Инспектор с собачкой

Юрий Ош 2
   – Селла, Селла! Куда тебя несёт?.. Засиделась, засиделась, моя собачка. Ну, побегай, побегай по вольному лужку.
   Антон Павлович вернулся вчера из командировки поздно вечером: несколько дней с коллегой из своего отдела мотался по отдалённым районам области, проверяли местное газовое хозяйство – выполняли директиву недавней грозной депеши из столицы. В одном регионе бабахнул баллон с пропан-бутаном в магазине на втором этаже многоэтажного дома, а под магазином – жилые квартиры. Эхо взрыва докатилось до их министерства. Оттуда – депеша: до такого-то числа срочно проверить везде и всюду местное газовое хозяйство.
   – Бедная моя собачка, некому было с тобой погулять… Дочка только недельки две поигралась с тобой, когда тебя принесли собачонкой махонькой. Жене некогда. Вот и повесили мне тебя, Селла, живым грузом, – ворчал Антон Павлович, выгуливая свою собаку, небольшую рыжую сучку.
   А в голове у него всё крутились-вертелись эти треклятые АЗС – автозаправочные станции, с которыми им с коллегой пришлось столкнуться в тех районах, по которым они неделю колесили. Всего насмотрелись. Везде – сплошной чертополох. Фирма на фирме, и всюду у этих фирмачей лишь одно на уме – как бы побольше прибыли урвать. Какая там охрана труда! И что им инспекторы, когда они своими долларами залепили рты всему местному начальству. Они ж никого не боятся! И такая картина не только на АЗС. Мафия, одним словом… Пришли Антон Павлович с коллегой на центральный рынок в одном районном центре. Видят: там в торговых киосках сплошь и рядом – переносные газовые плитки с баллонами. Люди снуют туда-сюда, и – газовые «бомбы» в двух метрах. Походили они, посмотрели, написали предписание, чтобы, дескать, прекратили это безобразие, и вручили его директору рынка. А когда уходили, к ним вдруг подбежал какой-то парняга кавказской наружности и тихо, но внятно сказал им: «Советуем забрать своё предписание… А будете ещё придираться – убьём!» Такие вот дела.
   А с автозаправками – вообще… Проверили они двадцать АЗС. И шестнадцать из них опломбировали, закрыли то есть. Потому как иначе нельзя было, поскольку там абсолютно никаких ни элементарных правил, ни нормативных актов по охране труда не знают и знать не хотят… Не успели они возвратиться в управление, как сегодня их вызвал шеф и давай распекать: что вы там затеяли всеобщий «шмон», позакрывали объекты, не могли, мол, провернуть это дело так, чтобы ему не звонило областное начальство… Это значит – местные мафиози имеют «крышу» на уровне области (а может, и выше!). Словом, шеф посылает их теперь распломбировать автозаправки. Они – ни в какую: что вы, мол, в дураках нас хотите оставить? Шеф нагремел на них и дал время на раздумье до понедельника.
   – И что его, бляха муха, делать, Селлочка? Ума не приложу – говорит Антон Павлович, поглаживая собачку, которая, набегавшись, подбежала к нему, ласкаясь. – Живёшь, словно между молотом и наковальней. И как эти семь лет до пенсии дотянуть?
   Антон Павлович тяжело вздохнул и прицепил поводок к собачьему ошейнику. Пора было возвращаться домой. Вечерело.
   …В понедельник утром Антон Павлович, проснувшись, удивился, что не слышно собачьего лая: Селла всегда по утрам ждала, когда он проснётся, чтобы поприветствовать его и приласкаться.
   – Селла, Селла! – позвал он. В спальню вошла жена:
   – Селла так просилась на улицу… Тося выпустила её. Недавно… Она сейчас окликнет её в окно.
   Антон Павлович слышит, как дочка, приоткрыв на кухне окно, зовёт: «Селла, Селла!.. И куда она запропастилась?»
   – Выйди, приведи её! – говорит Антон Павлович. – А то мы сейчас все уйдём, а она слоняться будет во дворе.
   Ему слышно, как дочка одевается, открывает входную дверь, и вдруг – крик:
   – Папа, мама! Что это?! Идите сюда!
   Антон Павлович вскакивает с кровати, выбегает в коридор и видит: на ручке двери висит… Селла. На ошейнике – записка. Он сдёргивает собаку с ручки. Селла уже мертва. Он берёт записку, читает: «Распломбируй АЗС! Иначе...»
   – Ну, гады! Хрена вам! – сжав кулаки, говорит Антон Павлович, чувствуя, как к горлу подкатывает что-то щемящее. Жена и дочка плачут.