Лиза

Хочется, чтобы вдали играла музыка, целый оркестр или просто скрипка. Мы, привыкшие куда-то спешить и идти по тротуару большими шагами, не замечая лиц людей, наконец, осознали, что впереди нас ждет целая жизнь, и замедлили шаг. Мы стали жадно хвататьулыбки и взгляды, ровно дышать, вдыхая запах свободы. Когда начинаешь понимать ценность каждой прожитой минуты, убеждаешься в существовании маленьких вечностей. Они состоят из вкусного завтрака, свежего воздуха, улыбок, соприкосновений рук, первого снега и нежных цветов. Они включают в себя моменты, а порой целые периоды жизни. Так, моей вечностью была Лиза. Никак не могу привыкнуть к слову «была» рядом с ее именем. Всегда боялась потерять меня, а я тогда многого не понимал…
Помню, мы стояли в аэропорту. Лиза светилась от счастья в предвкушении путешествия. Мне кажется, что в тот миг я видел ее душу насквозь, она улыбалась после каждого слова. Мне до боли не хотелось отпускать ее одну. Но впереди меня ждали долгие тренировки, а потом и бой с самым титулованным спортсменом мира. Лиза должна была вернуться к этому времени. Но... Вместо родных глаз 31 октября я увидел бегущую строку в «Новостях»: самолёт, выполнявший рейс из Шарм-эль-Шейха в Санкт-Петербург, потерпел крушение на Синайском полуострове...
***
Шум. Вокруг слишком много шума. Кажется, что я на море. Но нет. Это ринг. Удар-защищаюсь. Волной поднимается толпа на трибуне. Держусь. Шаг, другой - мелкие попытки сбить соперника с ног, как попытки окунуться в холодную воду-не сразу выходит. Удар, бровь, кровь. Стою. Кто передо мной? Кого хочу победить? Мой противник для меня - это образ. Мой противник-судьба. Я хочу ударить его так сильно, как хотел бы врезать судьбе. Удар. Его взгляд затуманен, но он держится на ногах. Судьба всегда стоит на стертой, грязной, окровавленной подошве, и как бы я ни старался сбить ее, это бессмысленно.
Мой соперник – весь мир. Я не могу понять его жестокость, не могу вдохнуть его морскую соль, его гнилье водорослей, не могу вглядеться в туман из безобразного и вульгарного рта ненужной войны. Не верю в алчность, хвастовство и тщеславие. Я бью его со всей силой и получаю удар в ответ. Я часть этого костлявого мира, не могу изменить его в одиночку, не могу обнять и смыть любовью чистой всю его грязь и пошлость. Он пронзает меня чёрными костяшками и продолжает скидывать в информационную пропасть беззащитных людей, бить плетками сердца испуганных детей. Но я готов держать его удары, готов бороться со злом, таких, как я, много. В единстве сила.
Мой противник-солнце. Оно липкое, притворное и фальшивое, смотрит в мои заплывшие кровью глаза и плюет мне в лицо улыбкой. Самой нежной, светлой, искренней, родной, солнце знает, чья она, и поэтому так поступает. За это наношу ему удар дерзкий, противный. Солнце падает, но быстро встает. Понимает ведь, что в самое сердце мое зубами своими попало. Странно, ты, способный идти против ударов судьбы и жестокости мира, слепнешь после жалкого плевка в душу. Последующие попытки наносить удары тщетны и бессмысленны. Толпа зевак, как морские медузы: ни мозгов, ни сердца. Они кричат что-то позорное, предчувствуя проигрыш, и жалят этим не больно, но противно. А бой продолжается.
Мой противник - это моя жизнь. И я не знаю, для чего она осталась. Я не знаю, как жить. Недоумеваю от отсутствия инструкции к такому дорогому подарку. Моя жизнь, встретившая смерть,превратилась в страх,в боль,в слезы, во тьму,в разочарования. Остались только пепел и злость на судьбу, на мир, на солнце. Гнев мой захватывает чувства, коверкает реальность, зажевывает, словно старую кассетную пленку, мечты. Удар. Треск. Падение. Я повержен. Сквозь чернильные пятна, прыснувшие мне в глаза,  последнее, что я увидел – это образ Лизы. Она стояла в дверях, как гостья, которой уже нужно уходить, но так не хочется. На ней был зеленый берет, подходивший к ботинкам, красный шарф и желтое пальто. На ее волосах блестели мокрые ноябрьские снежинки, а на исхудалом и бледном лице - слезы. Рефери начинают отчет, а я как будто проживаю жизнь заново.
