Начало:
http://www.proza.ru/2015/08/22/1813
Краснобокое полукружие моргнуло из-за голого тополя и провалилось в бездну. В поднебесье вспыхнула звездочка, замигала часто да и пропала, будто не было её.
Митька толкал дверь своей комнаты и вроде видел, как майор, ухмыляясь хитро, припер её изнутри сапожищем.
- Никак выпимши, - тощая уборщица опиралась на швабру, подслеповато разглядывая парнишку. Дернула за рукав, здесь Митька и опомнился.
- Выпивши? - глянул на неё удивленно
- Э-э, паря, рано ты с ней связался. Так, глядишь, и овладеет стерва и душой, и телом, коли с таких лет голубишь курву.
- Кого? – удивился Митька.
- Её, её родимую, - старушка шамкала беззубым ртом, морщила нос, принюхиваясь, - хотя, с такой работой как не выпить? – и тут же огляделась.
- Вы о чём, бабушка?
- Понятно, служба не сахар, - почти шепотом продолжила бабка, - но кто-то должен и их лечить. Все мы одним миром мазаны, убивец ли, палач. Кату проще – его дело недолго, а доктору-то, убивца перед казнью на ноги поставить следует. И как тогда, когда отдаст он часть себя ему, а того к смерти?
- Кого к смерти? Вы никак Клавдя Еремевна сами выпивши, - возмутился Митька, щелкнул замком и вошел в комнатушку.
Кто бы говорил о душе и водке. Старушка Клавдия частенько под хмельком наводила порядок в общежитии. А нынче лекции читать взялась и кому? Ему, кто ни водки, ни вина и не пригубил ни разу.
Митька прилег на кровать и тут же вспомнил отца. Усатый, с бритым черепом он смотрел из-под круглых очков.
- Фершал, эт почитай святой человек, - отец вдел нитку в иголку, натянул её, - вот так и держит жизнь в натяг, а как отпустит, - нитка с завязанным на конце узелком повисла, съёжилась, - и нет челувека. От того и уважаем он при белом халате. А в жизни, почтение и есть - главное. Посему, велю тебе идти учиться на фершала, - и крутанул колесо швейной машинки.
За дверью раздался шорох, птичье крыло проникло в щель. Черный петух влетел в комнату: заскрёб шпорами по полу, закивал головой и вдруг майоровым голосом изрек: «Не пущу!» Нахохлился грозно, двинулся, заскрипев яловыми сапогами.
Здесь, откуда не возьмись, мамка ловко ухватила его за крылья, и вжик топором по шее!
Красным Митькины глаза застило. Теплом солоновато-сладким рот переполнился и не сглотнуть, не выплюнуть, и не вздохнуть никак! Так, камнем на пол и свалился!
Яркое солнце ослепило со сна. Парнишка сидел на полу у кровати.
"И к чему этот петух в сапогах? " - Митька растирал ушибленное плечо, - "и кровь…"
Мамка частенько разгадывала отцовские сны, а Митька внимания не обращал. Не гоже комсомольцу о снах судачить. А теперь, послушал бы.
Новорожденный март звенел птичьим гомоном, шевелил влажным ветерком голые ветви берез, забирался за шиворот, щипал ярким солнцем глаза.
Весна при молодости всегда необычна, а при хорошей погоде и мрачные мысли гонит.
Митька вошел в почтовое отделение, (переслать денег родным) а народу та-а-ам невпроворот. И, лишь пристроился к очереди, ощутил необычно-приятный, неведомый ему аромат. Оглянулся: перед ним высокая, стройная женщина лет тридцати.
Лицо чистое, чуть тронутое загаром, ярко-красные напомаженные губы, тонко подведенные темноватой линией, длинные, черные ресницы миндалевидных глаз, и знакомая норковая шапка.
- Я за вами буду, молодой человек, - и улыбнулась, будто разрешила себя поцеловать.
Митька дыхание потерял! Вспомнил голос, шапку и замер истуканом с открытым ртом.
- Вы двигайтесь, молодой человек, - произнесла полушепотом дама, - а то очередь убежит.
И лишь отвернулся, застыдившись своего глупого вида, как ощутил в руке газету.
- Возьмите, почитайте, юноша, - скороговоркой, в спину молвила красавица, - кстати, Альтер с Климкиным в ШИЗО, - шепотом
И вновь мелодичный голос Митьку заступорил. Оглянуться-то неловко, да и застеснялся красены. Так, онемев, и двигался в очереди. А как выходить из зала - женщины и нет.
