назад, Глава 16. Спасение: http://www.proza.ru/2017/08/23/533
Часть II-я
Страдание и смерть
Глава 17.
Возведох очи мои в горы...
...Тут дядюшка Римус замолчал и стал вынимать из золы картошку.
– Старый Лис съел Братца Кролика? – спросил мальчик дядюшку Римуса.
– А кто их знает, – ответил старик. – Сказка-то кончена. Кто говорит – Братец
Медведь пришёл, его выручил, а кто говорит – нет. Слышишь, мама зовёт тебя.
Беги, дружок.
Джоэль Харрис, «Из сказок дядюшки Римуса»
Пройдя между двумя скалами, он глянул вниз – вершина горы образовала
неглубокую чашу – и увидел маленькую долину, такую же заповедную, как
небесная долина среди облаков. Она была чистейшего алого цвета, её окружали
горы, а посредине лежало озеро, тихое и чистое, как золото здешнего неба.
Клайв Стэйплз Льюис, «Переландра»
Уже долгое время говорим мы с вами о всём происходящем с Бобрисэем, а история-то не только не близится к концу, но и даже не делается яснее. Впрочем, так оно всегда и бывает: для переживания какого-либо события или явления требуется подчас всего лишь мгновение, но для описания его иногда могут потребоваться годы.
Итак, что же? Когда вот, например, слишком пристально всматриваешься в какой-то далёкий предмет, постепенно начинают слезиться глаза, особенно если освещение его слишком яркое или слишком тёмное, и тогда, чтобы всё-таки увидеть его верно, нужно на время их отвести или даже вовсе закрыть.
И... может быть, и теперь нужно было бы... как бы это сказать... немного перевести взгляд.
И это тоже своего рода полёт, коль скоро эта история говорит об этом... Ведь для того, чтобы летать, не обязательно быть именно летающим бобром – и писатели, пользуясь своим положением, тоже летают. Быть может, с точки зрения героев, это нечестно, но... когда это было, чтобы писатель был честным? Известно, что писатель – человек нечестный и мало отличающийся фантазией.
Трудное это дело всё-таки – описывать такого рода события, уж простите. Иногда они ускользают, и мысль (а тем более речь) никак не может охватить их...
«Ни в сказке сказать, ни пером описать...» А как тогда?
А тогда остаётся просто – одно именование...
...Прошло уже, казалось, тысячу лет, а его не было.
Каждое утро она выходила на берег Великого Затона, где он обычно кормил рыбок, потом шла к Смотровой скале, спускалась к Водопаду. Стояла почти на самом краю, глядя в теряющуюся в сиреневой дымке даль, куда зябко нисходили солнечные лучи каждого из ясных утр их горной страны. Возвращалась домой, к их хатке. Бобреус, как обычно, что-то мастерил или чертил.
– Ты не видел его? – спрашивала она.
– А ты? – взгляд его всегда был внимательным, но спокойным.
Госпожа Бобриана начинала готовить завтрак, а дети потихоньку просыпались и шли на бережок умываться и делать зарядку. Было лето, каникулы, и все были свободны.
Боброломей сильно изменился с тех пор... с тех пор, как...
– Ты ничего не заметил? – спрашивала его мать.
– Нет, – отвечал он; взгляд его всегда был немного виноватым.
Иногда к ним заходила Бобрилиана, соседская девчурка примерно его возраста. Они были в одной группе, и он как-то однажды защитил её... Собственно, уже никто не помнил, от кого – может быть, просто от какой-нибудь лягушки, которых все девчонки, как обычно, боятся, – помнилось только, что защитил.
Фамилия их была – Бобридогги, они происходили из рода БобриАнгов или Бобрягов. Семья там тоже была довольно большая, и у неё было три брата – Бобреон, Бобреллий и Бобришторм. Однако Бобридоггов среди бобрианского населения было не много.
Она никогда ничего не спрашивала, а только смотрела на неё своими большими глазами, – но что могла сказать ей госпожа Бобриана? И она отводила взгляд.
