Посвящается маме, которой, к сожалению, не довелось
прочесть написанное и увидеть изданное.
Глава 1. О врачевании и т. д.
Тем, кто решает посвятить свою жизнь помощи страждущим, больным и калекам, хорошо иметь две правые руки. Ведь от их искусства нередко зависит жизнь человека. На самом деле таких врачей-виртуозов на свете совсем немного. За каждым движением большого мастера с волнением следят не только больные. Их шаги фиксируются на плёнку и становятся достоянием истории. Эти мастера увенчаны лаврами спасителей человечества, все мыслимые и немыслимые награды украшают лацканы их парадных одежд.
Большинство врачей – обычные люди. Чтобы овладеть искусством врачевания они добросовестно учились долгие годы. Такого специалиста можно встретить в любой, порой самой заброшенной точке Земли. По многу часов в день они трудятся вдали от телекамер и широких рекламных кампаний. За толстым панцирем цинизма и нигилизма скрыты легко ранимая душа и чуткое сердце. Рядовой врач, давший однажды клятву Гиппократа, ни на секунду не прекращает учиться. Даже когда проштудированы древние и современные талмуды и, накопленная веками человеческая мудрость, прочно усвоена аналитическим мозгом, процесс самообразования не останавливается. Он происходит ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Каждый следующий пациент вносит свою невидимую лепту в образование врача. Банальные и экстраординарные случаи, складываясь воедино, превращаются с годами в то, что определяет профессиональный опыт врача.
* * *
Как глубокая трещина в гранитной плите, на всю жизнь врезалось в его память это детское воспоминание. Когда полы рубашки оказывались разной длины, а перекошенный воротничок стоял дыбом, он обычно не обращал на это внимания.
Только маме своей лаской и терпением удавалось укротить вечно скачущего и приплясывающего, как на иголках, сына. Она каждый раз объясняла ему, что рубашку не следует начинать застёгивать с середины, а лучше это делать по порядку, снизу или сверху (не помню уж точно, в какой последовательности предпочтительнее), стараясь, чтобы каждая пуговица оказалась напротив своей петельки. Если же пуговица оторвана, не нужно тянуть её соседку в пустующую петлю, а лучше пропустить и пойти дальше. Пока эта операция происходила на маминых глазах, все пуговицы попадали в предназначенные им петли. Когда он делал это самостоятельно, число пуговиц переставало соответствовать количеству петель. Если для того, чтобы восстановить равновесие, лишнюю пуговицу ещё можно оторвать, то как поступить с лишней петлёй? О том, чтобы самому пришить пуговицу, не может быть и речи. Эту «ответственную» работу долгие годы выполняла мама, а сейчас – жена. Если оторванная пуговица не теряется, а попадает в умелые руки жены – это уже победа. Большего и желать нельзя.
* * *
Глава 2. «В застенках».
«Везде, – говорила мама, когда он только начинал карьеру студента-медика, – есть больные и всех их нужно лечить. Так что, где бы ты не оказался, без куска хлеба не останешься». И была, как всегда, права.
На очередном жизненном витке он оказался в тюрьме. Никто толком не объяснил ещё вчера «свободному гражданину», что ждёт его там, внутри тюремных стен. Ясно было лишь одно: в тюрьме тоже есть больные, которым нужна помощь. Сегодня, оглядываясь назад, он чувствует, что каждый день, прожитый внутри этого мира, оставил глубокий кровоточащий след в душе. Никакой, самый плотный панцирь, не способен защитить душу от износа. От мусорщика всегда несёт свалкой, какими бы дорогими духами и кремами он не ублажал своё тело. Копание в человеческой помойке оставляет тело чистым, но вымарывает душу. В полном агрессии и хамства мире тюремных отношений это чёрное зловонье не может долго оставаться внутри. Оно требует выхода. Важно не упустить момент приближающегося извержения, не обрушить впитанные с годами вынужденного общения со «слабыми мира сего» тонны человеческой грязи и раскалённой злости на головы близких. Счастье, когда удаётся найти способ слить эту грязь, не превращая жизнь дорогих тебе людей в ад, а семейный быт - в продолжение тюремного.
Та первая поездка на юг хранится в памяти тюремного эскулапа уже долгие годы. Большой каменный мешок с толстыми стенами и решётками на окнах. Звуки человеческой речи, искажённые усилителями, расходятся волнами в замкнутом бетонном пространстве и ударяются о холодные стены. Пол гудит под ногами так, будто в землю вгрызаются челюсти огромного чудовища. Так бывает, когда в тюрьме всё спокойно. Когда эта «рабочая тишина» лопается, ушам становится больно. В такие моменты главное – не потерять самообладание, не поддаться панике, не броситься бежать без оглядки, куда глаза глядят. Вскоре эти звуки материализуются и образ «героя» предстаёт перед целителем: разорванные одежды, разинутый в крике рот. Ноги, закованные в кандалы, шаркают по бетону, создавая дополнительные шумовые эффекты, а по полу за ним обычно тянется кроваво-красная дорожка.