С аккуратно свернутого газетного листа смотрел сам Сталин и показалось Митьке – не доволен он.
«Альтер в ШИЗО» - вдруг вспомнил сказанное красавицей.
А я в отгуле и не ведаю о беде такой. И эта газета, к чему она? - лишь подумал, поскользнулся и распластался на льду. Газета выпала из рук, выбросила из себя странного размера конверт и, развернувшись, крылато взмахнула листами. Поднялся парень по-быстрому: конверт за пазуху, газету словил, свернул аккуратно. И, ощущая чьё-то неведомое присутствие, старался двигаться не торопясь, хотя, желание вскрыть конверт заставляло бежать.
У крыльца общежития Еремевна дымила «Прибоем»
- Рано ты нынче с работы, - бабка плюнула на окурок.
- В отгуле я.
- А и правильно,- закивала головой старуха, - с такой работой без отдыха, никак, - и, заглянув Митьке в глаза, своими мутными спросила: «Одолжи, милок, на чекушку».
- Пятнадцать рублей хватит? - Митька протянул деньги.
- «Как раз на «сучок» Дмитрий Петрович, как раз, - ощербатилась старушка, - ты заходи в подсобку, я быстро, - и скоренько, утиной походкой засеменила по скользкой дорожке.
Митька, лишь вошел в комнату, вскрыл конверт. И вновь дыхание перехватило: отглаженным атласом деньги упруго заполняли вместилище.
И, вдруг, пламенем обожгло руки! Паренек отбросил конверт, как горящую головешку. Деньги выпорхнули сотенными купюрами, и показалось, заполнили комнату. И, лишь последняя бумажка коснулась пола, упал Митька на колени и суетливо принялся заметать их руками под кровать.
Жутью зашёлся разум, страх холодным потом застил глаза, а деньги липли к полу будто приклеенные…
- Петрович, - из-за двери тощее лицо уборщицы сияло пустыми глазами, - идём, я стол накрыла, наших денег как раз на поллитру хватило.
- Иди, иди, Еремеевна, сейчас буду, - задыхаясь вымолвил Митька.
- Эк тебя лихоманка прихватила, касатик. Идем опохмеляться, золотой, иначе дух выпустишь.
«Не отвязаться от старой» - подумал юноша, встал с пола, еле сдерживая дрожь, бросил в подкроватье пальто и приспустил одеяло.
В тесном чулане, где уместился табурет с початой бутылкой водки и ломтем черного хлеба,
стояла Клавдия в черном помятом халате. Сморщенное лицо, неухоженные сизо-седые волосы, глубокие глазницы – ну чем не «Курносая», кабы косу ей в руки.
Старая обняла пальцами бутылку и чуть дрожащей рукой наполовинила стакан.
- Пей залпом. При «болезни» первую крупной мерой взять нужно, иначе толку не будет.
Митька с водошным духом ощутил ещё не ведомое ранее желание выпить.
Глотнул дважды горькую сладость, зажмурился, преодолевая нахлынувшую тошноту, увидел предложенный стакан с водой, и быстрыми глотками избавился от дурноты.
Старуха, тем временем, цедила водку и, казалось Митьке, стакан вот-вот затянет в себя тонкие сухие губы, а с ними и их хозяйку.
Еремеевна отвела от лица граненый, задержала дыхание на секунду, застонала сладко, улыбаясь, и зашумела носом, вдыхая хлебный аромат.
- Хорошо! – прошептала и прикурила папиросу, присев на перевернутое ведро.
- Ты чьих кровей будешь, Митька? – старуха придерживала кистью свой локоток и манерно отводила корявые пальцы с папиросой от лица. Круглые глаза с размытой временем голубизной взирали на юношу.
- Из крестьян я, - Митька не понял, к чему вопрос задан.
- А нации какой? - голос старухи напомнил майорский.
- Еремевна, ты, небось в НКВД работала?
Старуха соскочила с ведра, притворив дверь.
- Чего орешь-то? – возмутилась боязливо.
- А чего следователем прикидываешься?- зло усмехнулся Митька и вышел из кондейки.
Совсем не захмелев, он шел по коридору, и был уверен – старая стучит кому надо и, видимо, решила привлечь его. Не понимал, как по собственной воле можно наушничать и доносить.
«А может быть не по своей» - вдруг подумалось.
Ночь прошла без сновидений. Первые в жизни «сто грамм» оказались для Митьки лекарством. Но лишь проснулся поутру, тревога овладела сознанием.
Он собирал деньги, брезгливо касаясь купюр и, уложив их в конверт, спешно покинул общежитие.
