Рассказ
После прочтения новеллы Франца Кафки "Превращение"
Все герои и места вымышленные
"Мой приступ не нов..."
Илья Кормильцев "Доктор твоего тела"
1.
Марк СвеклОв работал в библиотеке. Да, во время фирм, частных предпринимателей, компаний сфер услуг, турфирм, офисов, работников "Газпрома", ведущих ток-шоу о грязном белье, депутатов, партийцев, дипломатов, силовиков (МВД, ФСБ и т.д.), журналистов и спецкоров, налоговых инспекторов, судебных приставов, работников ЖКХ; он работал в библиотеке рядовым библиотекарем; правда, он около года проработал начальником отдела, но узнал об этом только тогда, когда его переводили обратно в рядовые сотрудники.
Нельзя сказать, что он был счастлив от своей работы, скорее он был по-настоящему счастлив, когда заканчивался каждый его рабочий день, а особенно счастлив вечером перед каждыми выходными. Поэтому Марк был всё-таки счастливым человеком. Правда, его часто спрашивали о его зарплате ("сколько?"), на что он отвечал: "Не считал!" Он и правда, точно не знал какая у него зарплата; а в обществе, живущим по законам рынка, такие бестактные вопросы становились нормой. Просто многие жили в среде "конкуренции", постоянно "переживая" о том, как у соседа:"У него, наверное, лучше и больше, чем у нас!?" Вместо того, чтобы заботиться о соседях, знакомых, искренне думая и переживая об их здоровье, искренне желая его им; искренне переживая о сохранении ими гармонии с окружающим миром; о добре, о красоте. Вместо этого многие соседей своих не знают, а ещё хуже, тайно их ненавидят.
Марк СвеклОв был впечатлительным и ответственным, а ещё тайным романтиком; но в глазах окружающих, начальства и коллег безответственным разгильдяем и бездельником; но он зла ни на кого не держал, он просто любил факты в межличностных отношениях. В дружбе ли, или в любви ему часто приходилось стучаться в "закрытые" двери: писать безответные письма, звонить на не отвечающий номер телефона, будто он звонил ни к человеку, которого считал другом, а в паспортный стол, или в Управление ЖКХ, куда постоянно нельзя сразу дозвониться. Молчанием ему просто давали понять, чтобы он отстал и оставил людей в покое, что они в нём не нуждаются, вместо того, чтобы ему спокойно об это сказать. Наступила эпоха намёков. Он, было время, переживал: как же так, плохого никому не сделал! А потом просто устал биться в "закрытые двери", а главное в закрытые сердца.
Он стал вследствие этого больше любить одиночество, привыкнув к нему и наслаждаясь им.
Он вообще любил природу. Любил город, в котором жил. Фиксировал в памяти каждую картинку, каждый пейзаж, каждый луч солнечного света на каждом древесном листке, на каждом городском цветке. В эти мгновения СвеклОв был счастлив, в гармонии со всем миром.
Но у него была ахиллесова пята - он не любил государственные учреждения, тотальную подозрительность и отчуждённость в них, хотя они были созданы для людей, а не наоборот, наивно полагал Марк; он видел, что в них на людей смотрят пренебрежительно, важнее их считая бюрократический бумажный, или электронный документ; серые холодные стены угнетали СвеклОва. Хотя негосударственные учреждения ещё больше не нравились ему. В гос. учреждениях были госты, правила, уставы, гос. нормативы; в негосударственных всё базировалось, "корпоративилось" на персоне владельца, хозяина фирмы, или офиса, где он лёгким движением корпоративной этики превращался в удельного князька XIV-XV веков, ещё до времён Ивана IV Грозного; или по-современному в маленького, или крупненького генерального директора, "генерала", или даже в "президента". И вся работа велась по принципу: "кто как на корпоративнике себя покажет".
Поэтому из двух зол Марк выбрал меньшее, устроился работать в государственное учреждение; но каждодневное появление в нём, его место работы, библиотечно-образовательный центр доводило его до приступов. Хоть он и любил конкретное выполненное им дело, результат своего труда, постоянное напоминание ему начальством о коллективе и субординации превращало его в Генно-модифицированную Свеклу, в Буряк по-малороссийски.
2.