Один. Когда я ничтожен, я слаб. У кого счастье, тот прав. Кто мне вернет мое счастье, чтобы жить? Ради чего жить, когда всё вокруг трещит по швам, а ты рухнул? Ради кого жить?
Лиза застегивает пальто в спешке, никак не может справиться с пуговицами налету, но быстро двигается по направлению к выходу из спортивного зала. И какая-то часть меня  отчаянно бежит за ней. Я чувствую своим ушибленным носом запах Лизы. Это не дорогие духи, купленные в престижном магазине. Лиза пахнет приближающейся зимой: мандаринами, бенгальскими огнями, еловыми иголками и выпечкой. Я следую за ней, не успеваю сесть в одно такси, останавливаю другое, спешу хоть на миг коснуться прошлого. Но что-то мешает догнать, какая-то сила, не подвластная человеку. 
Два.Наши машины прибыли на вокзал. Это не удивительно. Лиза любила вокзалы. Если бы Египет был ближе, она бы добиралась туда и возвращалась оттуда на поезде. Она часто говорила, что чувствует, как с вагончиками жизнь идет вперед. Жить хотела, жизнь и весь мир любила, да и любит … я в это верю. Бегу за ней, как сумасшедший. Не могу отыскать в толпе, у всех прохожих были схожие с ней вещи, все, как сговорились, скрывали ее от меня. Почти сбился с ног, пару раз споткнулся на лестнице, но отчаянно пытаюсь найти. И нашел. Тихо подхожу сзади, обнимаю за плечи, а она ревет, уткнувшись в моё черное пальто, и сказать ни слова не может. Я догадываюсь почему, но так не хочу в это верить. Никогда не забуду эти наивные, но дикие зеленые глаза, всё еще распахнутые для мира.Они так просят поехать к морю вместе с ней! В миг, когда не чувствуешь себя, не понимаешь, жив ты или мертв, идешь на поводу у любых, даже самых бредовых мыслей. Я хотел обмануть жизнь, удержать душу Лизы или уйти с ней. Не зная, как это сделать, я просто зашел в вагон вслед за ней. В поезде было зябко. Лиза сжимала мою руку и холодными губами целовала ее так, что у меня ком к горлу подходил, и кричать хотелось от боли. Она не замечала этого, жадно смотрела в окно и, положив на меня ноги, показывая этим свое доверие, пила ромашковый чай, медленно глотая его, а вместе с ним цветущие воспоминания о нашем лете. Чай пила без сахара, воду - без газов, салаты ела без соли, картошку - без масла, одежду любила без рукавов,в пасмурную погоду выходила на улицу без зонта, в солнечную без солнцезащитных очков, она не пряталась от мира, принимала его таким, как есть, и поэтому ее жизнь не была бессмысленной. Когда кружка опустела, Лиза уснула. А я не мог сомкнуть глаз, любуясь спящей, красивой, бледной, неземной, но всё еще моей Лизой. Если бы я выпил все ромашковые чаи в мире, я бы всё равно не обрел покой в тот момент.
Три. Приехали, и сразу на море. Лиза сидела на берегу, говорила монотонно, но с восхищением:
- С одной стороны, море –это след моряков, не боящихся забвения. К нему тянутся люди душою и телом, им кажется, что они обретают покой рядом с ним. Но это самовнушение. Они не просто бегут от своих мыслей, они пытаются уплыть, тешат себя надеждой, что в море останутся их печали. Они обретают веру в себя, заплывают с каждым днем всё дальше и дальше, а потом, однажды нырнув, хотят изучить подводный мир, не понимая, что это чужое. Они достают со дна ракушки, камушки, но как только пытаются утянуть огромный камень, это не удается. Он падает с такой силой на дно, что звуковые волны от этого падания приносят людям нестерпимую боль и сковывают позвоночник. Они тут же выходят из воды…  А для меня море - это часть меня. Это мои легкие. Я дышу тут, понимаешь? Захочешь услышать мое дыхание, приезжай сюда, оно будет жить в унисон со вздохами моряков, живущих на затонувших кораблях, ты его почувствуешь, ветер поможет…
Я не хотел в это верить. А вдали пылал закат, и уходила осень. Она шла по волнам, шелестя подолом платья, с тяжелой корзиной, в которой лежали яблоки, мед и орехи. Море волновалось, осень немного покачивалась, яблоки выпадали из корзины, бились о дно, и я чувствовал в спине тот треск, о котором  говорила Лиза. Она была моим камнем, который я жаждал отнять у непостижимого человеком явления. Я был не властен над миром.
