Анюта, вскочив с кровати, первым делом подбежала к окну, чтобы впустить в комнату утреннее солнце, которого так жаждала душа, соскучившаяся по теплу и свету после непривычно затяжной зимы. Рывком отодвинула пеструю, в тон обивки диванчика, на котором она спала, занавеску и остолбенела. Прямо напротив окон их квартиры, на задней стороне одноэтажного строения, в котором располагался местный магазин, огромными буквами было написано:
«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, АНЯ!!!»
Вот так, ни больше, ни меньше, три восклицательных знака. Именно они поразили больше всего Анюту. Как же писавшего распирало чувство, если он свое откровение закончил тремя восклицательными знаками. Она в сочинениях по русскому и один восклицательный знак ставила очень редко, можно сказать, почти никогда, а тут целых три. Её эго торжествовало. Она чувствовала себя в роли лягушки, придумавшей путешествовать вместе с перелетными гусями, ухватившись за прутик. И как той сказочной героине хотелось кричать: "Это я придумала!" так же и Анюте необходимо было на весь мир закричать:
- Это мне, мне написали! Это меня любят!
Она всегда купалась в любви своих близких. Бабушка, Анна Викентьевна, а точнее, Анечка, как ее все называли, даже ученики, души в ней не чаяла. Мама, Анна Леонидовна, была, пожалуй, немного суховата и строга по отношению к дочери, но Анюта всегда чувствовала, что за внешней отстраненностью матери скрывается живой интерес к ней, ее поступкам. Ни одно важнейшее событие в ее недолгой еще жизни не обходилось без участия Анны, которая оставаясь при этом в тени, устраивала все наилучшим образом. Учителя ее любили, потому что она была беспроблемным ребенком – училась легко и в конфронтацию ни с кем не вступала. С одноклассниками отношения поддерживались на уровне ровно-приятельских, имелись две-три близкие подруги и одна закадычная Сима, жившая в том же доме двумя этажами выше. Ребята ее больше уважали за незлопамятность и повышенное чувство справедливости, которое, однако, никогда не поднималось выше границы, когда "пепел Клааса" начинал стучаться в сердце, могла смолчать, если ее напрямую не спрашивали, но ложь на дух не переносила.
Но это все совсем другое. Теперь же со словами любви к ней обращались не как к дочери, внучке, соученице, подруге, а как женщине. Детство закончилось, она превратилась в девушку, и лучшим подтверждением этого служили слова напротив.
Нетерпеливо пританцовывая от нового, доселе неизведанного чувства, определения которому еще не могла дать, но в котором была и радость, и гордость, и торжество, и даже чуточку недоумения за то, что это случилось именно с ней, она, обычно до последней секундочки тянувшая утренние процедуры, на этот раз быстро собралась, молниеносно, исключительно в угоду бабушке, а вернее, чтобы не вызвать у той лишних вопросов о причинах отсутствия аппетита, проглотила пару блинчиков, запив их чашкой какао и выскочила на площадку. В ответ на вопрос Анечки, куда она так рано, услышала хлопок входной двери.
Да и что она могла услышать от внучки, которая и не слышала заданного вопроса, так как уже звонила подруге:
- Сим, быстро спускайся.
- Что за пожар? Что-нибудь случилось? – Удивилась та.
- Случилось. Выходи, все расскажу.
- Ну, что там у тебя такое неотложное, - через минуту допытывалась Сима.
- Вон, погляди, - гордо произнесла Анюта.
- Что-что, ничего не понимаю, - ответила подруга, окидывая Анюту с головы до ног.
- Да ты не туда смотришь, - досадливо притопнула ногой девушка. – Не на меня, а на магазин гляди.
Сима повернулась в сторону магазина и уставилась на надпись.
- Ничего себе, - присвистнула она. – Такого в нашем дворе давно не наблюдалось. И кому предназначено это послание?
- Как к кому? – удивилась такой недогадливости подруги Анюта. – Мне, конечно.
- Почему тебе, - недоумевала Сима. – Что других Ань не существует?
- Другие Ани есть, но в нашем доме Аня только я одна.
- А твоя мама, Анна Леонидовна? – возразила подруга.
- Ты еще мою бабушку вспомни, - фыркнула Анюта.
- И вспомню, она тоже Анна. Может, это признание ей предназначено, - настаивала на своем подруга.
- Не тупи, Сима, - топнула ногой девушка. – Ты можешь представить мужчину, который написал бы эти слова моей маме?
В ответ подруга отрицательно показала головой.