СвеклОв превращался в Свеклу. Иногда в Белую Сахарную, иногда в Красную Борщевую. Иногда метаморфоза представляла собой секундные импульсы: несколько секунд он был Белой Сахарной, несколько мгновений Красной Борщевой. Всё зависело от того, каких перед ним энергетических вампиров при должностях было больше: монархистов, или коммунистов; если монархистов, то он превращался в Белую Сахарную, если коммунистов, то в Красную Борщевую. Но часто было так, что и монархисты и коммунисты были в одном лице, или лицах. А, если были демократы, верящие в полную победу демократии, то СвеклОв ещё превращался и в Пареную Репу, но таких было немного, и в основном молодёжь, которая ничего СвеклОву не доказывала, а он не учил "уму разуму" её. Он по природе не был ни учителем, ни наставником, по природе он был поэтом. Только поэтом не с большой буквы, а с очень маленькой, но всё же поэтом, пропускающим через себя красоту окружающего мира, описывая его в своих простых стихах.
Природа его приступов от казёнщины и людей сросшихся со своими должностями была обратной стороной его возможности выражать свои впечатления и чувства в простых, дилетантских стихах.
Он любил природу, город, в котором жил, людей на улицах; просто прохожих, без служебных кресел и погон.
Но, когда формальности, имперская, или скорее республиканская чванливость официальных лиц касалась его души, он реагировал на это всё, сам того не желая, превращаясь в свеклу-человека, или в человека-свеклу. Он был мутантом среди нас; но он чувствовал и увидел однажды, что он такой не один.
3.
Прилюдная метаморфоза приключилась со СвеклОвым летним рабочим днём, на одном из мест прогулок горожан. Город, в котором он жил был древним губернским городом N. Да, пусть он будет называться городом N. Красивый, зелёный город с православными храмами и с белокаменной церковью над синей рекой среди загородного широкого луга.
На одном из городских, покрытых брусчаткой ухоженных холмов, перед празднованием Дня города, СвеклОв работал со своим директором Марьей Семёновной. Сидел стесняясь, ждал когда его рабочее время закончится. Надо сказать, что он стеснялся своего начальства, своих коллег, читателей; стеснялся профессиональных поэтов и художников, состоящих в союзах, и которые приходили к ним на работу. Марк любил покой и уединение. Он чувствовал себя всегда одиноко в многолюдном туристическом центре города. Он любил ходить один, он не любил ходить строем и тем более, толпой. Хотя он считал, что каждый человек - индивидуальность, неповторимость; но каждый, по мере своих сил, которые у каждого разные, должен делать вклад в общий ход живой Истории, которой с каждой уходящей секундной, становится настоящее; ход которой непрерывен и чтобы он продолжался в него делают вклад часто тихие скромные личности, которых не увидеть по телевизору, которые стесняются любой информационной шумихи вокруг себя; рекламы и саморекламы; благородные личности, которые скрывают своё благородство, стесняясь его; личности, которые дают, вкладывают и приумножают, а не постоянно только берут, воруют и расхищают; личности, которые никогда даже не намусорят на улицах города, в котором живут, на улицах городов своей страны; личности, которые никогда ничего не возьмут государственного, или общественного, даже гвоздь с места работы, а наоборот отдадут безвозмездно своё.
И вот в солнечный ясный летний день Марк СвеклОв со своей начальницей Марьей Семёновной сидел на Вишнёвом холме города N и предлагал почитать на свежем воздухе книги и журналы гуляющим детям и их родителям. В центре холма-площадки была скульптура двух больших гранитных ягод вишни, город N славился своими вишнёвыми садами и урожаем их ягод. С холма открывались летние просторы: река, по её берегам ивы, дальше сосновые рощи, за рощами поля; в голубом небе барашковые облака в солнечном свете. Холм и пешеходную улицу, прилегающую к нему, недавно реконструировали. Близился День города и городское начальство, сити-менеджер, как теперь именовали эту должность, Павел Павлович П. с комиссией из нескольких служебных женщин, осматривал городские объекты, их готовность к празднованию. День города отмечали каждый год, как и во всех городах Страны.
Комиссия приближалась к Марье Семёновне и СвеклОву. Марья Семёновна сказала ему: "Я сейчас...". И удалилась.