Серое небо опустилось низко, рассматривая юношу мутными дырами в облаках, и казалось Митьке - из-за него солнце не вышло к утру.
«Вот ведь напасть какая! Деньги снести в милицию нужно было вчера, дать показания и отделаться от проблем. А теперь… Как объяснить, что не утаил часть?»
Далекая неведомая сила заморгала мелкими глазёнками, поводя длинным носом и наперекор заявила, мол, а от чего и не оставить, коли вышло так? Не украл же.
«Нет!», - возмутился Митька. «Они воровские! К ним и не прикоснуться, когда знаешь: тем, у кого украдены, нынче крошки хлеба негде взять!?»
Он зашел в нежилой двор и, разглядев укромную щель под крышей ветхого барака, сунул конверт с деньгами глубоко в нишу.
У входа в колонию незнакомый офицер назвал его фамилию и предложил сесть в черную легковушку.
«Отследили», - Митька представил стол с сотенными купюрами, майора, виновато сообщающего следователю, мол, давно он эту гниду приметил, и сам только-только желал его арестовать.
-2-
В полутемном кабинете следователь молча разглядывал Митьку. Чиркнул спичкой, прикуривая.
- В каких отношениях вы были с Золотовой Клавдией Еремеевной? – колко глянул в глаза юноше.
«Вот так вопрос!» - подивился Митька, - « в отношениях!»
- Не было никаких отношений.
- Вчера вечером вас видели выходящим из подсобного помещения, где к утру был обнаружен труп вышеназванной гражданки.
- Верно, заходил. Сунула она мне сто грамм водки. Взялась интересоваться кто я есть. Чего с пьяной разговаривать? Ушел я тут же.
- Ясно, - следователь затушил папиросу, - неприятность для нашей организации, когда в ведомственном общежитии обнаруживается труп пьяной уборщицы.
Вероятно, несчастный случай: следов насильственной смерти пока не обнаружено.
Ты парень не переживай, положено опросить всех. Свободен.
Никогда так не был воздух свеж, и солнце не светило ярче. Митька и тела своего не ощущал. Видать оно в душу обратилось. Так и миновал он путь до колонии с одною мыслью: «пронесло…»
И лишь в санчасть вошел, да халат накинул, на пороге Корявый - «шестерка» Климкина явился.
Шапку долой, чуть согнулся.
- Доброго дня, Дмитрий Петрович. Как ваше? – улыбается пластилиново, - положенца закрыли. Вот такие дела, - и переминается с ноги на ногу.
- Тебя, Фрол, кто просил меня в известность ставить по лагерным делам? – и подивился Митька и вопросу своему, и интонации.
Кашлянул в кулак Корявый, глазенками захлопал глупо.
- Так, эта, - руками на дверь показывает, взгляда круглоглазого от Митьки не отрывая, - все говорят, все знают.
- А мне, значит, ты первый сообщил? Мне, красноперому и человек положенца! Ты, Фрол, ничего не попутал?
- Дак, а-а-а.. – развел руками блатной, - вы вольный, не при погонах.
- Ну, ну, - усмехнулся Митька, - у меня, значит, теперь шестеркой будешь?
Опустил голову Корявый, шапку мнет, пол разглядывает.
- Вы - человек, Дмитрий Петрович, - глянул Фрол на Митьку, а во взоре и нет того «дурака», что минуту назад «гонял», и голос совершенный другой, и лицо совсем не глупое.
- На днях ссученные верх брать будут, - глаза Корявого сузились, - надо бы Шрама с кичи вытащить, доктор.
«Вот за что деньги!» - Митьку, как кипятком ошпарили, и тут же озноб, и вновь в жар!
«А ведь верно: сдать нужно было их, и не влип бы «меж двух огней»! Девице срок, положенцу вдобавок, мне благодарность, в лагере резня.»
« И так и эдак – резня.» - внутренний голос равнодушно прописклявил.
- Значит, помощи просить пришел, – и не понять, то ли Митька вопрос задал, или же, теперь, значимость свою перед воровской сворой демонстрирует.
А голос усмехнулся: «Хитер ты пацан! Вот, намекнет тебе Корявый о взятке и не отвяжешься. Деньги взял – ответить должен. И никаких вариантов. Хи-хи-хи».
- А коли не выйдет? Не все от меня зависит. Не разрешит хозяин и что тогда?
- Кровью зона умоется, - зыркнул Корявый, что нож метнул.
- Обещать не буду, Фрол, - Митька смотрел в глаза вору.
Штрафной изолятор встретил фельдшера сырым, тяжелым духом.