- Вот и я не могу, - продолжила Анюта. – И вообще, какая любовь может быть в тридцать пять лет, а тем более у Анечки в пятьдесят пять. Нет, такая любовь, чтобы о ней кричать на весь свет, да еще с тремя восклицательными знаками, - она кивнула в сторону надписи, - может быть только в молодости. Как Ромео и Джульетта. А моя мама уже старая, ей скоро сорок лет будет. Анечка вообще на пенсию в конце года выходит. Пенсия и любовь не совместимы.
- Ну, почему? – Не сдавалась Сима. – Мы же учили у Пушкина: «Любви все возрасты покорны». Как с этим утверждением.
- Ну, в книгах чего только не напишут. А в жизни настоящая любовь может быть только в молодости.
- Ладно, пусть только в молодости, - допустила Сима, - а потом всю оставшуюся жизнь что должны делать люди?
- Жить и вспоминать о своей любви. Ну, можно еще радоваться любви своих детей и внуков.
- Вот ты и радуйся, а я буду любить всю свою жизнь. Мои папа с мамой до сих пор друг без друга жить не могут. Да и твоя Анечка пока жив был дядя Леня, по-моему, не одними воспоминаниями жила.
- Что ты сегодня мне все время возражаешь, - возмутилась Анюта и предположила, - тебе, наверное, обидно, что это признание Ден написал мне, а не тебе.
- Вот еще, - фыркнула Сима. – Очень мне нужен Ден! С чего ты взяла, что это именно он написал.
- Как же ты не видишь. Такое «т» только он пишет – три палочки, а сверху черточка. Ты у кого-нибудь в классе такое «т» видела?
- Не видела, - призналась Сима. – Но вот «б» совсем на его «б» не похоже.
- Много ты видела, как он пишет. А потом, он за мной тенью уже год ходит. Кто кроме него мог еще так признаться в любви. Ладно, надо будет ему разрешить меня официально провожать.
- Скажешь тоже, официально, - рассмеялась подруга. – Ты сперва докажи, что это его рук дело.
- И докажу.
- И докажи, - подначивала Анюту Сима. – Вон кстати, и он сам, голубчик, - кивнула она на появившегося возле них одноклассника.
- Сейчас все у него разузнаю. Ты иди, - сказала она подруге. – Я сама с ним поговорю.
Сима отошла. Со стороны она видела, как подруга что-то яростно говорила парнишке. Тот сперва побледнел, мотал головой, видимо отрицая свою причастность к настенному изречению, затем сделался пунцовым и что-то отвечал Анюте. Симе очень хотелось услышать его ответ, она решила подойти поближе, но в этот момент прозвучал звонок, и она побежала в класс. Прямо перед педагогом в класс влетели Анюта и Ден.
«Ну что?», - написала на последней странице тетради Сима и подвинула подруге. «Потом», - ниже приписала та и сделал вид, что внимательно случает рассказ исторички.
Анна Викентьевна, Анечка дотронулась рукой до щеки, в которую ее чмокнула внучка, вихрем пронесшаяся по кухне и скрывшаяся за входной дверью. Она подошла к окну, отодвинула занавеску, чтобы еще раз взглянут на внучку, и остолбенела – прямо перед ней огромными буквами было написано:
«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, АНЯ!!!»
«Значит, он все-таки выполнил свое обещание всему миру рассказать о своей любви», - пронеслось у нее в голове.
Анечка любила всех – людей, растения, животных, музыку, книги. Не существовало в целом мире вещи, про которую она могла сказать, что не любит. Разве что летучих мышей. Но и их она скорее всего просто боялась, и то потому, что в детстве соседка напугала, сказав, что летучие мыши вцепятся ей в волосы и вырвут косы. Время прошло, за всю свою жизнь Анечка не встретила ни одной летучей мыши, но детский неосознанный страх так и остался.
Она дарила свою любовь всем окружающим и в ответ получала такое же горячее чувство. Бездомные животные, которых она вечно подкармливала, с обожанием заглядывали ей в глаза, готовые при малейшей опасности броситься на защиту. Птицы пели ей в окно, соревнуясь друг с другом, а старый лебедь, с незапамятных времен живший в городском саду, приветствовал ее при встрече радостным гоготом, поднимая при этом фонтаны брызг.
Ученики ее просто обожали ее уроки и, конечно, саму преподавательницу. В буквальном смысле, раскрыв рот, слушали увлекательные рассказы о русских писателях с такими мельчайшими подробностями, о которых ни в одном учебнике не прочтешь. Она на своих уроках разрешала спорить, отстаивать свое мнение и никогда не преследовала учеников, если их мнение не совпадало с общепринятым. Она учила детей любить свой язык, любить родную литературу, уметь мыслить, а также грамотно и доходчиво выражать свои мысли.
- Лишь единицы из вас свою дальнейшую жизнь посвятят литературной деятельности, но вы все обязаны знать и любить русскую литературу.
