О чем шипит вертишейка

 
Вдоль сучка всегда садится,
В дуплах скромненько гнездится,
Из дупла шипит как змейка,
Всех пугает … (вертишейка)

Детская загадка П.П. Смолина

 Этот птенец вертишейки не шипел, напротив,  не издавал ни звука, и,  если бы не зоркость жены, я прошел  мимо. Птенец почти сливался с бугристой корой высокого пня березы, а чуть выше на пне красовались, маскируя его,  такие же неподвижные серые трутовики. Наверное, если бы я попытался оторвать его от коры и вернуть в родное дупло, что было совсем рядом, то не смог бы, так крепко впился он острыми когтями в кору. Лапы вертишеек, как и положено дятлам,  особенные – два пальца направлены вперед, два назад и держали птенца, как якоря.  Почему выпавший птенец, еще не совсем оперившийся,  не вернулся в гнездо? Не знаю, сможет ли он это сделать, зато я,  увидев его,  вернулся на полвека назад, в школьные, юннатские годы, именно тогда я встретил  в первый раз вертишейку.  Только жила та вертишейка не в дупле, а одном из многочисленных синичников   заповедника на Оке под Серпуховом. Это была целая вселенная синичников. Бывало, осторожно поднимешь крышку, а глубоко внизу на мягкой подстилке сладко спит семейство рыжих орешниковых сонь, но чаще в домиках на кладках яиц сидели большие синицы.  Синицу можно спокойно вытащить из теплого гнезда, пересчитать и измерить яйца, вернуть обратно в дуплянку и  она снова продолжит высиживать потомство. Часто  в синичниках, прицепившись к стенкам и крышке острыми коготками,  гроздьями свисали летучие мыши.  Чтобы прочитать номер кольца, что крепился у них на плечах, приходилось вытаскивать зверьков по очереди, одного за другим. Мыши тонко пищали и морщили носики,  показывая зубы-иголки. Ночных летунов  было жалко, так нелепо смотрелось кольцо на буром  крыле, у птиц хотя бы оно крепилось к ногам. В других домиках не было ничего живого, только трупики полевок, значит, здесь воробьиный сыч устроил себе кладовку. А если из  синичника слышалось равномерное гудение, лучше крышку не снимать совсем, увидишь гнездо ос, а то  и шершней.  А вот если,  заглядывая в синичник,  вы услышите шипение змеи, можно не опасаться!  Это не змея, а серая невзрачная птичка вертишейка. Так птица отпугивает врагов. Есть у нее и птенцов только два надежных способа – затаиться  или зашипеть. Пожалуй, зашипеть надежнее, с древности боятся главные враги вертишеек, люди,  ядовитых гадов и в панике убегают. А вот вертишейка, хотя и серенькая, совсем не робкая, не раз замечали ее, как и других дятлов, разоряющей чужие гнезда. Правда,  в отличие от других дятлов, деревья она не долбит, питается муравьями и муравьиными яйцами. Нравится мне эта птица, даже ее шипящее имя. Имя шипит на многих языках.  В Мордовии зовут, например,  птицу  шары кырги шакшата – целая маленькая поэма!
 
