Южный город. Полдень. Центральный рынок. Запах
овощей перемешен c запахом цветов, клубники и пока
ещё свежей рыбы. Народ вяло двигается вдоль торговых
рядов, изредка останавливаясь и, продолжая начатый
разговор, без слов щупает, гладит, давит выставленный
на продажу товар и цедит сквозь зубы:
– И почем это у вас?
И не дослушав ответа, продолжает движение дальше.
Это был мой родной город. Здесь я родился, окончил
школу, институт.
Отдел, где я работал после окончания института в
должности инженера по наладке электроустановок,
входил в строительный трест "Югэлектромонтаж". Из
названия уже ясно, что строили в основном на юге
нашей необъятной родины.
Родина в то время действительно была необъятная,
поэтому иногда нас посылали и на север. Отдел был
небольшой – человек десять – двенадцать. Состав все
время менялся. Не все могли по несколько месяцев в
году мотаться по командировкам, оставив детей и жен
иногда даже без средств существования, потому как в
командировках главной фишкой было по вечерам и по
выходным "обмыть" всё, что до сих пор не было
обмыто. К нам, наладчикам, часто присоединялись
монтажники. И тогда уже всеобщая пьянка плавно
переходила в производственное собрание с критикой
начальства, с анализом собственных ошибок и с
заявлениями о победе марксизма – ленинизма в
условиях капиталистического окружения.
Шел 41– ый год Октябрьской революции. В то время все
было как сейчас. Только народ был покрепче, меньше
болел и поэтому кажется, что здравоохранение тогда
было лучше, чем сейчас. Насчет воровства, тоже,
кажется, было меньше, хотя все холодильники были
забиты продуктами, но если подумать, то ясно, что
холодильников по объему было всего два типа–
"Саратов", да "ЗИЛ" и были они раза в три– пять
меньше, чем сейчас. Поэтому и воровали меньше.
Да и кривая проституции ( так говорил Остап
Ибрагимович Бендер) была гораздо ниже, чем сейчас. В
те времена проститутки так густо не тусовались на
кинофестивалях и вдоль федеральных трасс. Однако им
вполне хватало места в саунах и парных на дачах
первых, да и вторых секретарей.
Особенно в этом вопросе старался передовой отряд
молодежи,они были крепче партийцев.
Все– таки для членов партии было трудновато
"работать" и дома и на даче. Поэтому члены
этой партии пытались "сачкануть": они записывались
часто в вечерний университет марксизма – ленинизма. И
по окончании его они уже твердо знали, кто виноват
во всех наших бедах. Я отвлекся и поэтому вернусь к
торговым рядам Центрального рынка.
Вдруг рядом услышал
– Алик, неужели это ты? "Аликом" меня звали
только в моем родном городе, да и то в нашем дворе. А
так я давно уже был для всех Аркадий.
Рядом со мной стояла не высокая, красивая брюнетка.
На лице и руках был виден выразительный морской
загар. Ухоженный рот и чуть припухлые губы явно
принадлежали самоуверенной и страстной женщине не
из робкого десятка.
– Не узнаешь? – продолжала она приятным грудным голосом.
– Нет, – ответил я, как мне показалось, не уверенно,
запинаясь и почему– то, смущаясь.
– Я же Грета, ну вспомни ваш двор этак лет двадцать
назад и стоматолога, который в вашем доме имел
кабинет частной практики. Это был мой папа, Лазарь
Иосифович.
– Тебе, если не ошибаюсь, лет шесть было…
– Ошибаешься, восемь
– Но вы же недолго жили в нашем дворе. Лет через
пять твой папа отбыл в Хабаровск. Там говорили,
нужны были стоматологи. И я тебя, по– моему, больше не
видел.
– Алик, ну что ты говоришь? А когда мне было
шестнадцать и я с Дальнего Востока убежала от своего
гражданского мужа, да будет ему земля пухом, и кого
я встретила на второй день после приезда? Эта был
ты. Мы встретились на Садовой. Помнишь, была такая
мода гулять по вечерам от проспекта одного маршала–
Ворошилова до проспекта другого маршала Буденного. На
Садовой тусовались все. Одни хотели девочек, другим
было всё равно – лишь бы двигаться.
– Грета, я вспомнил…И вспомнил, что ты очень хотела
прийти ко мне домой. Хотя я тебя предупреждал, что
живу с бабушкой и дедушкой, ты очень настойчиво
хотела увидеть мою бабушку, Варвару Семеновну. Зачем
это тебе нужно было?
– Как зачем? Ты что и вправду не помнишь, чем всё
кончилось? Мы приехали к тебе и твоя бабушка стала
расспрашивать о маме, папе, потом о городе, потом о
стоматологии и зубных протезах и не было конца вечера
вопросов и ответов.