Анечка не навязывала свое мнение ученикам, но слушая, как она читает поэтов Серебряного века, нельзя было не увлечься Анной Ахматовой. К писателям советской эпохи она относилась настороженно, признавая только вышедших из дореволюционной России, а про остальных говорила, что время покажет их значимость и что массовость тиражей ничего не говорит об истинном значении.
Но больше всего на свете Анечка любила своих родных – мужа и дочку. В ее сознании мир вокруг мог рушиться, могли исчезать и проявляться новые империи, но дом и семья – это единственные категории, которые в жизни должны были оставаться незыблемыми, ради чего стоило жить. Она и жила, оберегая своих близких и строя своей, ей одной ведомый рай на территории отдельно взятой квартиры.
С мужем, ее любимым Лёнечкой она познакомилась на третьем курсе, где он, будучи аспирантом, иногда проводил у них практические задания, подменяя своего научного руководителя. Вспыхнула обоюдная любовь, о которой говорят, что между молодыми людьми пробежала искра, поджегшая костер любви. Защита диплома Анечки и диссертации Леонида завершилась небольшой, но очень веселой свадьбой, после которой молодые уже никогда не расставались до самой внезапной смерти Леонида, сердце которого перенеся развал страны, не выдержало развал системы образования. Он, посвятивший себя педагогике, написавший более сотни научных и популярных трудов по воспитанию подрастающего поколения, имевший многочисленных воспитанников и последователей, стал яростным противником введения системы тестирования в школах. Он доказывал, что эта система никогда не даст истинную оценку знаний экзаменуемого, что успешно сдавший может случайно отметить верный ответ, совершенно на разбираясь в сдаваемом предмете, в то время, когда срезавшийся также случайно, из-за часто некорректно заданного вопроса может дать ошибочное решение. Леонид не был Дон Кихотом, в одиночку сражающимся с ветряными мельницами, но, к сожалению, усилия всех его единомышленников не увенчались успехом, новая система сменила старую, одну из лучших в мире веками проверенную школу. С введением новой системы отпала необходимость фундаментальных знаний, стало достаточным с репетиром вызубрить перечень основных вопросов, обычно фигурируемых в тестах. Уровень знаний абитуриентов стал катастрофически падать, как и предсказывал Леонид, но он этого уже не увидел, так как умер от обширного инфаркта в день подписания указа о едином государственном экзамене.
Анечка с трудом пережила смерть любимого человека. Рухнул ее мир, распался на миллионы осколков, каждый из которых, как ей казалось, впивался ей в сердце воспоминаниями о счастье, которого уже никогда не будет в ее жизни.
НИКОГДА. Какое страшное слово. Еще вчера была вся жизнь впереди, а теперь впереди – никогда.
Анечку спасли от засасывающей воронки горя и отчаяния вид страдающих рядом дорогих девочек – дочки Анны и обожаемой внученьки Анюты. Абсолютно печальные, если печаль может быть абсолютной, глаза первой, для которой отец был примером во всем, и слезы второй, для которой дед был всем – и дедом, и отцом, и учителем, и защитником, и судьей, отрезвили Анечку и заставили, как всегда, броситься на помощь близким, запрятав собственную боль как можно глубже.
Стараясь постоянной занятостью заполнить образовавшуюся пустоту, Анечка закрутилась в водовороте привычных дел – школа, дом, ученики, любимые девочки. Она пристрастилась к интернету. Вдруг появилось желание найти старых одноклассников, которых судьба раскидала по всему миру. Стало интересно узнать, что произошло с ними за столько лет, как сложилась судьба. Новое увлечение не отступало, наоборот, с каждым вновь обретенным старым знакомым она утверждалась в мысли, что каждая жизнь исключительна, и все же их всех объединяло совместное детство. Те десять лет, проведенные в стенах одной школы, крепче всяких клятв связали их общей памятью на всю оставшуюся жизнь. Из головы не шли строки:
«Все те же мы – нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село».
Точнее не скажешь.
В этот момент в ее жизни появился Илюша, Илья Дамм.
Вернее, она сама нашла его, едва узнав в красивом, слегка седоватом мужчине мальчишку из соседнего класса с длинными ногами и руками, вечно торчавшими из форменных брюк и курток. Она написала ему, напомнила о себе, несколько общих, ничего незначащих фраз. В ответ – тишина. Анечка подумала, что он не вспомнил или не захотел вспомнить о ней в своей новой жизни, махнула рукой и постаралась тоже забыть, но в глубине души остался неприятный осадок, что ее проигнорировали.
А потом, когда уже она сама забыла о своем письме, пришел ответ, а за ним целый поток писем, как будто прорвало плотину.