  А кто же развесил синичники в заповеднике, кому помогали юннаты?  Все юннаты Москвы, кюбзовцы, вооповцы, кипповцы Дворца пионеров,  знали его под певучим именем Генуэл, что расшифровывалось просто - Геннадий Николаевич Лихачев, хотя жизнь его  была совсем не простой, об этом я узнал гораздо позднее.   Лихачевы старинный русский дворянский род, с почти тысячелетней историей. Отец его, известный историк, музейщик и коллекционер, не уехал после революции,  в тридцатые годы сталинского террора был репрессирован вместе с Тарле. На гербе Лихачевых изображен охотничий рог и серебряный зуб вепря, может быть,  поэтому Геннадий  Лихачев окончил охотоведческие курсы при Лесном институте, уехал работать в Сибирь, и тем спасся. Потом была война, работа в Тульских засеках с хищными птицами и Приокско-Террасный заповедник до конца жизни. В заповеднике Лихачев, конечно, птиц  не убивал, исследовал дуплогнездников скрупулезно, так работал и отец, накопил огромный материал, кольцуя и измеряя самих  птиц, гнезда, яйца, ведя наблюдения за погодой. И в этой работе ему всегда помогали юннаты. Домик в Данках был гостеприимным. Часто перед маршрутом, приехав на последней электричке, успев по пути проверить с десяток синичников и записав данные, мы ночевали у Генуэла на сеновале. Эти ночи я часто вспоминаю. Домик стоял на краю леса, и, на миг проснувшись в звонкой тишине,  мы слушали, как рядом соревновались  соловьи и коростели, кто лучше поет, и снова засыпали. Когда в доме не было гостей-ученых, Генуэл приглашал нас попить чаю, показывал огромную коллекцию статуэток животных  (страсть к собирательству, наверное, у него сохранилась от отца), показывал подарки друзей, привезенные из-за границы, например, какую-нибудь газовую зажигалку, тогда это воспринималось как чудо.  А иногда солнечным утром мы отправлялись на маршрут с самим хозяином дуплянок, прихватив короткую лестницу, в сопровождении веселого фокстерьера. Свои работы Лихачев публиковал в трудах заповедника, МОИП, Зоологического музея МГУ.
   Зоологический музей тоже был для нас не чужой, нам разрешали проводить там занятия кружка,   и это тоже был целый мир, мир огромных застекленных витрин с сокровищами, собранными со  всей Земли. Но главные сокровища хранились под самым потолком, на хорах, недоступные простым смертным. Хозяевами  сокровищ были исследователи птиц, и один из главных из них, Евгений Семенович Птушенко. Сокровища эти,  столетиями не появлялись на губительный свет, скрытые в шкафах и сундуках. Евгений Семенович давал мне для исследования изменчивости ценные коллекции. Откроешь коробку, а в ней под крышкой строгими рядами под белым саваном полоски бумаги лежат какие-нибудь пеночки, соловьи и  горихвостки. Тушки воронов, которыми тогда я интересовался,  хранились со времен Пржевальского в огромных сундуках, с белыми бирками-этикетками, как покойники.
- Молодой человек, - спрашивал Птушенко, поглаживая белую бороду, - вы любите охоту?
- Нет, считаю это занятие вредным и бесполезным, - с детским апломбом отвечал я.
- Тогда вы никогда не станете орнитологом, изучать птиц можно только держа их убитыми в руках.
Птушенко оказался прав, орнитологом я не стал. Но все-таки старый ученый немножко лукавил. Ведь именно он исследовал дуплогнездников, не убивая, как и Генуэл на Оке, на Звенигородской биостанции. Именно Птушенко помогал в пятидесятые годы превратить простую традицию развешивать  скворечники весной в символ высокой экологической культуры всего населения страны! По этим заветам старых учителей мы живем до сих пор, подкармливая птиц зимой, конструируя замысловатые синичники, развешивая их в школьном заповеднике. Только крышки синичников мы прибиваем намертво и уже не заглядываем в  них. И как приятно, подойдя к птичьему домику на березе,  вдруг увидеть вылетающую из него горихвостку, синицу, даже дятла.
 
  Через неделю я вновь проходил мимо старого пня, но птенца уже не было, надеюсь,  родители его успешно выкормили. Или был  он сыт старыми запасами, ведь кормили птенца отборными муравьиными яйцами! А муравьев в лесу так много, что и шевелиться не стоит, клюв раскрыть и слизывать!  И еще надеюсь, что как-нибудь услышу из одного из синичников, что развешены совсем рядом на школьной экологической тропе,   громкое шипение змеи и не испугаюсь, а обрадуюсь. Значит,  у нас поселилась любимая птица – вертишейка!