Полутемный коридор десятком ламп освети - не будет ярче.
И казалось Митьке злой дух в нем селится: выдыхает смрадно, наводит мерзкую мокрядь, брызгает на серые стены вязкой влагой, напуская сизого тумана.
Дежурный недовольно глядел на фельдшера, бренчал связкой ключей.
- Сегодня никто жалоб не предъявлял, - гыркнул беспечно.
- Идем по всем камерам, как всегда, - кивнул Митька и устремился к первой двери.
Лязгали засовы, ворчливо скрипели петли тяжелых дверей, открывая щелями утробы мрачных вместилищ, и только цепи - ограничители, весело лязгали, осознавая свою ничтожную важность.
В первой «одиночке» еле различимый силуэт «обнимал» пол.
Сухая кровь корками покрывала голову, превратив ворот рубахи в плотный ошейник. Митька повернул голову Альтера, приоткрыл веки: зрачки вяло отреагировали на тусклый свет.
- Он давно без сознания?
- С утра, как дежурство принял – лежит, - сержант пожал плечами.
- Открывай следующую камеру, - приказал фельдшер.
Во второй «одиночке» стоял Климкин. Серое лицо, глаза, прищуром скрывающие боль.
- Жалобы есть? – дежурно поинтересовался Митька.
- Скоро не будет, - и повернулся боком. Повыше локтя, из груди торчал похожий на гвоздь предмет. Черная рубаха обильно промокла свежей кровью..
- Не двигайся, - приказал Митька, - зови конвой, - обратился к дежурному, - обоих выносить будем. Я к начальнику, разрешение подпишу.
Бледный дежурный нервно разводил руками: « Мы же с утра отшмонали камеру».
- А не ты ли ему заточку вогнал? - прошипел фельдшер.
У сержанта глаза округлились.
- Открывай «ворота», я к начальнику, - цыкнул Митька.
Остановился он у начальственной двери, и лишь халат поправил, как в дверном проеме возник майор. Будто сквозь стену проник. Глянул на бумаги в Митькиных руках, усмехнулся.
- Опять за жида просить идешь? Быстро ты наблатыкался избавлять от наказания врагов народа. Ну, доиграешься, лепила.
Глаза у опера пустые, зрачки узкие.
« Знал, сволочь, что Альтер без сознания вторые сутки, сам видать и бил, паскуда. До каких же пор беспредел творить будет?» - Митька и не глянул на опера, задел грубо в движение его погонистое плечо, не уступая прохода.
- Разрешите, товарищ полковник.
Начальник указал на стул.
- Присаживайся Дмитрий Петрович.
- Некогда, Анатолий Иванович. В ШИЗО двое осужденных в тяжелом состоянии. Прошу разрешить вывести в сан часть на лечение, - и рапорт протягивает.
- Абрамзон, фельдшер твой вроде? Мне его не представляли сегодня в изоляторе. Свежий что ли?
- Не знаю, товарищ полковник, не выяснял. Контузия у него тяжелая.
- Та-а-к, Климкин… Что за проникающее ранение грудной клетки? Здоров был три часа назад. Лично с ним беседовал.
- И здесь не отвечу на ваш вопрос, - Митька пожал плечами.
Майор поднял телефонную трубку, переложил из руки в руку, уложил обратно.
- Разрешаю, - и расписался в документах.
- У меня информация имеется, - выпалил Митька.
Начальник глянул удивленно на фельдшера красным глазом.
- Докладывай.
- В колонии на днях возможны беспорядки и думаю с немалыми жертвами.
- Вот как, - усмехнулся начальник, - и кто же тебя проинформировал?
- Услышал сегодня за дверью сан части разговор осужденных. Щука блатных резать будет.
- Молодец, что слушать умеешь. Но,- полковник смял пустую папиросную пачку, - не твоё это дело. Слышал и слышал, правильно, что мне доложил. И не забывай свою подписку о не разглашении. Свободен.
Напольные часы у начальственного сейфа зашуршали, крякнули и мелодично отбили полдень.
Митька глянул на рапорт с подписью, и показалась знакомой сегодняшняя дата: пятое марта 1947 года… Ему сегодня восемнадцать лет!
Говорят, не все с возрастом становятся взрослыми. Видимо для каждого свой у неё приход.
Мгновением вспомнились восемь лагерных месяцев, и показалось юноше, будто это и была вся предначертанная ему жизнь. Ужель в ней есть ещё непознанная изнанка, и будет ли лучшее, в сущем…
Пр.http://www.proza.ru/2017/09/19/1037