Четыре. Возвращаясь, из окна поезда я смотрел на холодный пляж. Помню, как сказал Лизе:
-А когда-то давно я отчаянно нырял в холодную воду, и даже в дрожь меня не бросало. Как сейчас, помню:ночь, звезды, пустынная набережная, грусть.…    Плюхнулся с разбега, не думая, и счастье неподдельное ощутил, будто проснулся после вечного сна.
-Сумасшедший. А вещи на берегу были? -  с лунным блеском в глаза спросила Лиза.
-Да. Ты думаешь, я долго купался? Иногда достаточно лишь мгновения, чтобы стать счастливым на всю жизнь.
-Знаешь, если бы я шла мимо в тот миг и увидела тебя, купающегося в ледяной воде, то схватила бы твои вещи и убежала. Ты бы запомнил тот холод и больше не лез бы в воду. Или хочешь сказать, что твое счастье спасло бы тебя?
-Я бы вылез из воды и спокойно пошел бы своей дорогой. Поверь, Лиза, ты бы сама подошла и вернула мои вещи. Так бы и познакомились.
-Ты бы хотел познакомиться со мной вновь?
- Это было бы счастьем.
Пять.Мы возвращались домой через парк. Лиза была слаба, каждый шаг давался с трудом. Мы присели на лавочку напротив огромной клетки с птицами. Около нее стояли дети: девочка лет 5 и ее младший брат. Мальчик хотел покормить птиц через решётку. Заметив это, его сестра, растягивая гласные, грозным недетским голосом сказала: «Быстро брось еду в клетку и мигом убирай пальцы. Если ты хотя бы на секундочку помедлишь, гигантский клюв схватит их, и тебе сделается так больно, что даже заплакать не сможешь».
Шесть...шесть…шесть…
-Он не дышит! Врача! Скорее! Скорую! Вызываем скорую!!! Уточните, что корпус седьмой! семь! семь!
Лиза обнимает меня сильно, поворачиваю голову к ней, а ее рядом уже нет.  Дети улыбаются мне, а я вздрагиваю, осознавая, что у Лизы никогда не будет детей, никогда ее не назовут мамой, никогда не обнимут маленькие ладошки ее плечи. Она второй раз ушла без меня, сохранив этим мою жизнь.  Я дышу. Чувствую боль в районе солнечного сплетения, если у человека есть душа, думаю, она именно там, всхлипываю громко, слышу шум вокруг, открываю глаза. Вижу больничную палату.
***
Весь ноябрь меня «ремонтировали» врачи и медсестры. Я мало ел и много спал. Тогда мне стало ясно, что сны –это транспортные средства. Никогда не знаешь, куда они тебя повезут и где высадят. Ты можешь лишь шепотом попросить их перед сном: «Пожалуйста, к ней, хоть на миг...», а утром проснуться и понять, что просьба не дошла до адресата сегодня, и на следующий день не дошла, и всю неделю не доходила.  И только через месяц я увидел её.  Не помню, что же мне снилось, но утром отчетливо чувствовал, что Лиза была со мной. Наверное, мне нужно перестать мечтать перед сном. Кажется, что схожу с ума.
После выписки из больницы  пытался привыкнуть к жизни без Лизы. Выходило плохо. Совсем не получалось. Мне было сложно общаться с людьми, особенно с родными. Единственным человеком, с которым я хоть как-то мог говорить, была моя соседка по лестничной площадке. Её звали Софа, ее маленькую дочку - Катюша. Жили они бедно, Катюша часто болела, и Софе приходилось  много работать. Мы с Лизой помогали им. Теперь помогаю я один. Безграничное желание Софы жить ради Катюши и обеспечить ребенку светлую жизнь толкали меня вперед. Чтобы привезти Катюше елку на новый год, мне пришлось сесть за руль нашей с Лизой машины. Боль и отчаяние вновь охватили меня.
Погода была нелетная. Шел дождь, выл ветер, деревья пытались сорваться, убежать, совершая резкие рывки- покачивания. Меня трясло. Я вцепился в руль, словно ребенок в руку мамы при виде огромного разъярённого льва в зоопарке. Мне вспомнилось, как я впервые посадил Лизу за руль и она от волнения забыла, где право, а где лево. Я тогда напомнил, что лево находится там, где стучит сердце. Её сердце уже не стучит. А в моем собирается липкий ком, похожий на пожеванную, забытую жвачку, к которой прилипли страхи, пыль, колючки и мусор. Сердце не понимает, что Лизы нет, оно ждет ее с работы  около входа в метро, в соседнем магазине и, особенно, у  здания аэропорта. Это место привыкло к слову ждать. Тут обязательно ждут таксисты, турагенты, продавцы, родные. Я не мог проехать мимо. Моё наивное воображение рисовала картину, будто Лиза прилетела и до сих пор дожидается меня на выходе, будто не было страшного теракта.  Я решился выйти из машины, когда было уже совсем темно. Кроме луны, меня естественно тут никто не ждал. Она смотрела на меня своим единственным желтым глазом и по секрету говорила, что спина ее не светлая, а фиолетовая, вся в синяках и ссадинах (один раз ее обняли звезды, искололи, изранили всю, и теперь она не может никого подпустить к себе близко)  и что рук у нее нет после того, как пожала один раз огненную лапу метеорита. Рассказывала мне луна и о том, что не верит в любовь и дружбу, сидит ночами на облаке, разглядывает людей, болтает с ними, а потом быстро уходит, чтобы не успеть привыкнуть, чтобы не чувствовать боль, когда однажды уйдет навсегда.