Я вспомнил: вопросы были до часа ночи. Домой Грете
возвращаться было поздно. И скрепя сердцем, бабушка
пробурчала
– Ладно, Грета, оставайся ночевать. А завтра поедешь
домой. Но спать будешь с Аликом, спать будете валетом
и чтобы никаких поползновений. Ты слышал, Алик?
И тут я вспомнил всё. Даже бабушкину интонацию "Ты
слышал, Алик?" И мой ответ.
– Не глухой, ба! А валетом это как?– спросил я на
всякий случай.
– Не кричи, дед уже спит. Бабушка вышла и мы
остались одни в проходной комнате.
– Знаешь, я пойду на минутку– вдруг сообщила мне
вполголоса Грета– а ты ложись, но не спи, подожди
меня. Может бабушка знает толк в любви, валет– это
может действительно здорово. И тогда эта поза войдет
в историю любви также как поза миссионера. – Грета
выскользнула в коридор.
– Как много она знает про любовь – подумал я, и у
меня почему– то засосало под ложечкой. Так всегда у
меня было накануне предстоящих экзаменов.
Здесь я должен сделать небольшое отступление. Я не
был избалован женским вниманием: – маленького роста,
слегка полноватый, всегда настороже– я никогда никому
не верил, тем более женщинам и особенно тому, что
кто– нибудь из них может меня полюбить бескорыстно,
безоглядно. Прямо скажу, я не имел никаких особых
мужских достоинств, включая самую важную– мужскую
силу. Меня как скрипку, надо было долго настраивать и
быть может в этом случае, я бы мог зазвучать прилично,
во весь голос.
В общем, мои способности полностью зависели от тех
женских рук, в которые я попадал. А сейчас я мог
попасть, только в руки Греты. Из соседней комнаты,
где спали мои предки, разносился однообразный храп,
похожий на звук мерно работающего пылесоса. В темноте
дверь в коридор приоткрылась и в комнату
проскользнула Грета.
– Ну как?– спросил я. Что я хотел услышать в ответ
после посещения Гретой туалета, я мог только смутно
представлять. Грета нырнула под одеяло и прижалась
ко мне всем чем только можно было. Я почувствовал,
как во мне стал просыпаться дух твердости и желания.
Мне захотелось быстрей окунуться во все её прелести
одновременно. Только не спрашивайте, как это
можно сделать. У меня нет опыта общения с женщинами,
которые постоянно хотят ощущать мужчину. Мужчина
должен быть не дальше вытянутой руки.
У Греты видно такой опыт был. Руки Греты как "две
большие птицы" ( из популярной песни 40– х годов
прошлого века К.И Шульженко) вполне свободно
перемещались под одеялом и безошибочно находили самые
чувствительные точки на моем теле.Ей такая работа нравилась,
да и мне её движения приносили эротическую радость. Я
расслабился и уже хотел было перейти к более серьёзным
отношениям, как почувствовал, что в соседней комнате
"пылесос" изменил звук. Исчезла бабушкина
"ария". Я ближе придвинулся к Грете и даже стал
ощущать её дыхание и влажные губы. Но в этот момент
дверь в спальную предков приоткрылась, и бабушка
отчетливо произнесла:
– Где валет? Не вижу валета?
Я развернулся, и валет был восстановлен полностью.
Бабушка скрылась за дверью. Теперь ноги Греты были
рядом с моим лицом. Я взял в руки её гладкие ,
приятно пахнущие ступни, и стал гладить и целовать
маленькие, пухленькие, напедекюренные пальчики. Потом
я продвинулся выше. Я уже орудовал у икр и стал
продвигаться выше. Теперь я уже стал ощущать новый,
чуть солоноватый Черноморский запах восточного Крыма.
Я повернулся, и руки Греты стали искать что– либо
твердое и, как мне показалась, она уже нашла.
вдруг дверь в спальню открылась и бабушка вся
в белом показалось в дверном проеме.
– Где валет? Не вижу валета?
Это всё, что можно было ожидать от моей бабушки.
Где– то под утро Грета, уставшая и истекающая
желанием, обхватив и оседлав мою левую ногу, жарко
зашептала на ухо:
– Мне с тобой так было хорошо!
Я знал, что она беззастенчиво врёт, но я не хотел выяснять
отношения ни с Гретой, ни с бабушкой.
Утром, когда Грета ушла, бабушка подошла ко мне и
тихо, чтобы дедушка не слышал, сказала:
– Ты с ней не встречайся. Нам тут Тель–Авив не нужен.
Бабушки и дедушки давно нет. Я уже два раза был
женат. Много раз был в Тель–Авиве. А поза валета
так и не вошла в знаковые фигуры большого секса.