Этого, ещё молодого мужчину (но уже почтенного старца, если считать по совокупности лет, которые он провел и еще должен провести за решёткой) хорошо знали во всех тюрьмах. После очередного дебоша его переводили в другую тюрьму. Но тюрьмы кончились раньше, чем вышел его срок, и он «пошёл» на второй, а потом и на третий круг. Не знаю, где он сейчас, но скорее всего так же, как раньше, «путешествует» по ГУЛАГу, давая короткую передышку медперсоналу и охране других тюрем.
Процедура доставки завершилась, потерпевший, откинувшись на спинку, комфортно устроился на стуле, зажав в зубах дымящуюся сигарету. Свою порезанную руку он любезно предоставил в распоряжение доктора. Причиной увечья было невнимание социального работника, не желающего немедленно решить вопрос его будущего семейного счастья.
* * *
Глава 3. Стежок за стежком.
Жаль, что он так и не научился пришивать пуговицы. Сейчас это доктору было бы очень кстати. К счастью, фельдшер оказался опытным и чётко знал своё дело. Не ожидая команды, он разложил на столике инструменты, нитки нужной толщины, шприц, стерильные салфетки и бинты. Туда же водрузил литровую банку с йодом. И работа закипела. Пациент отказался от обезболивания, заявив, что боится уколов. Честно говоря, анестезия была ему и не нужна: толстая, подобная слоновой, покрытая рубцами от старых порезов кожа давно потеряла чувствительность. Она напоминала потрескавшуюся от многолетней засухи землю в степях Казахстана. Прошить кожу этого пациента-мамонта можно было лишь толстой иглой, приложив к этому немалые усилия. С такими травмами хирурги справляются играючи. Ловко жонглируя концами тонкой шёлковой нити, они пропускают её каким-то особым образом обратно в петлю и затягивают узел так, чтобы швы не разошлись. Здесь все было иначе. Когда игла с трудом входила в огрубевшую кожу пациента, доктор всякий раз возносил молитву Всевышнему, чтобы ему удалось извлечь иголку обратно. Протащив нить через образовавшееся отверстие, он вкалывал острый конец иглы в противоположный «берег» раны. И всё повторялось сначала. О том, чтобы завязать правильный хирургический узел не могло быть и речи. Вместо элегантного узелка получалось крепление, подобное «бантику» на ботинках. Пациент всё это время вёл себя пристойно. Время от времени он давал эскулапу советы, как лучше пропихивать иглу и на каком расстоянии друг от друга накладывать швы, чтобы шрам выглядел эстетично и не портил красоту его молодого тела. Но всё равно впечатление было такое, будто рану зашивал шпагатом слепой. Наконец наложен последний стежок. Осталось только обрезать концы нити. Не дожидаясь, пока фельдшер подаст доктору инструмент, пациент сделал несколько глотательных движений в направлении, противоположном физиологическому (заглатывание наоборот) и на кончике его языка появилось разломанное надвое лезвие безопасной бритвы. Ошеломлённый врач принял этот острый предмет из рук пострадавшего и обрезал им концы нитей, не успев сообразить, как бритва оказалась у больного во рту. Исключительно ради курьёза заметим, что это было то самое лезвие, которым пациент порезал себя час назад, чем доставил доктору столько хлопот. В дальнейшем они встречались ещё не раз, и как-то этот заключенный поведал доктору, что всегда имеет при себе несколько лезвий:
«Так, на всякий случай», – объяснил он.
«Может понадобиться отрезать нитку, уколоть любопытного соседа в глаз, чтобы не смотрел куда не надо, или устроить себе лёгкое кровопускание. Да и вообще, мало ли что».
Хранит же он эти полезные вещи в мешочках под нижней челюстью, там, где пеликан складывает запасы рыбы. Эти «хранилища» ему соорудили в Париже в клинике китайской медицины, чтобы удобнее было перевозить наркотики через границу.
* * *
С тех пор прошло более полутора десятков лет. За годы, проведённые на поприще облегчения страданий страждущих, зашита не одна сотня метров человеческой кожи, скреплены железными скрепками десятки тысяч ран и порезов различной глубины и сложности. За эти годы техника кройки и шитья значительно усовершенствовалась. Но тот первый урок рукоделия так и останется навсегда в памяти. Справедливости ради заметим, что пуговицы к рубашке с погонами ему до сих пор пришивает жена.
* * *