Очень злая критика
Оно, конечно, каждый художник имеет право на своё виденье, поскольку люди-то встречаются разные, а художники тоже ведь люди, как ни крути, хотя, конечно – надо признать это – люди, наделённые особым даром видеть нечто такое, чего другие могут и не замечать. И, что самое главное, они могут это «нечто такое» ещё и изобразить при помощи самых разнообразных выразительных средств. И получается, что понятие «художник» вмещает в себя не только рисовальщиков, но и всех остальных людей творческих профессий – писателей, поэтов, киношников, телевизионщиков и театральных деятелей.
Творения гениальных художников прошлого, пережив века, войны, природные и социальные катаклизмы, благополучно дошли до наших дней и продолжают восхищать многих моих современников совершенством формы и содержания.
Конечно, каждая эпоха чтит своих героев и гениев. Но далеко не всегда творения гениев восхищали современников этого самого гения – в истории тому масса примеров. Гений в своём творчестве очень часто обгонял время, в котором жил и его творения бывали по достоинству оценены лишь спустя столетия. А его коллега-конъюнктурщик, будучи весьма востребованным современниками, исчезал без следа – мода капризна и недолговечна.
Если подвести некий итог, то напрашивается вывод: всё по своим местам расставляет время.
И случаются преинтереснейшие парадоксы.
Ну, вот, к примеру, нынче модно стало стенать по поводу отсутствия свободы творчества во времена СССР. Да, конечно, была цензура, да, часто что-то придерживали по идеологическим соображениям – не буду отрицать, поскольку это было. Но ведь, эта же самая цензура ставила барьеры дурновкусию, пошлости, похабщине, порнографии , не позволяла разрушать традиционные для нас ценности. Благодаря этой самой цензуре в наш кинопрокат попадали сделанные добротно фильмы зарубежных создателей.
И, опять-таки, пародокс: в эпоху цензуры регулярно появлялись выдающиеся произведения в самых разных жанрах, чего в наше свободное время не отмечено.
Кстати, о жанрах!
«Наше всё», Александр Сергеевич Пушкин, с изяществом отметился практически во всех литературных жанрах, не погнушавшись и порнографией. Написав своего «Царя Никиту», он и сей низкий жанр возвысил до высокой классики, доказав тем самым, что нет плохих жанров, но есть лишь дурные сочинители.
Сейчас идеологической цензуры, как таковой, нет и, казалось бы, твори-выдумывай- пробуй, создавай свои нетленные шедевры - ан нет! – что-то шедевров не создаётся. То, что я вижу в немногих оставшихся кинотеатрах, и то, что показывают по ТВ, на шедевры никак не может претендовать: сюжеты повторяют друг друга - одна и та же жеванина про продажных ментов, депутатов, олигархов (тяжёлая, надо сказать, у них жизнь, судя по этим фильмам), проституток и прочей публики. Игра исполнителей (язык не поворачивается назвать их актёрами) фальшива и неубедительна («не верю!»). Если одним словом, то всё это «творчество» есть УБОЖЕСТВО.
Да вот, далеко за примером ходить не надо.
Довелось мне нынче побывать в начале июля во граде Петра, где прошли почти шесть моих счастливых лет, когда я учился в cлавном Ленинградском гидрометеорологическом институте. И попал я на закрытие театрального сезона в Театр им. Ленсовета. На закрытие давали пьесу «Сон об осени» (автор Юн Фоссе) в постановке Ю.Бутусова. Ни автора пьесы, ни режиссёра я до того момента не знал. Как мне, темноте провинциальной, объяснили знающие люди, автор пьесы нынче очень популярен «в европах», а режиссёр весьма востребован и в родном Отечестве и за его пределами.
Прозвенел третий звонок, в зрительном зале притушили свет, спектакль начался!
