Не жирно ли будет?

Надя Бирру
Любочкины свечи горели. Одну Надежда поставила на могилку князя Сергия, а две другие расплавленным воском срослись верхушками у неё в руках, и она не стала их разделять. Так и стояла всю панихиду со сросшимися свечами, а потом тоже поставила их на могилку. Отец Рафаил, отслужив, остановился, беседуя с монахинями. Ну, как попроситься к нему обратно? Вон он какой – весь в себе, нарасхват, занят. Боязно! Скажет ещё: «Отстань ты от меня со своими глупостями!» Но под благословение подойти можно. Она подошла и еле слышно прошептала:

«Батюшка, благословите!»

– Бог благословит, – ответил он также шепотом, ласково, склоняясь к ней. И она сразу же поняла, что не надо бояться – он не сердится, он простил и готов принять её обратно.

И всё-таки – не случайность ли это? Не простое ли совпадение – её внутренняя просьба и его приезд? Ну, вот что: если встретится один на пути или будет исповедовать в храме, можно подойти и попробовать попроситься обратно. Но если хочешь, чтобы я окончательно уверилась, что ты меня слышишь, что ты – мой духовник от Бога, то служи в день моего причастия, в понедельник, и исповедуй. И служить, и исповедовать? А может что-то одно? Не жирно ли тебе будет? Нет, не жирно. И служи, и исповедуй! Иначе не поверю!

В этот день пошёл дождь. Накануне вечером в гостиницу приехала небольшая группа: трое мужчин и четыре женщины. За ужином Надя и Любочка сидели рядом на краю стола и негромко разговаривали. Надежда рассказывала Любочке житие Алексия, человека Божьего, когда вдруг услышала бойкий голос одного из мужчин:

– А что это вы там шепчетесь, матушки? Мы, может, тоже хотим послушать!
– Да! Больше двух – говори вслух. А так неприлично, – поддержал и другой.
– Извините, но…
– Нет, это вы извините! Нам тоже интересно.

Но она обернулась к Любочке и больше не обращала на них внимание. А в субботу, когда Надежда сажала цветы на центральной клумбе, мать Зиновия прислала двоих из них ей в помощники. И теперь, узнав её имя, они только и говорили, что Надежда да Надежда. Нина сидела рядом на скамейке, штопала ковры и рада была поучаствовать в разговоре, потому что Надежда всё больше молчала. В этот день над клумбой и в окрестностях появились злые мошки. Все ходили искусанные, особенно Лена. Нина попыталась было жаловаться:

– Иди, посмотри, какие у меня ноги!

– Нина, и у меня такие же. И слава Богу!

Дождь всё усиливался, но мать Зиновия не давала команды отдыхать, и Надежда продолжала свою работу, только сменила мокрую юбку на сухую и надела жёлтый дождевик. Опять появившиеся весёлые мужички заспорили: «Да она это, она! Просто куртку надела. Ты под капюшон загляни!» Но их смыло дождём, и она опять спокойно продолжала сажать цветы. Потом уедет, а они так и будут цвести. Красота!

После работы сидели с Любочкой в гостиной, читали каждый свою книгу. Потом пришла мать Зиновия, тоже присела рядом. Спросила:

– Надя, ты с батюшкой говорила?

– Нет пока. Да и вообще не знаю, надо ли. Скажет ещё: вот дурочка!

– Ну.

– И у меня не такое серьёзное дело. Я просто хотела бы попроситься обратно.

– Да, попросись и опять к нему обращайся.

– Я специально подходить не хочу. Вот если будет в храме… А вы не знаете, он будет исповедовать?

– Не знаю, мать.

– А насколько он приехал?

– Тоже не знаю.

– А вы спросите.

– Ну, что ты, мать, это же батюшка. Как можно? Я не смею.

Мать Зиновия ещё поговорила с Любочкой о её сыне, рассказала о себе, о смерти своего брата и о другом брате-монахе, насельнике Псково-Печерского монастыря, который вскоре собирался приехать в гости.

Утомившись разговорами и работой, Любочка прилегла на диване. Надя принесла покрывало, укрыла её. Эта милая, маленькая, страдающая женщина стала за эти дни родной сестрой. Так не хотелось отпускать её в эту Ригу!

– Так ты скажешь отцу Рафаилу? – спросила Любочка.

– Не знаю. Мне надо ещё уверение, знаешь, как в Библии, ты же читала. Это, кажется, из Книги Судей, как там один человек просил у Бога уверения: чтобы везде роса, а на шерсти сухо, а потом наоборот – везде сухо, а на шерсти роса. Вот так и мне надо. А пока я не решаюсь.

отрывок из повести "Рафаил"