«Я уже больше 15 лет в Германии. Мы очень довольны, у нас все хорошо, слава богу, оба работаем нормально, я, можно так сказать, в соответствии с обеими моими специальностями - государственный инспектор по труду от Министерства труда (по линии техники безопасности в строительстве, что-то типа Гостехнадзора что был в Союзе, только, пожалуй, чуть повыше), и заодно совмещаю обязанности следователя, по всем несчастным случаям. Часто приходится выступать в судах, вот тут-то и пригодилась специальность юриста, а также, конечно, для профессионального проведения расследований.»
«Анечка, ты знаешь, я никогда тебя не забывал. Да, так сложилось, что мы теперь в разных странах, у нас семьи, дети, у тебя уже внуки... Но я смотрю на твою фотографию, и как будто вновь вижу ту самую Анечку из параллельного класса, с потрясающими серыми глазами, по которой тайно вздыхал, и мечтал в своих детских грезах... Но я не чувствовал тогда взаимности, и поэтому не смел открыться, и вообще был конечно идиотом. Но ты ведь почти не изменилась. Во всяком случае, мне так кажется. Те же сводящие с ума серые глаза. Какое же это счастье, что сегодня есть интернет, и мы можем так легко и свободно общаться! Ведь я бы не смог тебе сказать всего этого при встрече. Пожалуй, и не смогу, если мы когда-нибудь увидимся. Да и зачем? У тебя своя семья, своя жизнь, замечательные совершенно внуки. И невозможно войти в одну реку дважды. Но всё равно, прошлое не проходит бесследно. И, наверно, с годами мы становимся чувствительнее, сентиментальнее.»
«Слушай, солнце моё, мне так много, оказывается, надо тебе сказать, а здесь место ограничено. Выяснилось именно сейчас, что мне много надо тебе сказать...! Какими же мы были глупыми, боже мой! Ведь тогда и жизнь, возможно, сложилась бы иначе... Как жаль, что жизнь - это не магнитная лента, которую можно перемотать назад, всё стереть и записать заново! Ты не представляешь, как я к тебе относился, ты для меня была чем-то загадочным, недосягаемым и прекрасным, как мираж в пустыне, как недостижимая мечта, к которой сколько бы ты не стремился, никогда её не достигнешь... Я даже не могу описать то, чем ты была для меня, Анечка, я повторял твоё прекрасное имя, это было что-то настолько возвышенное, настолько неземное... Знаешь, у тебя была особенная красота (собственно, почему "была"?). Мы взрослые люди, я буду говорить откровенно. Ты знаешь, может, это смешно, но мне тебя не хотелось физически, нет, не то что не хотелось, я просто представить не мог тебя в роли обычной женщины, ты была каким-то образом, светлым образом для меня, который всегда стоял передо мной. И этот образ я тоже пронес через всю жизнь, и часто, очень часто думал о тебе, и не знал, где ты, что с тобой... Какая же ты умница, какая ты классная, что ты, именно ты меня нашла! Возможно, ты заметила некоторую сдержанность в моих письмах, некоторую боязнь сказать что-то лишнее. Но теперь - всё! Мне хочется с тобой говорить и говорить, хочется тебе всё рассказывать, хочется слушать тебя, глядя тебе в глаза... В твои глаза, которые мне так часто снились по ночам...»
«Да, Анечка, да, моя радость, поезд ушел, и я не могу что-либо изменить. Но, ты знаешь, может, несмотря на возраст, я в душе остался тем самым романтиком. Потому что я не хочу верить, что наш поезд ушел. Возможно, и ушел, но не наш с тобой. Я сейчас пишу это, а сам не знаю, что можно изменить и как, наверно, нельзя. Но я всё равно не хочу в это верить. Ведь неисповедимы пути господни... Я верю, не знаю во что, не знаю, почему, но верю, что смогу ещё держать тебя за руку, и смотреть в твои глаза. Ты знаешь, я сейчас поймал себя на мысли, что ты - единственная женщина в мире, с которой мне не хотелось никогда ничего большего! Я знаю, я тебя обижаю сейчас как женщину, но пойми меня правильно: я просто смотрел на тебя как на некий недостижимый идеал, как на божество, а кто же хочет спать с божеством! Прости меня, пожалуйста, но я по привычке (которой столько лет, что и подумать страшно!) продолжаю и сейчас так думать... У меня было много женщин, я не скрываю от тебя этого, но ты всегда оставалась в моей душе не столько прекрасной женщиной, сколько недоступным божеством... Я не знаю, как говорить об этом...»
«Анечка, пожалуйста, ничего не пиши пока! Только слушай! Дай мне наконец выговориться! Дай мне сказать всё, что я столько лет держал в себе!
