, можно было с карасиками помолчать. Сорока клюв открывает, а карасики молча ей отвечают, вроде как родственные души. А зимой-то совсем тоска, озеро льдом покрывалось. Приходилось сороке снег хвостом сметать и со своим отражением болтать. Точнее молчать. У них со льдом что-то вроде игры было, «Кто кого перемолчит» называется.
Так сто лет прошло, а может и двести. Сорока молчит, нет-нет да в отражение глядит. И вот в какой-то день на то озеро охотник вышел – за зайцем гнался и случайно на Убогое забрёл. Осмотрелся, а зайца и след простыл, нет нигде, только птица чудная на льду сидит, сама на себя в отражение глядит. Вскинул ружьё, собрался выстрелить. Только сделал шаг, а лёд под ногами как затрещит! Всё живое и неживое в округе замерло. Только нашей сороке радостно сделалось, она от счастья чуть с ума не сошла. Она-то решила, что это её собственное отражение с ней заговорило. Обрадовалась сорока. А как же – вот он, собственный сорочий язык! Она ведь его столько лет ждала! Тут-то голос у неё и прорезался. Заскакала от радости, затрещала. Потом взлетела и давай кружить. Кружит над озером, кружит над охотником и трещит, трещит, трещит… Ох и разошлась белобока, шутка ли, столько лет молчала. Покружила, покружила – и в лес полетела. Чтобы всем рассказать и похвастаться: вот, мол, какой у неё теперь язык имеется, свой собственный, ни на что не похожий. Так и летела, не умолкая. А охотник-то, было, следом за сорокой увязался. Только так ни с чем и остался. Потому что зверьё всё переполошилось, в норы да сугробы от страха попряталось, только уши торчали. Оттого и вышло, что охотник и сороку упустил, и зверьё перепугал.
Вот с тех пор и повелось, как сорока затрещит над лесом – и медведь, и волк, и всякое другое зверьё знают, что охотник в лес пожаловал. А потому, заслышав тревожный сорочий треск, каждый своих малых деток в норы прячет. А если нет в округе охотников, сорока новости разносит – это теперь её прямая обязанность. Да ей и не в тягость, уж больно душенька разговорчивая.