Её братья играли с Боброломеем и Бобруальдом, иногда с ними были и его сёстры, исключая, конечно, младшую, Бобровию. Бобрилиана почти всегда была рядом с ними, ходила где-нибудь по бережку или собирала букетики из злаковых трав, но никогда как будто с ними не играла.
И даже Добрибобр, когда случайно сталкивался где-нибудь с госпожой Бобрианой, опускал глаза – может быть, ему могло показаться, что малыш исчез потому, что с ним по его совету сурово обращались? Но нет, вряд ли, скорее всего, это было просто сочувствие, тем более что... конечно, это, может быть, только мои домыслы, но иногда казалось, что он прятал глаза для того, чтобы не была заметна улыбка. Словно он едва удерживался, чтобы не похлопать по-отечески её по плечу и не сказать, что... Вот сказать-то, наверное, было и нельзя.
И вот однажды (если не ошибаюсь, это была пятница) обычное течение утренних событий было нарушено.
Мама как раз заканчивала приготовление завтрака, когда в хатку влетел папа. Дверь распахнулась и, ударившись снаружи о придверник, захлопнулась так, что мелкие щепочки запрыгали по ровному полу.
Госпожа Бобриана удивлённо посмотрела на супруга.
– БобрИя! – сказал он, едва переводя дыхание. – Я нашёл его.
На улице стоял сияющий уже мягким светом август, ликующие облака медленно проплывали по небу, и маленькая мама рыдала на груди у своего супруга. И что до того, что нашёл-то он не его самого, а лишь только его следы! – всё равно теперь напряжение многих недель и дней могло выйти наружу и дать отдых уставшему сердцу.
– Пойдём, я покажу тебе.
Мама даже не надела шляпку – так она поглощена была радостью.
Дети, чистившие зубы на большом валуне на берегу рядом с хаткой, удивлённо посмотрели им вслед. А Боброломей тихонько пошёл за ними.
– Во-он, видишь, – сказал Бобреус.
Ясное солнце и лёгкий настойчивый ветер рассеяли облака над долиной, над которой возвышался огромный их водопад, и отсюда ясно была видна внизу плотина... Плотина! Неровная ещё, полудетская, но плотина!
– Он там, – сказал папа.
Мама тихо улыбалась, глядя туда с такой жадностью, как будто могла с такой высоты разглядеть там его фигурку.
– Постой, – забеспокоилась она. – А ты уверен, что это он?
– Да, – папа сиял. – Я уточнял у Добрибобра... ты же помнишь, что одна из ветвей его предков происходит именно из этих мест... Так вот, я уточнял, нет ли там, внизу, бобров...
– И? – спросила мама, пристально глядя в лицо мужу.
– Нет, – сказал папа. – Он сказал, что их там нет уже много лет... Это наш сын! Он построил там плотину.
– Подожди, – сказала мама, беспокойно оборачиваясь к долине, – а почему нужно было её там строить? Разве он не мог... вернуться, – последнее слово было сказано так неуверенно и так жалобно, что папа опустил глаза.
– Я не знаю, – сказал он. – Но я узнаю. У меня уже готов проект мосто-лифта...
Но мама его не слушала – она смотрела куда-то в сторону, словно к чему-то прислушиваясь.
– У тебя же есть бинокль! – воскликнула она.
Папа хлопнул себя ладонью по лбу и повернулся было бежать в мастерскую, но Боброломей уже нёсся, почти с жужжанием, туда.
– Вот, – сказал он через несколько секунд.
Папа выхватил у него бинокль и хотел уже смотреть, но, встретившись глазами с Бобрианой, отдал ей.
– Как его держат, вот так? – мама улыбалась так неловко и так весело, словно она только что пошла в школу и первый раз садилась на водный велосипед. – Послушай, но ничего же не видно!
– Во-первых, нужно подкрутить резкость... вот это колёсико... А во-вторых, убери руку со стекла.
– Ага. Вот теперь вижу.
Молчание.
– Ну, что там? – спросил папа, стараясь тоже заглянуть, хотя бы в щёлочку, в бинокль.
Но мама ему не давала.