СвеклОв сидел на раскладном стуле, перед ним на скамейках лежали журналы, за ним стоял деревянный домик с полками, на которых были книги для читателей. СвеклОв был одет в чёрное: в чёрную ветровку и чёрные брюки. Было ветрено, как всегда в городе N, и он накинул капюшон, своим видом напоминая чеховского человека в футляре Беликова, только современного. СвеклОв сидел и стеснялся. И как раз в этот момент сити-менеджер с комиссией подошли к нему. СвеклОву сразу же захотелось домой.
Павла Павловича П. СвеклОв лично не знал, но часто видел его по телевизору в местных новостях о разных городских массовых и всегда радостных мероприятиях.
Ещё однажды, перед многочисленными выборами в органы власти, которые устраивали и проводили жрецы верящие в демократию и в полное её наступление, СвеклОв обнаружил в своём квартирном почтовом ящике анонимную листовку, грязную, как любая политика, о том, что сити-менеджер выводит средства из бюджета города в свой карман и карманы своих соратников, камуфлируя этот процесс организацией и проведением городских праздников с воздушными шариками, цветами и салютами для горожан, выдавая свои тёмные дела за действия губернатора, говорилось в листовке. Ещё в ней говорилось, что финансовый долг города N перед Столицей растёт. СвеклОв прочитал эту листовку и ему как-то стало противно. Листовке он не верил, её содержание можно было отнести к любому другому сити-менеджеру любого другого города. Но у СвеклОва возникло гадкое чувство, и в большей степени к её анонимному автору. К этому ещё примешалось чувство будто и он лично должен. Но сама листовка, её содержание были на уровне системы и сиюминутной политической конъюктуры для СвеклОва. Он любил своё Российское (Советское) Отечество и город N, и поэтому он больше переживал за долг города, в котором он постоянно жил. Говоря о "переводах средств", то лично СвеклОв никаких средств ни куда не переводил, тем более, бюджетных. Он старался отвечать только за себя, в первую очередь.
И теперь, на Вишнёвом холме Павел Павлович П. стоял пред СвеклОвым. Ни члены комиссии, ни сити-менеджер не поздоровались со СвеклОвым, он тоже не поздоровался, он очень застеснялся. Павел Павлович П. начал свой рассказ, убеждая комиссию.
- А вот сидит человек в чёрном (это он говорил о СвеклОве, тоже лично не зная его). - И в рамках акции "выездная библиотека", которую мы недавно внедрили после приезда губернатора Сары Донатавны из Страсбурга, выдаёт читателям книги. Она там была с рабочим визитом и увидела на улицах этого европейского демократического свободного города такую акцию! При это голос Павла Павловича П. радостно повышался.
Сити-менеджер не успел договорить и дорекламировать, как СвеклОв, почувствовал стресс и приближающийся приступ.
Он стал превращаться. Из его головы быстро стали вырастать большие сочные свекольные листья. Голова и туловище стали гигантским свекольным плодом-овощем, остались только голубые глаза СвеклОва. Его ноги и руки остались, только покрылись свекольными корнями. Марк становился то Белой Сахарной, то Красной Борщевой, то Пареной Репой. Женщины из комиссии совсем не испугались, а только стали радостно удивляться.
- О-о-о-ого! Вот это инновация! Это тоже, как в Страсбурге?! Это тоже Сара Донатовна внедрила?! Павел Павлович П. тоже не растерялся, а только согласился с мыслью женщин из комиссии.
- Да, это тоже часть нашего инновационного проекта "о свободных креативных личностях в городской среде"! - Пройдёмте далее, - проговорил сити-менеджер, взяв одну из женщин из комиссии под локоток.
Как только они стали уходить дальше, СвеклОв пришёл в себя, снова став человеком в чёрном. Он увидел, что Павел Павлович П. с комиссией обходит всю площадку, вокруг которой сидели такие же, как и он парни и девушки. Комиссия подходила к каждому и к каждой из них. СвеклОв заметил как одна девушка превратилась в Морковь, а один парень в Патиссон.
После того, как ушла комиссия, появилась Марья Семёновна.
Рабочий день Марка СвеклОва закончился, и он сказав Марье Семёновне "До свидания!", пошёл домой.
21-24 августа 2017 года