ЗА КАДРОМ
Молодой красноармеец-чуваш, Яндай К., будучи в разведке получает осколочное ранение и попадает в плен к немцам. После короткого допроса, во время которого он на все вопросы отвечает по-чувашски: «Нин ти пэлмес (Ничего не знаю)», немецкий офицер окликает часового. Кивнув в сторону Яндая, он приказывает его расстрелять. Долговязый, белобрысый часовой, лет восемнадцати, упирает в спину Яндая автоматный ствол и выводит из блиндажа. Моросит холодный осенний дождь, кругом топкая грязь из раскисшего глинозёма. Ожидая выстрела, Яндай К. медленно бредёт в сгустившихся сумерках, обходя – зачем? – темнеющие лужи. Около брошенного окопа конвойный снова толкает его в спину автоматом, и Яндай, поняв этот молчаливый приказ, спускается в чернеющую яму. Со дна отчётливо виден силуэт в серой шинели, проступающий на фоне заволоченного неба. На мгновенье у Яндая мелькает, что немец – его ровесник, и они вполне могли сидеть за одной партой. Яндай гонит эту нелепую мысль, и сощурив узкие глаза, погружается в усталое безразличие. Тишину вот-вот должна разрезать короткая очередь, но немец медлит. Вместо того чтобы стрелять, он достаёт из кармана сигареты и, прикрывая ладонями от ветра, щёлкает зажигалкой. Вспыхивающие искры выхватывают его безусое, мальчишеское лицо, но огня нет – в зажигалке кончился бензин. Поправив автомат, немец продолжает свои тщетные попытки, и тут наблюдающий это Яндай вспоминает, что у него в штанах есть спички. Положив коробок на ладонь, он тихо протягивает его немцу. Не вынимая сигареты изо рта, тот смотрит растерянно, а потом, сосредоточив взгляд на красноармейце, делает шаг вперёд, опускаясь на корточки. Насыпь высокая, чтобы достать коробок, ему приходится развернуться вполоборота, и когда, вытянув руку, он осторожно берёт спички, Яндай хватает немца, и рывком опрокидывает в окоп. Падая, тот прижимает красноармейца к земле, судорожно нащупывая спусковой крючок. Но Яндай, быстрый, как кошка, успевает выхватить у него из-за голенища длинную финку, которую приметил раньше, и одним ударом всадить ему в сердце. Немец умирает мгновенно. Перемазавшись кровью – своей и чужой, – Яндай надевает форму убитого, нахлобучивает его каску, сапоги и, наступив на обнаженный труп, чтобы выбраться из окопа, ползёт в сторону фронта, откуда доносятся разрывы снарядов. На изрытом воронками поле он ночует в стогу сена, где его на рассвете и находят наступающие однополчане. Прежде чем его отвезли в госпиталь, он, цепляясь за меркнувшее сознание, поведал свою историю.
Услышав её спустя без малого восемьдесят лет, я подумал:
«А почему немец, прежде чем выстрелить, решил закурить? Зачем оттягивал казнь? Либо ему доставляли удовольствия чужие муки, что, на мой взгляд, не вяжется с его возрастом, либо – и это кажется более вероятным, – ему было трудно выполнить приказ. Убить не так легко, безоружного тем более. Быть может, он впервые играл роль палача и оттого колебался. А после того, как пленный протянул ему спички, у него, возможно, даже мелькнула мысль отпустить его, или хотя бы угостить перед смертью сигаретой. Как солдат солдата. Однако после совместного перекура выстрелить было бы ещё труднее. Быть может, немец, дав очередь в воздух, ушёл бы, предоставив Яндая своей судьбе. Кто бы стал проверять его посреди фронтовой неразберихи, кто бы стал искать расстрелянного морозной ночью, наполненной свистом мин, и ожиданием русского наступления? Определённо, опускаясь на корточки, немец всё больше склонялся к освобождению Яндая. В пользу этого говорит и то, что спички он бы мог взять и у уже застреленного. Но он пошёл на риск. Или посчитал, что ничем не рискует?
Как знать? Война на всё надевает свой непроницаемый саван».
28 августа 2017 г.