Сижу в квартире. Пусто. Равнодушие и темнота. Поздно. Я ничей. Я работаю клоуном, веселюсь, но в душе я робот. У меня нет сердца, есть что-то похожее, каменное и тщательно отполированное. Однажды посторонние руки обняли этот булыжник, и на нем выросли лилии. От их приторного вкуса до сих пор болит голова. Я отталкивал эти руки, я бил по ним что есть силы, а они продолжали обнимать и закрывали окна моей комнаты, чтобы меня не продуло. Я ненавидел эти руки все сильней. А лилии внутри все распускались. Я кусал каждый палец, но я надевал и кольца. Я застегивал браслеты, но я грубо сжимал тонкие запястья до вздутия вен. В них не попадал воздух, зато в моей голове он гулял, как ветер в поле (в ней, ведь есть, где разбежаться).
Эти руки ничего не боялись, они тянулись ко мне. И даже без перчаток, тряпок и без прочей пленки, которую рекламирует ТВ, вытирали пыль с моей колючей мебели, готовили суп в моей ржавой кастрюле, подавая его в моей треснутой тарелке, а я ненавидел это все, но ел дырявой ложкой изо дня в день, и мне было вкусно.
Эти руки мне не мешали, но их лилии камню не нужны.
Сегодня вечером я разбил хрупкую стеклянную зеленую лейку, которая так была важна для продолжения этой жизни. Руки заплакали и ушли. Я открыл все окна, как было до них. Мне не жалко. Мне не холодно. Мне даже не больно. Лепестки опали с визгом на хрустальный пол. Стебель со стоном разошелся по швам и рассыпался. Камень опустел и стал еще тверже, покрылся льдом. Я улыбнулся и лег на пол. Стены осуждали меня. Ураган ворвался в комнату и забрал все перчатки, я даже не сопротивлялся, я ими не дорожил, но окно закрыл. Мне хотелось веселья, хотелось, чтобы все предметы пели, осколки танцевали. А скомканный кусок грязи внутри всхлипывал и просил голубого неба, цветов и солнца.
Его отчаянное нытье прервал звонок в дверь. Я нехотя поплелся к входу. Вгляделся в глазок и увидел вместо лестничной площадки целое поле травы. Такой насыщенной, усыпанной, словно каплями крови, маками. Она притягивала. Звала. Я открыл дверь и сел на нее. Этот запах, этот шелест, дотрагивающийся до моего лица, это все так прекрасно, так сладко. Вот только небо темно-синее, и солнца нет. А люди есть. Слышу их смех. Я так хотел его услышать. Подхожу ближе, вижу, как они едят траву.
Вот парень. Обычный парень. Его голубые глаза сочетаются с цветом неба, что осталось за дверью. Это так красиво. Но в них нет жизни. Юношу предали друзья, подруги, остался только пес. Собака худеет и ждет, когда они, наконец, вернутся домой и побегут по дорожкам нового стадиона вместе. А парень сидит на траве и ест ее. Он смеется. И так целый день.
А вот дама с ребенком. Ее желтый цвет платья похож на солнце, что тоже осталось за дверью. Она потеряла работу. Плачет и сидит на траве. А у голодного ребенка краснеют глаза, подобно макам, он чихает, капризничает и хочет, чтобы мама обратила внимание, взяла за ручку и повела домой, где тепло и уют. Женщина же ест траву, смеется. И так целый день.
Как же я давно не слышал смех! Я сорвал травинку и уже поднес ее к губам, как вдруг ударила молния. Пошел летний дождь. Пес завыл. Ребенок заплакал. Трава намокла, утратила свой особый аромат, наверное, стала невкусной. Парень выплюнул ее, его глаза сияли, он достал из рюкзака кроссовки и потянул пса за собой. Женщина сняла с себя кофту, накинула на ребенка, обняла его и зашептала на бегу: «Тихо, тихо, не плачь, скоро будем дома».
Я выбросил со злостью траву и побрел домой. Мне было не смешно. Внутри мой камень становился мягким, словно пластилин. Войдя в квартиру, я почувствовал сильную боль, закружилась голова. На полу больше не было осколков, я начал ощущать, как они колются внутри. Лед, который покрывал контур моих представлений о жизни начал таять, царапать, обжигать тело и больше не мог защитить мой булыжник. Я упал на кровать и заплакал, как ребенок, я завыл в темноте, как брошенный пес. Что-то горячее и соленное, резало мои щеки. Было душно, двери и окна заперты. Но потолок. Он растворился. Я увидел звезды. Свежесть ночи заполнила мои легкие, я вдохнул ее, такую чистую. Я улыбнулся, когда ощутил на своих плечах заботливые любимые руки. Мой камень внутри начал биться.