Без родины 2 - Глава 3

Виталий Поршнев
               
                ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

       По приезде  в   епархиальное управление я  нахожу, что оно выглядит совсем не так,  как я представлял себе. Несколько старых и будто заброшенных зданий  напоминают скорее реставрационный объект, чем место, где кипит церковная жизнь.  Возвышаются  кучи песка, хаотично лежат  стройматериалы.

    На проходной со свободным входом   мне разъясняют,  что  слева резиденция митрополита,  и туда   лучше не ходить,  высокое начальство  посторонних не любит.  А владыка Георгий сидит в  здании справа, на первом этаже,  и  проход к нему не возбраняется.

             Войдя в пустой коридор с ободранными стульями вдоль стены, я вижу, что дверь  в кабинет викария  широко открыта, а  о. Георгий – это  худощавый старик   с невыразительным  лицом.  Редкие седые волосы беспорядочно выбиваются у него из-под скуфейки, а  клочки растительности на щеках  не создают ощущения цельной бороды. Взгляд так же невыразителен, как и внешность – выцветшие от старости глаза словно потеряли не только природный оттенок, но и способность выражать эмоции. Странная улыбка на  губах смущает: она словно бы не его, а откуда-то из глубины  сознания.

    Но говорит  и отвечает он четко, что сообщает о ясности работы мысли: владыка общается с посетителями, пожилой парой и молодой женщиной, держащей за руку мальчика лет пяти. Женщина, разложив перед владыкой документы, поясняет, что не живет с  венчанным мужем уже шесть лет. А живет вторым браком,  родила в нем ребенка. Поэтому владыка должен дать письменное разрешение, чтобы она развенчалась с первым, и повенчалась со вторым мужем. Ребенок тяжко болеет от того, что родители живут в блуде.

  Владыка внимательно изучает документы,  говорит, что нет свидетельства о рождении ребенка, а это обязательно. Пожилая пара, видимо, бабушка с дедушкой, на повышенных тонах начинают доказывать, что  ребенок  стоит здесь живьем,  и его здоровье важнее бумаги.   О. Георгий  не должен  отправлять их обратно, а пойти навстречу. Владыко категорически отказывается. Наконец посетители  устают настаивать и уходят, напоследок весьма раздражительно  назвав о. Георгия  «старым бюрократом».

    Я захожу в опустевший кабинет, и слышу, как владыка говорит сам с собой,  что вызывает у меня сомнения в его адекватности:

– Запутывают свою жизнь,  я пытаюсь  по совести,  еще и виноватым оказываюсь!

– Да уж, – произношу я, чтобы  он заметил мое присутствие.

    Но владыка,  улыбаясь своею странною улыбкой,  углубляется в чтение бумаг, коих на его канцелярском столе великое множество. Чувствуя себя неловко,  я сажусь на краешек шаткого кресла для посетителей и принимаюсь слушать тишину, в которой  время отсчитывается громкими часами–ходиками.  Пару раз  звонит телефон, ошибочно. Мне наскучивает, и  я  думаю, что не буду  больше  ждать,  пока  на меня обратят  внимание. Я не  развожусь, у меня  вопрос о судьбе  храма.  Если владыка не хочет со мной разговаривать, значит, так тому и быть,  уйду. Пусть  Валентина Николаевна отдаст  развалины сектантам, или  кому там еще...
 
    Едва я собираюсь подняться,  в кабинет, бодро пробежав по коридору, врывается  молоденький  семинарист в подряснике. Просит владыку благословить, прикладывается к  его руке  и подсовывает  на подпись увольнительную для отъезда  по личным делам. Владыка  очень благожелательно общается с семинаристом. Как только  он  уходит, напоследок вновь благословившись, я  понимаю свою ошибку.

– Владыко, благословите! – говорю я, покраснев.

  Владыка благословляет, я целую сухонькую  морщинистую руку. О. Георгий расцветает и спрашивает:

– Ну-ка те, с кем имею честь?

– Россланов Григорий Алексеевич, житель поселка Дальний, работник связи!

В глазах владыки что-то мелькает, мне кажется, приятное воспоминание.   Присматриваясь ко мне, он спрашивает:

– В вашем роду случайно священников или монашествующих особ не было?

– Точно не могу знать. Родители родом из Архангельска, но жили мы в восточной республике.  К сожалению, с родственниками и родословной не знаком.

– Из Архангельска? Тогда  земляки, да ведь, земляки!  –  говорит владыка, приязненно кивая головой. Он  расспрашивает меня о  семейном положении, о том, верю ли я Бога, и под конец спрашивает, – что вас привело?

– В селе Настино имеется полуразрушенный храм. Чем-то он  привлекает, его плачевное состояние меня встревожило.  Вот, приехал вашего совета спросить: что  можно сделать. Его намереваются прибрать к рукам люди, не имеющие отношения к православной церкви. Может быть,  хоть какие-то бумаги епархия справит, заявит на него свои права.
 
– Бумаги, говоришь? – говорит владыка, задумчиво теребя  седые волосы – а что бумаги? Вон их сколько, даже подоконник занят! Толку от них! Людей надо расшевелить. Тогда будет хорошо, хорошо...

– А каким образом? –  вздыхаю я, – деревья уже выше купола выросли. Это  сколько лет,  как храм  никому не нужен! Последний, кто им пользовался, были рабочие совхоза, еще при Хрущеве.  Я и сам  много лет  мимо ездил, пока случайно не зашел!

– Зашел, и что? –  вопросительно  смотрит на меня о. Георгий.

– Да ничего особенного, – честно отвечаю я,– сошествия ангелов, явления святых,  плача о грехах не было. Так, разные мысли.

– Ну что ж, мысли – это хорошо, это вы откровенно. А то приходят некоторые, несут всякую чушь, а потом исчезают с моим временем, будто  в моем возрасте его много! – говорит владыка и рассматривает еженедельник, листая  вперед.  Остановившись на  пустом листке, он  записывает  и  говорит  мене:

– Вот что, Россланов, я  к вам приеду. Возьму  семинарский хор, мы отслужим молебен. Ты развесь объявления по селу, предупреди местные власти, благочинного района. В общем, оповести как можно больше людей. Там, на месте, и решим. Если соберется много  народу,  я обращусь к нему со словом.  Богу будет угодно, все образуется наилучшим образом! Согласен?

  Я  и не предполагал, что  итогом  моего визита в епархию будут такие  хлопоты.  Но  теперь делать нечего,  приходиться соглашаться. Владыка, глядя на меня, довольно улыбается. Я  беру  у него благословение,  и, стараясь не поддаваться  приступу  невесть откуда  взявшейся   лени,  отправляюсь домой..