На сцене никаких декораций. Из атрибутов только пара больших кубов, на которых, возможно будет кто-то восседать. Из-за кулис на велосипеде выехал человек в ковбойской шляпе, одетый в чёрные одежды и начал нарезать круги по сцене. Один, второй, третий…
Сколько он их нарезал, сказать не могу – на пятом круге я перестал за ним следить, поскольку моё внимание привлекли чёрные шары, взлетавшие, как мне показалось, из оркестровой ямы. Шары были похожи на метеорологические шар-пилоты. Взлетали они медленно, и стало интересно наблюдать за ними: одни прилипали к потолку, другие прибивало к люстре, третьи огибали люстру, но некоторые застревали среди лампочек – завораживающее зрелище! Меня занимало то, как их потом будут доставать. Перебрал в уме разные варианты, среди которых был экзотический - расстреливать улетевшие шары из пневматического ружья.
На сцене, между тем произошли некоторые изменения: появилась актриса, и между героями начался диалог, суть которого для меня так и осталась загадкой. То ли актёры говорили «с кашей во рту», то ли мешало звуковое сопровождение, изображавшее шум прибоя и крики чаек. Так, или иначе, половина слов только угадывалась. Эпизод закончился, на сцене погас свет, зато резко прибавили звук, и к шуму прибоя добавилась какая-то унылая и надоедливо-навязчивая мелодия, повторяющаяся раз за разом. Громкость была на грани болевого порога, и я вынужден был заткнуть уши, пережидая этот звуковой кошмар, который длился не одну минуту.
В это время на сцене произошли некоторые изменения: появилась кровать без матраса, которую вынесли на сцену две фигуры в чёрном. Вслед за этим появилась ещё одна фигура в чёрном цилиндре, на ходулях, облачённая в чёрный же до пола сюртук. Фигура, ловя баланс, пару кругов промаршировала по сцене, после чего благополучно удалилась за кулисы. А на сцену вышла согбенная старуха в рубище и на подгибающихся ногах начала свой монолог, больше похожий на противное нытьё. Кого она там упрекала оставалось только догадываться: то ли бессовестного главного героя, который обещал, но не женился, то ли буржуазное правительство за бесцельно прожитые годы…
Однако, меня всё больше и больше начинала занимать кровать. Памятуя о театральной классике с висящим в первом акте на стене ружьём, которое в последнем непременно должно выстрелить, я подумал, что кровать появилась не просто так. И не ошибся! Кончив свои стенания, старуха уселась на кровать, повернувшись спиной к зрительному залу, стала раздеваться и быстро сменила своё рубище на светское платье, в каковом и предстала перед публикой. Больше кровать была не нужна и её быстренько уволокли за кулисы два ловких молодца.
Потом опять были монологи и диалоги с кашей во рту. И если поначалу присутствовал хоть минимальный интерес к происходящему, то теперь он отсутствовал полностью, и я с тоской думал о потерянном времени. Взлетавшие по-прежнему шары тоже перестали интересовать.
Окинув взором зрительный зал, я без труда прочёл на лицах зрителей недоумение и мучительную попытку постигнуть происходящее на сцене.
Между тем, спектакль подходил к концу. Финалом стали выстрелы и некое подобие фейерверка, а звук усилился до такой степени, что многие, подобно мне, заткнули уши, спасая свои барабанные перепонки. В этот момент мне очень захотелось удавить и звукорежиссёра, и звукооператора, а, заодно, и самого Ю.Бутусова.
А на сцене творилось нечто: взад-вперёд носились какие-то люди за которыми пытался угнаться некто в чёрном на ходулях и с косой в руках, видимо, символизируя Смерть…
Мучение внезапно закончилось и в наступившей, наконец, тишине обалдевшие от такого напора зрители, начали понемногу приходить в себя. Раздались первые робкие хлопки, которые постепенно стали набирать силу. Через минуту аплодировал весь зал. Я тоже присоединился и хлопал от всей души, не жалея ладоней, в благодарность за то, что мучение это, наконец, благополучно закончилось, а я остался жив и не потерял ни зрения, ни слуха. Правда, на улицу вышел с головной болью. А в воспалённом мозгу крутилась фраза классика: «Кто писал - не знаю, а я, дурак, читаю!».
Долго не мог успокоиться, ища определение этому современному «искусству», пока не определил, как ЭСТЕТИЗИРУЕМОЕ УРОДСТВО.
Можете кидать в меня камни!