Сколько я себя помню, с коротких штанишек и до
вполне зрелого возраста, меня как магнитом тянуло
к женщинам. Не тянет, а просто бросает меня
наотмашь под ноги какой– либо брюнетке, или
лучше на какую – нибудь высокогрудую блондинку
с ангельским лицом и как позже выясняется с
отвратительнейшим характером. Правда,
как правило, они не разделяли моих чувств и, в
зависимости от моего места пребывания и
возможностей быстро и квалифицированно
находили для меня роль бесполого существа, в
услугах которого в настоящий момент они
не нуждаются. И я чувствовал себя маленьким
несчастным мальчиком, у которого забрали любимую
игрушку в самый нужный момент. Однако я продолжал
"магнитить" брюнеток и блондинок оставаясь, как мне
казалось, неплохим парнем и перезрелым девственником.
Я подходил к восемнадцати годам, своему совершеннолетию.
Да,я забыл сказать, что на дворе стоял 1953 год. В марте
умер вождь всех народов, газеты обвиняли врачей–
"убийц в белых халатах" в страшных грехах, на улицах
больших городов стали появляться молодые люди,
которые отличались прическами, длинными галстуками и
массивными из белого каучука подошвами башмаков. Их
стали называть стилягами. Я не был стилягой, не
принадлежал к золотой молодежи, но стояли апрельские,
теплые дни и мои гормоны непрерывно толкали меня к
противоположному полу, к поиску спутницы, которая
могла бы хоть частично удовлетворить мои сексуальные
фантазии. Позже, через несколько лет в телемостах
СССР – США я с ужасом узнал, что "в СССР секса нет".
Что же было со мной? Я не стал детально разбираться
с этой проблемой по двум причинам: во–первых я не
верил телевидению, а во–вторых, как девственник, я не
чувствовал проблему во всей её глубине.
Короче. В нашем дворе жили две ученицы женской
средней школы и одна из них дала мне слово, что
познакомит с хорошей девочкой из её девятого класса.
Девочка действительно была хорошей, на год старше
меня с хорошими формами. Складывалось впечатление,
что они мешали ей регулярно переходить из класса в
класс. А я уже был в десятом. Меня представили ей и
уже через пару дней я договаривался, когда и где она
меня лишит девственности.
С квартирами и даже с комнатами в то время была
напряженка. С деньгами также – в гостиницу и зайти
было страшно, поскольку там постоянно висело
объявление как лозунг: "Свободных мест нет".
А если бы были, то администратор потребовал бы
паспорт и убедившись, что ты живешь в этом же
городе принял бы тебя за шпиона, который укрылся
в гостинице для передачи шифрованных данных.
Через полчаса ты бы давал показания в местном
управлении КГБ.
Мы пришли к выводу, что лучше "Пионерского садика"
в 9 вечера, у южной части кирпичного забора,
за молодыми побегами дикого лаврового листа
нам не найти. Я понял, что Валюша хорошо
знает эту часть садика. Осталось согласовать дату.
Я ей предложил выбрать первое или второе
мая, все– таки, как– никак солидарность трудящихся ,
на что она резонно возразила:
– Не только нам в праздники потребуется забор. Знаешь сколько
народу хотят отметить солидарность! –
Я согласился, и мы перенесли на будничный день.
В будничный майский день мы встретились у
южных ворот "Пионерского садика". На ней был сарафан
камуфляжного цвета, в руках небольшой свёрток. Я был в
серых брюках и легкой серой курточке.
Прошли по коротенькой тенистой аллейке и сели на
садовую скамейку. Народу было мало. Дети играли на
площадке.
– Ну, что пошли?– спросил я Валюшу.
Она молча кивнула и дала мне в руки сверток.
– Что это?
– Да так, легкое одеяльце, постелешь там.
Мы медленно направились к забору.
Обогнув кусты, я стал стелить одеяло. Из – за кустов
нас не должно было быть видно. Город был южный,
быстро темнело, черный небосвод,как опрокинутая
чаша, висел над городом. Ярко блестели звезды.
– Ты где?– раздался шепот Валюши.
– Здесь– ответил я
– Дай руку и положи в карман это.
– Что это?
– Мои трусы
Впервые в моей жизни рядом со мной была женщина без
трусов. Я протянул руку и почувствовал её голые
колени. Рука медленно полезла вверх. Я ощутил очень
гладкие бедра и вдруг я почувствовал мягкий,
податливый завиток волос. У меня пересохло во рту от
волнения и я с большим трудом засунул её трусы в
карман брюк.
– Что делать дальше? – вырвалось у меня.
– Обожди, дай я лягу поудобней– ответила Валюша.
Пока она мостилась на одеяле, я успел освободиться
от штанов и трусов, спустив их ниже колен.
Почти всё одеяло занимала Валюша.
Она искала наиболее экономичную позу, чтобы все её
части тела лежали на нём. То одна половина попы,
то вторая выходили за границы детского одеяла.
Наконец она успокоилась, и я почувствовал себя,
как в общественном транспорте в часы "пик".
И справа и слева на меня энергично давили
Валюшины ноги.
– Валюша, я не могу повернуться, – прошептал я.
– А тебе и не надо поворачиваться , всё буду делать я, –
ответила Валюша. Что она хотела делать и чем я
мог ей помочь, было совершенно непонятно.
Мы лежали у забора, за ним слышались голоса,
идущих по тротуару людей, громко говорящих, иногда
спорящих и ругающихся матом. Мне это мешало
сосредоточиться на процессе.
От волнения я в темноте стал разглаживать траву
вокруг одеяла, слегка пощипывая и выдергивая её.
Трава была мягкая и теплая, особенно ближе к забору.
Кирпичная кладка забора тоже была теплая и влажная.
– Ну, – зашептала Валюша – вползай на меня.
Я оперся руками на одеяло, но кисти рук стали скользить по
одеялу. И одновременно я почувствовал отвратительный
запах человеческих экскрементов. И тут меня обожгла
ужасная догадка. Я в прямом смысле "вляпался в
дерьмо".
– Валюша, я не могу на тебя вползти – зашептал я.
– Почему? Высоко? – спросила она спокойно.
– Нет, просто плохо пахнет.
– Ты очень привередливый, у нас всего одну неделю не было
горячей воды, а ты уже "плохо пахнет".
Отсутствие воды в нашем южном городе явление было
довольно частое и вполне ординарное.
Мы помолчали. И она продолжила:
– Каждый человек имеет право на индивидуальный запах!
В советское время это было довольно смелое утверждение.
– Давай, вползай и пора начинать.
– Нет, Валюша, я не могу. Этот запах не дает мне
по– настоящему развернутся.
– А чего тебе разворачиваться? Был девственником им и
остался. Хотела тебе помочь, да видно не судьба. А если мой запах
тебе не подходит, то, извини, насильно мил не будешь. Отдай трусы, псих.
Выдернув из– под меня одеяло и зажав в кулаке свои трусы ,
она гордо последовала на выход из садика, дико вращая
бедрами в такт каждому шагу. Я встал во весь свой
маленький рост. Спущенные штаны придавали моей фигуре
фундаментальность, а запах дерьма соответствовал
духу времени перемен и надежд.