Со мной такого никогда не было. Я пишу, пишу и не могу остановиться. Это называется "прорвало"... Столько лет я ведь молчал и теперь я не могу остановиться, меня несет как неудержимый поток... Вспомнил сейчас "Остапа понесло"... Нет, тут другой вариант. Хотя, я тебе честно признаюсь: комок у меня в горле. И, стыдно признаться, хочется плакать. Не могу, а хочется. Как когда-то, когда после встречи с тобой я плакал в подушку...
Да, ты меня даже "в щечку" не целовала никогда... Это всё на ту же тему... Мне даже НЕ ХОТЕЛОСЬ тебя целовать...Прости меня, пожалуйста...Я молился на тебя, как на икону... Так, всё, пора остановиться. Пока не написал слишком много глупостей.
Прости меня, пожалуйста, Анечка, и постарайся не сердиться на меня. Теперь - тебе решать, писать мне или нет. Я всё пойму.
Пока писал тебе, выкурил полпачки сигарет. Разволновался... Но всё, что я написал - чистая правда. Правда, как то, что теперь я вообще буду думать только о тебе. Ни о чем другом я просто не смогу думать...
Да, теперь у меня есть основательный повод приехать в наш город. Хотя не уверен, что смогу быть с тобой так же откровенен при встрече...
Солнце моё, родная моя, где же ты была все эти годы!»
«Анечка, я не устаю говорить тебе СПАСИБО... Спасибо за то, что ты есть, спасибо, что училась со мной в параллельном классе, спасибо, что жила в моем подсознании последние 36 лет, спасибо, что помнишь меня, Ведь ты для меня так и осталась той девочкой из параллельного класса, к которой я не решался подойти, потому что ты была овеяна для меня каким-то ореолом...
Я должен был сказать тебе то, что так долго держал в себе. Я уже НЕ МОГУ ТЕРЯТЬ ТЕБЯ. Я не знаю, будем ли мы с тобой "друзьями". Наверно, это будет трудно. Ведь в моем сердце ты до сих пор та девочка, и мне трудно представить тебя просто другом. Видимо, правильнее будет сказать "как минимум друзьями". Или убеждать себя, что мы "только друзья, и ничего большего!" Во всяком случае, ты меня больше уже никогда не потеряешь, и я тебя тоже. Мне кажется, что я не повзрослел, что не прожита эта жизнь со всеми её поворотами и невзгодами...
Ты теперь просто ОБЯЗАНА долго жить, хотя бы для того, чтобы получать мои письма. И слышать, какая ты красивая, какая мудрая, какая "классная девчонка"!
Как ты думаешь, почему я тебе до сих пор не позвонил? Потому что я боюсь... Да, да, да, я ведь сейчас опять тот самый мальчик, который боялся подойти к тебе и сказать самое главное...
Если бы я относился к тебе просто как к женщине, к моей бывшей однокласснице, я бы давно уже позвонил, узнать, как дела, посплетничать... Но это - ТЫ... И я просто боюсь. Не знаю, чего... Боюсь, что не смогу с тобой просто разговаривать, боюсь, что не найду нужных слов. Вернее, правильнее было бы сказать "боялся". Я ведь боялся ненароком проболтаться, ненароком дать тебе понять, что я пронес чувство к тебе через всю жизнь. Но теперь можно сказать всё, что накопилось за все эти годы. И всё-таки... Ты ведь для меня всё тот же идол, каким была когда-то, а я не знаю, как надо говорить с идолом. Ведь на идола надо молиться, а не говорить с ним! Что я собственно и делаю... Наверно, всё же надо решиться. Давай я попробую тебе позвонить. Наверно, в воскресенье, если тебе удобно. Или в другой день, назначь ты. Я, честно говоря, не знаю, смогу ли я с тобой разговаривать, или буду нечленораздельно мычать...Ведь писать гораздо легче!»
