Александр Данилыч пил чай с вареньем на веранде. Жара была несусветная, а чай горяч, и потому на носу у философа случилась капля пота. Мы с вами смахнули бы ее, но умудренный муж стал вглядываться в каплю, узрев в ней отражение Мира.
Тут в открытую калитку влетел друг и коллега Александра Данилыча, Петр Алексеевич. Был он взволнован и гол, и только банное полотенце укрывало чресла.
- Эврика! – возопил Петр Алексеич.
- И что же ты нашел, любезный собрат? – спросил Александр Данилыч.
- Я нашел способ стать бессмертным!
- Мы с тобой давно бессмертны, ибо имена наши высечены на титановых скрижалях, а из планет окрестных звезд отлиты в нашу честь скульптуры в особо крупных размерах. И не ори: видишь же, я наблюдаю Вселенную.
- Ты не видишь дальше своего носа! А я говорю о бессмертии физическом, когда наш дух сможет бесконечно обретаться в новом теле! Ты глянь на себя, старая развалина, песок же сыплется! Скоро окончательно в маразм впадешь!
- И что ты предлагаешь, многословный друг мой Петр Алексеич?
- А очень просто. Нужно с помощью пси-волн переселить нашу нутряную сущность в любую походящую голову.
- А ты спросил у хозяина этой головы, хочет ли он, чтобы в его теле жил кто-то другой – хотя бы и ты?
- Да, это я не подумал, Александр Данилыч. Но ведь можно найти подходящий мертвый труп.
- И что за радость жить в трупе? Нет уж, тут нужно кого-то живого. Но в одной голове вдвоем живут только шизофреники. И получишь ты новое тело с подселением, запертое в клинике Кащенко.
- А мы прежнего хозяина выселим.
- Куда ты его выселишь? – осерчал Александр Данилыч. - А вдруг дух без плоти иссушается и гибнет, как о том говорят глупые материсты? Как же аморален ты стал, любезный, из-за ложной жажды вечной жизни!
- Упорный ищет решения, а глупый видит только препоны – осерчал в свою очередь Петр Алексеич. – Ты как хочешь, а я попробую. Помнишь, что второй генератор пси-волн у меня в сарае валяется? Может, и свой мне отдашь на запчасти?
- Фиг тебе, ученый мой товарищ. Меньше наломаешь дров. Забыл, как ты давеча чуть не уронил в Черную дыру гаечный ключ? А там, между прочим, отдельная вселенная, и все ее обитатели могли сгинуть из-за твоей халатности.
- Ну и ладно. Назло пойду и сделаю. Стану вечным, приду на твои похороны, а цветов не принесу. Вот!
Хлопнула калитка, упала с носа Александр Данилыча капля и ушла в песок.
- А что, - подумал Александр Данилыч, - важна не столько идея, сколько способ реализации. Да, аморально изгонять человека из его оболочки – но каждого ли? Я человек добрый, сколько хороших дел за свою жизнь сотворил, сколько открытий и изобретений сделал бескорыстно. Или не заслужил компенсации от трехсот миллиардов сограждан - одну-единственную душу на отселение? Да и как далеко может простираться моя нравственность? Жалко ли мне умирающего или скорбящего? Жалко – но только если он где-то рядом или если, скажем, коллега, как Петр Алексеич, будь он неладен. А ежели человек чужой и далекий, то и не жалко вовсе. Вон, каждую минуту где-то пять человек умирает, и что? Нет, не жалко никому, кроме самых близких. И потому, выходит, нравственность суть чувство, имеющее малый радиус действия! А раз так, то надо бы и мне попробовать переселиться в чужую голову, а то геморрой замучил, от табака одышка, сердце – как овечий хвост, да еще простатит с гайморитом…
И стал Александр Данилыч готовиться к переселению: запустил в компьютер хакерскую программу, вытащил персональные данные на обитателей планеты, сколько их ни есть, и сложил в базу данных. А потом стал думать: как найти подходящего кандидата?
«Вот ежели я сам буду искать, то и долго, и поневоле узнаю о человеке и через то приобрету моральные обязательства. Смогу ли после этого изгнать его из тела в никуда? Нет, напишу-ка специальную утилиту, пусть ищет. И главным критерием отбора сделаю размер мозгов, длину извилин и прочие кондиции вместилища духа, сходные с моими или Петра Алексеича. А иначе занесет в тело какой-нибудь кокетки, или же алкаша, или вовсе черт знает кого – и нахватаешься от него пороков как блох. И переезжать стану в автоматическом режиме, даже сам не зная точного времени – скажем, с субботы третьего по среду седьмого. И отправлюсь я в долгий путь по новым временам».
И погрузился Александр Данилыч в заботы, сочиняя программы, налаживая генератор пси-поля и отыскивая оправдания для своих грядущих деяний.
Вот наступила суббота, затем – воскресенье, а утром, пробудясь ото сна, понял наш герой, что свершилось - вдруг перестал свербеть геморрой, но заныло под ложечкой, и шерсть в носу обнаружилась небывалой густоты, и левое ухо слышало слабовато. Тогда подошел он к зеркалу и вдруг увидел, что из-за рамы смотрит на него ни кто иной, как Петр Алексеич. Закричал Александр Данилыч, стал выпрыгивать из шкуры и клясть старинного приятеля, но не тут-то было.
В это время брякнула калитка, простучали шаги и возник перед философом он же сам, вернее, бренная его оболочка, и тоном Петра Алексеевича разом с ним заорала: «Ну, ты, падла, и сука! Да кто же тебе позволил?»