Каштаны опадали. Причём опадали стремительно. Ещё вчера на дорожке лежали лишь отдельные листы, а нынче уже пышный слой этих листов покрывал землю.
Лёшка шел по этому шуршащему слою и машинально поддавал ногой опавшие листья. Лешка шел в плохом настроении. Ещё бы! Сегодня истекал срок возврата долга, возврата десяти рублей, которые он занял у Витьки Говорова.
Вот удивительное дело. У всех детдомовцев были прозвища, а у Витьки не было. Для всех он был просто Говоров. Это наверное из-за уважения к его таланту. Витька был отличный художник. Его акварели украшали многие помещения детдома. А одна картина, изображавшая парусный корабль, висела на стене директорского кабинета. Преподаватели художественной студии, где он занимался по вечерам прочили ему большое будущее.
Лешка не случайно обратился за финансовой помощью именно к Витьке. По понятиям безденежной детдомовской публики, Говоров был богач. Он хранил под матрасом (и все это знали) сто рублей. Эти деньги были заветными. Они предназначались для покупки масляных красок.
Конечно, Лёшкин повод для выкляньчания денег у Гоьорова был смехотворен. То есть он был смехотворен применительно к данному моменту. А тогда, когда Лёшка обратился за финансовой помощью к будущему художнику, этот повод был очень даже важный: Лёшке страстно захотелось халвы.
Он алчно представлял, как открывает жестяную крышку круглой, плоской баночки, снимает круглую промасленную бумажку, а под ней – душистое блаженство, рассыпчатая халва, изготовленная мастерами рижской фабрики «Laima”. Ах! какую вкусную халву изготавливали эти мастера! И не только халву, но и мармелад, и шоколад, и пастилу, и, особенно, шоколадные конфеты.
Витька с большой неохотой ссудил Лешке десятку, предупредив: «До воскресенья не отдашь – морду набью!»
Вот и наступило воскресенье. Отдавать долг было нечем. За всю неделю Лёшка обзавелся всего лишь двумя рублями, сдав в пункт приема вторсырья фрагмент чугунной садовой решётки. Конечно, можно было бы, как в беспризорные времена, потолкаться в вечерних трамваях, но Лёшка уже подрос, он уже был пионером и такое занятье как щипачество было для него неприемлемым.
Лешка печально задумчивый шел по аллее и машинально поддавал ногой опавшие листья. Вдруг носок ноги ударился обо что-то твердое. Из груды листвы вылетел черный, блестящий кошелек. Лешка обомлел: счастье привалило! Он часто представлял в мечтах как вдруг находит на улице тридцатку или сотню (выше этих сумм его воображение не работало), но эти мечты никогда не сбывались. А тут – целый кошелек!
Он схватил кошелёк, оглянулся: не видел ли кто-нибудь и свернул в первый же переулок. За углом от торопливо расстегнул кошелёк. Там было немного мелочи и три упаковки презервативов.
Добравшись до детдома, Лёшка отыскал Витьку, вручил ему два рубля и клятвенно заверил (зуб даю!), что в следующее воскресенье рассчитается полностью. Видать Говоров был в хорошем настроение. Он не стал базарить, только проворчал: «Берут, суки, сразу и всё, а отдают в растяжку и по частям».
Лёшка на радостях, что всё прошло гладко, поведал Витьке о найденных презервативах. Мальчики были слишком молоды, чтобы использовать их по назначению, поэтому Говоров спросил:
-- И что ты думаешь делать с этими гондонами?»
-- Не знаю. Может физруку подарить?
-- Ну это дело тёмное. Может размер не тот.
-- А что ты предлагаешь?
Витька слегка задумался, а затем предложил:
-- Давай мы их надуем.
-- А дальше что?
Витька снова задумался. В результате задумывания родилась у него в голове идея.
Утром следующего дня на третьем этаже, где проживали девочки, раздался визг, а затем крики и смех. Услышав шум у девочек мальчишеский второй этаж потянулся наверх узнать причину шухера.
Это был кошмар. Вдоль стены стояли страшные фигуры в белом с громадными головами. Каждая голова имела жуткую физиономию.
Детям страшилы очень понравились. Они кривлялись, показывали им языки, а затем с радостью устроили перед монстрами настоящий балаган с плясками, хоровым пением и декламацией. Праздник прервала дежурная воспитательница: «Дети, вы опаздываете в школу. Бегом умываться и на завтрак!»
Когда коридор опустел, воспитательница достала из волос шпильку и безжалостно проткнула монстрам головы. После чего она вызвала уборщицу и приказала всё убрать.
Детдомовцы долго вспоминали этот паноптикум и просили Говорова снова нарисовать подобных уродов. На что юный художник отвечал:
«Подобные уродцы хорошо рисуются на надутых гондонах. Купите парочку упаковок – я нарисую».
Народ решил, что тратить деньги на такую чепуху – есть дурь несусветная. Он сбросился по полтиннику, купил лимонада и устроил поминки по погибшим монстрам.
Прошли десятилетия. Алексей Георгиевич Барсуков с тоской наблюдал как современные моральные монстры устроились на всех управленческих полках и довели строку до уровня сырьевого придатка. Он печалился: "Жаль, что их невозможно проткнуть шпилькой".