«Анечка, так и есть: ты молодая и красивая. Во всяком случае, такой ты всегда будешь оставаться для меня. И я очень рад, что в том, что ты себя так ощущаешь, есть и моя заслуга... Что касается телефона - ты знаешь, я даже где-то рад... Мне ведь очень трудно было решиться позвонить тебе. Я не представлял, как я буду разговаривать с АННОЙ, с той самой АНЕЧКОЙ, которая всегда была для меня чем-то возвышенным и неземным. Я боялся этого разговора. И, хотя всё время убеждал себя, что это всего лишь обычный телефонный разговор, всё равно мне трудно было решиться взять трубку мобильного, который всегда при мне, и набрать номер. А тут решение пришло само собой: у тебя нет мобильного. Конечно, при желании я мог просто позвонить тебе на работу, и всё. Но приятнее считать, что на работе у тебя нет телефона. Или ты не можешь говорить, потому что люди кругом. Я тебя прекрасно понимаю. Я испытываю те же чувства. Наверно, мы оба пока не созрели для телефонного разговора. Давай переложим. Целую тебя…»
«Ты знаешь, Анечка, раз я тебе уже так много сказал в прошлых письмах, я скажу ещё. Может, тебе это покажется странным, может, смешным - ты можешь смеяться. Так вот, ты для меня всегда была сказкой, фантазией, несбывшейся мечтой. Я не могу выразить словами, чем ты была для меня все эти долгие годы. Ты была прекрасным идолом, недостижимым идеалом, к которому я не стремился, нет, - просто о котором я мечтал, мечтал сначала в своих юношеских снах, потом - в снах уже не юношеских... Я никогда даже не смел мечтать о физической близости с тобой, мне даже в голову это не приходило... Твоё лицо, твои глаза всегда были для меня каким-то светом, каким-то неосознанным образом, и когда я вспоминал твоё прекрасное лицо, твою неземную красоту (да, именно так, уж прости за "высокий штиль"!), мне становилось как-то спокойней на душе, я осознавал, что ради этого стоит жить, стоит жить, чтобы просто надеяться когда-нибудь увидеть тебя вновь... Анечка, ты была для меня светом. Твои потрясающие серые глаза помогали мне преодолевать все жизненные невзгоды, все преграды. Боже, если б ты знала, чем были для меня твои глаза! Собственно, почему были? Твои глаза и сейчас излучают свет, прекрасный, фантастический свет, и сейчас - особенно! Потому что я снова нашел тебя. Или - ты нашла... И неважно, что ты замужем, что я женат. Я ведь ни на что не претендую! Я просто молю тебя, Анечка, родная моя, пожалуйста, не пропадай снова! Умоляю тебя, подари мне счастье просто смотреть на тебя, просто утонуть в твоих чудесных глазах, просто наслаждаться тем, что ты есть, что ты помнишь меня, что иногда вспоминаешь обо мне, просто подари мне счастье снова мечтать о тебе, как когда-то в том далеком детстве...
Я не помню ничего из того, что окружало тебя, ни твоих одноклассников, ни твоих друзей, ни-че-го! Я помню только тебя и твои глаза, всегда буквально дрожал от страха, от робости, от неуверенности. Вряд ли я смог бы сказать тебе всё это при встрече. И вряд ли когда-нибудь скажу. Так пусть хотя бы интернет передаст тебе всё то, что я чувствовал все эти годы! Ведь такой красоты, таких глаз я никогда больше не встречал, и, я уверен, не встречу... Анечка, прости меня пожалуйста за мою откровенность. Если я не скажу сейчас, я не скажу никогда. Я тебя любил, не переставая все эти годы...
И всё же - никто не сможет запретить мне любоваться тобой, восхищаться тобой, думать о тебе, мечтать о тебе... НИЧЕГО не изменилось…»
Этот поток неожиданных откровений поначалу напугал женщину. Она никак не ожидала, что ее невинное письмо вызовет такую реакцию, но она была женщиной, и хоть «не первой свежести», как она с усмешкой шутила о себе, ей как женщине очень польстило такое сильное чувство в свой адрес. Эта детская влюбленность, пронесенная Илюшей через столько лет без всякой надежды на взаимность, превратившаяся в конце концов в любовь, о которой она читала только в книгах и которой, как она была до этого дня уверена, нет места в современном мире, не могла не тронуть ее душу. Завязалась переписка. В двадцать первом веке, в веке гаджетов и айфонов, в веке смс-ок и смайликов между Анечкой и Илюшей завязался настоящий эпистолярный роман, как во временя тургеневских барышень. Анечка попала под очарование его писем. Она, которая была уверена, что со смертью Леонида, в ней тоже все умерло, вдруг открыла, что ничего не кончено, что жизнь продолжается и что ее душа открыта для новой любви. Она долго колебалась, прежде чем призналась себе в этом, все время боялась, что с ее стороны это не любовь, а эйфория от его признаний, но в конечном итоге, уверившись в истине своих чувств, призналась ему, а также сообщила о смерти мужа, о которой до этого молчала.
Илья примчался и сделал ей предложение. Анечка осадила его пыл, напомнив, что прежде ему надо разобраться со своей семьей, а ей со своими девочками, реакции которых на эту новость она просто боялась. Зато Илюша не боялся ничего. Он сказал, что у него с семьей проблем не будет, а если она чего-то боится, то он сам всему миру сообщит о своем чувстве.
И вот теперь она читала его признание напротив своих окон.