***
Той ночью я не мог уснуть. Мне жить не хотелось. Мне было страшно спать одному. Мне было страшно одному просыпаться и завтракать. За окном шел снег.  Я вышел на наш общий балкон. Он весь был заставлен цветами, наверное, соседи, таким образом, выражали соболезнования и жалость. А я покрывался трещинами, когда они сочувственно смотрели на меня, кислотой разъедало сердце,когда я слышал слова «нам так жаль». На меня вдруг накатила волна ярости: я стал сбрасывать с балкона цветы, горшки, вазы. Вскоре весь снег около дома был нарядно усыпан сверкающими осколками, яркими лепестками хризантем, глазами ромашек, кровью роз. Когда я понял, что выкидывать уже нечего,  решил выкинуть себя. Начал медленно наклоняться вниз, как вдруг дверь открылась - заглянула Катюша.
-Ты хочешь стать птичкой и полететь к Лизе? - с недоумением спросила она.
Мне стало стыдно. Вошла Софа. Всю ночь я провыл у нее на плече. Глаза этой женщины обнимали мою душу. У Софы скромная одежда, некрасивое лицо, огромные печальные глаза и нездоровая худоба, но это не значит, что ей нестрашно потерять близкого, что ей не больно, что она ничего не понимает, не замечает и не чувствует.
Утром мы поставили Катюше елку. Её счастью не было предела. Мы наряжали зеленые ветки старыми игрушками, которых в том году касалась Лиза. Они были мне особенно дороги. В дверь постучали. Странно, Софа была на работе, гостей мы не ждали. Я открыл дверь. Мужчина в нарядном пиджаке и женщина в платке спросили у меня:
-Вы верите в Бога?
Я закрыл дверь. Сел на диван, задумался. А Катюша забралась ко мне на колени и спросила:
-Ты веришь?
Я не мог ответить на этот вопрос даже себе:
- А ты?
-Я верю. Мы с Лизой, часто писали ему письма. Хочешь, покажу?
Катюша принесла маленькую коробочку, разделенную на две части. В одной было много её писем, в другой одно, его писала Лиза. Разворачивая потертую бумагу, я с особой нежностью читал строки, написанные знакомым почерком: «Пусть все желания, что написаны детской рукой, исполнятся». А шестилетняя Катюша в последнем письме просила, чтобы мама не плакала, когда смотрит телевизор, чтобы я снова улыбался при встрече, чтобы у бездомной кошки появился хозяин, чтобы в доме стало теплее, а на новый год была елка, праздничная еда на столе и чудеса.
***
Новый год мы встречали вместе с Софой и Катюшей. Мечты ребенка сбылись.  Софа с приятным волнением слушала речь президента по телевизору и не плакала, я улыбался, когда дарил ей подарок, в прошлом бездомная кошка поселилась у нас и мурлыкала под елкой, пока мы сидели за праздничным столом.
В тот день, я понял, что сила заключается в единстве. Что такое единство сегодня? Братство по крови и душе? Соседство по лестничной площадке или по миру? Единство- это почтальон любви. С каждым днем оно выходит из одного сердца и попадает в другое, тем самым делая людей нерушимыми и непобедимыми семьями, идущими уверенно против зла на Земле и за ее пределами. 
Поднимая глаза к небу, я вижу, как огромные птицы пробивают его своими клювами, ночью через эти дырочки виден свет, мы называем это звездами. И может быть где-то далеко, среди маленьких звездочек, существует Солнечная Система, подобная нашей. Там победили зло, и те, кто в нашем мире стал жертвой бессмысленной  жестокости, живы, наряжают елку и встречают Новый год. Нам же предстоит еще многое сделать:  открыть свой внутренний мир добру, простить обиды, исправить ошибки и научиться любить, уважать и поддерживать близких и далеких, родных и чужих, маленьких и больших людей.