Анна из-за своей вечной загруженности имела очень плотный график, ее день начинался рано с обязательной утренней гимнастики, которую она в любое время года проводила при неизменно открытом окне, поэтому прежде чем подойти к тренажеру, она открыла окно и прочла:
«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, АНЯ!!!»
«Вот и ответ на мучавший меня в последнее время вопрос,» - пронеслось у нее в голове.
В их семье все женщины носили одно имя – Анна, но если ее мама, веселая хохотушка для всех была Анечка, то она, сколько себя помнила, всегда требовала, чтобы ее называли «Анна». Папа, как-то смеясь, рассказывал, как она, едва научившаяся говорить, смешно переваливаясь на толстых ножках, появилась в комнате с гостями и важно представилась:
- Я – Анна.
Гости рассмеялись появлению полусонного карапуза в смешной пижаме с играющими в мяч котятами, наперебой стали предлагать свои уменьшительно-ласкательные варианты имени:
- Может, Аннушка, Анечка, Анюта, Нюша …
- Нет, я – Анна, - напрочь отметая любую фамильярность, ответила девочка и гордо удалилась.
Говорится же, «как корабль назовешь, так он и поплывет», так и Анна в соответствии со своим именем росла серьезным самостоятельным ребенком. Любимым выражением у нее было «Я сама». Сама, без репетиторов закончила школу с отличным аттестатом и поступила в финансово-экономический институт, сама, без протекции успешно двигалась по карьерной лестнице и к тридцати пяти годам оказалась одним из управляющих довольно крупного банка, имеющего в финансовых кругах надежную репутацию, в формировании которой, как она считала, была и ее лепта.
Подчиненные её побаивались за чрезмерную требовательность, так как будучи перфекционалисткой во всем она считала, что и сотрудники должны безупречно выполнять свои обязанности, но уважали за четность и справедливость. За глаза ее называли «железной леди», а некоторые даже «железной стервой», она знала и не обижалась, говоря, что в каждая женщина должна быть чуточку стервозной, иначе потеряет свои женские качества.
Подруги подшучивали, что это врожденная интуиция помогает ей быть такой успешной в делах, Анна смеялась в ответ, что это никакая не интуиция, а знания, помноженные на с годами приобретенный опыт.
Еще учась в институте, она, как почти все девчонки вокруг, на третьем курсе по «большой любви» вышла замуж за однокурсника, и также, как почти и все, на четвертом курсе развелась и появилась на пороге родительского дома с орущим свертком, а на немой вопрос отца, ответила, что «муж объелся груш». Позже она призналась Леониду, что «объевшийся груш» оказался инфантильным молодым человеком, взрослеть не хотел, к семейной жизни был не готов, а и никакого представления о своих обязанностях не имел и не хотел иметь, она же, поддавшись общему помутнению, тоже поспешила с выбором спутника, получила хороший урок, с себя вины за эксперимент не снимает и обязуется в дальнейшем серьезно подходить к теме любви. Родители, несказанно довольные появлением внучки, занялись её воспитанием, а Анна посвятила себя карьере, никаких попыток изменить семейное положение не вела, своим видом начисто отметая любые поползновения представителей противоположного пола.
И только недавно, после смерти отца, видя тоску матери, её потерянный вид, она поняла простую истину: живя в счастливой, любящей семье, она принимала ее как само собой разумеющееся, как мы не замечаем и не ценим воздух, которым дышим, а когда его становится меньше, когда его не хватает, чтобы наполнить наши легкие, понимаем его настоящую цену. Атмосфера любви в семье создается двумя любящими людьми, и когда один уходит, он уносит свою половину, а без половины целого никогда не будет.
Анна была привлекательной женщиной, если не сказать красивой – правильный черты лица, высокий лоб, большие черные глаза, внимательно глядевшие на собеседника, густые каштановые волосы, которые на свету отливали небольшой рыжинкой, чуть розоватая чистая кожа и ко всему хорошо подтянутая спортивная фигура. Как говорится, «обжегшись на молоке, дуют на воду». Первый неудачный опыт оказал женщине плохую услугу, мешая любым знакомствам перейти в более серьезную фазу.
Она не очень переживала из-за этого, уйдя с головой в работу, и сама не заметила, как несколько месяцев назад случайное знакомство, минуя приятельскую фазу, вдруг перешло во что-то более серьезное.
Иннокентий обратился в их банк за кредитом. Анна, ознакомившись с итогом расследования о положении его дел, приняла решение об отказе в заёме, о чем сухо сообщила ему, покраснела под его взглядом, что для нее было совершенно не характерно, и что вообще не было в её практике, в оправдание своему отказу показала бумагу, в которой он характеризовался как ненадежный партнер.
Мужчина взглянул на документ, усмехнулся:
- Ах, это… - слегка кивнул головой и вышел, больше ничего не говоря.
За долгие работы в банковской системе Анна сталкивалась с разным поведением клиентов на свое решение и давно не реагировала ни на слезы, ни на угрозы, но в данном случае реакция просителя чем-то задела её, как будто её уличили в предвзятости.
Его усмешка не давала покоя. Анна решила перепроверить представленный сотрудником отчет и провела собственное расследование. Она узнала, что от Иннокентия ушла жена к другу-компаньону, оставив его без ничего и пообещав напоследок не дать ему возродиться. Анна поняла, что он стал жертвой нечистоплотного поведения бывшей жены и решила исправить допущенную несправедливость, так как проситель не в пример большинству нынешних бизнесменов вел свои дела честно и слыл надежным партнером. Она сама позвонила Иннокентию и пригласила на повторную встречу, сославшись на вновь открывшиеся обстоятельства.
Мужчина был приятно удивлен, когда «железная стерва» извинилась перед ним за первое решение, вызванное, как она сказала, недостоверной информацией, и предложила кредит выше запрашиваемой им суммы. Теперь уже Иннокентий был заинтригован необычным поведением банкирши и пригласил ее отметить успешное завершение дела. Анна согласилась.
Они начали встречаться, причем чем дальше, тем встречи становились все чаще и продолжительнее, пока Анна не поняла, что Иннокентий, или Кент, как называли его друзья, значит для нее намного больше, чем просто знакомый или даже приятель. Осознание этого с одной стороны, обрадовало, что она способна на глубокое чувство, с другой стороны немного пугало своей неизведанностью. Когда же Кент, положение которого значительно улучшилось, сделал предложение, Анна со свойственной ей прямотой объяснила двойственность своих ощущений, что не может точно определить чувство, которое питает к нему, что несмотря на возраст, ей именно сейчас не хватает романтики, сумасбродства в отношениях, которыми она была обделена всю жизнь.
И вот сегодняшнее откровение на стене расставило все по своим местам. Она не будет звонить Кенту, но как только он сегодня позвонит ей, а его звонок не заставит себя долго ждать, она просто ответит ему «Да».
Сима весь день не могла добиться у Анюты, что же Ден сказал ей. На уроках Анюта делала сосредоточенное лицо, так что к ней нельзя было подступиться, а на переменах куда-то моментально скрывалась и влетала в класс вместе с учителем. Наконец, после уроков Сима смогла нагнать уже во дворе школы вместе со звонком сорвавшуюся с места Анюту.
- Ну что? – запыхавшись, произнесла Сима.
- Что «что»? – не поняла девушка.
- Что сказал Ден? Это он написал на стене? – допытывалась подруга.
- А это, - растягивая слова произнесла Анюта. – И он и не он.
- Как это «и он и не он»? – не поняла Сима.
- Он вчера караулил меня у подъезда, ждал, когда я вернусь с музыки, чтобы пригласить на концерт, а я вернулась с улицы, так что он меня пропустил, зато увидел, как мою маму на «мерсе» подвез какой-то мен, подал ручку, когда она выходила из машины с огромным букетом цветов, проводил до подъезда и на прощанье поцеловал руку. Когда она скрылась в доме, достал из машины баллончик с краской и оставил надпись на стене. Только у него был один восклицательный знак. Мужик полюбовался на свою работу, потом аккуратно положил у стены баллончик, сел в машину и уехал.
- Вот это да, - подруга слушала, разинув рот. – А откуда же взялись еще два восклицательных знака?
- Не перебивай, - одернула ее Анюта. – Ден прочитал надпись, подобрал баллончик и хотел что-то добавить от себя, но в это время во двор вошли, обнявшись, бабушка с мужчиной. Он неожиданности Ден выронил баллончик с прятался за стеной. Ты же знаешь, что он побаивается мою Анечку, как будто ею можно бояться. По-моему, он единственный человек на свете, который испытывает страх при её виде. Бабушка со своим ухажером так и прошли по двору, обнявшись и ничего не замечая вокруг, как двое голубков. Анечка тоже получила свою порцию поцелуев и скрылась за дверью, а её кавалер, повернувшись, узрел надпись, расхохотался, поднял баллончик и добавил еще один восклицательный знак.
- А третий знак?
- Как ты уже, наверное, догадалась, третий восклицательный знак принадлежит Дену, который, недолго думая, решил примкнуть к коллективному посланию.
- Да-а, - протянула Сима. – Это что получается – сегодня зажигают старики?
- Выходит так, - согласилась Анюта. – Сговорились они что ли. Никак не ожидала от своих предков такой прыти. Выходит, «любви все возрасты покорны».