Наконец она вздохнула и отдала ему прибор.
– Ничего не видно. Только какие-то камни и брёвна плывут по реке... А плотина уже еле держится. Хорошо, что мы успели её заметить.
– Да, – констатировал папа, жадно уткнувшись в бинокль, – кажется, ни одной живой души... Нет, вот какие-то птицы... Всё. И они исчезли.
– Улетели в лес, – сообщил он, опуская бинокль.
– А можно мне тоже? – шёпотом попросил Боброломей, вылезая из-под маминого локтя.
– На, – сказал папа. – Смотри только не разбей, он нам ещё понадобится, и, возможно, очень скоро.
Они повернулись и медленно пошли назад к хатке, что-то тихонько обсуждая, а Боброломей остался с биноклем на краю водопада. Но минуты через две вернулся и он. Младшим он, конечно, бинокля не дал. Они столпились на пороге, подталкивая друг друга и что-то друг другу шепотом говоря, вроде «Не толкайся», «Я сам знаю», «Давай ты первый», «Нет, ты», и тому подобное.
Папа посмотрел на них поверх очков (он заново пересматривал чертежи мосто-лифта), улыбнулся и сказал:
– Дети, мы знаем, где Бобрисэй.
Бобрилиана, стоявшая позади всех, беззвучно шевеля губами, повторяла за ним эти слова.
– Идите завтракать, – сказала мама, расставляя приборы. – У меня сегодня пшёнка с лесными орешками. Кому двойную порцию? Бобрилиана, Бобришторм, проходите... а где Бобреон? А, вот ты, хорошо. Ну что, всем достаточно?
Бобреллий сегодня был дежурным дома у Бобридоггов, и поэтому его не было, мама Бобриана, конечно же, это знала.
...Уже вечером они начали строить мосто-лифт. Конечно, хотелось начать сразу после завтрака, но – такое уже скучное это дело, инженерия! – нужно было приготовить материалы и оборудование.
– Папа, – сказал Боброломей. – А мы втроём пойдём или Бобридоггов тоже возьмём с собой?
Папа, в это время прикручивавший какой-то блок к какой-то балке, только ухмыльнулся, пробормотав себе под нос что-то невнятное, типа: «Ну и хитёр же ты».
Боброломей с Бобруальдом многозначительно переглянулись: они поняли, что они пойдут.
...Через три дня мосто-лифт был готов.
Правда, перед тем папе пришлось ещё освоить профессию альпиниста – неудобно же было звать на помощь весь Боброцк, в конце концов, как говорится, это их, Бобрианов, проблема.
– Бобреус, смотри там осторожнее, не схвати насморк! – говорила мама, выглядывая сверху: как там папа висит под утёсом? (Он устанавливал закрепы для балок). – Эти мне водопады... Как всегда... – недовольно заключила она и пошла посмотреть, как там просохли свитера, которые она перестирала после зимы им в дорогу.
– ...Слушай, ну куда столько еды? – но папа уже почти не сопротивлялся (что толку). – Мы что, на западный полюс что ли едем, в конце концов?
– Ты всегда мастер спорить, – говорила мама, заталкивая ему в рюкзак восемнадцатый пакет с бутербродами. – Постой, ещё мюсли. Вы там будете заваривать... Боброломей, ты взял термос?
Папа покорно стоял, покачиваясь, когда мама особенно нажимала, отыскивая свободное местечко для очередного пакета. Рюкзак уже висел на нём, как шар. Если бы папа с ним упал, то, безусловно, вместе с ним покатился бы.
– Ну вот, ладно... Что же сделаешь, эти рюкзаки такие неудобные...
Даже флегматичный Бобруальд тихонько фыркнул в юные усы. Папа с Боброломеем как по команде отвернулись в сторону. Но мама словно ничего не замечала.
– Значит, договорились, вы будете разжигать сигнальные костры... Как, ты говорил, здесь подкручивать на бинокле?..
Бобрилиана пришла их проводить.
– Что-нибудь передать? – осторожно спросил папа.
– Нет, – она сказала это так тихо, что, подумав, будто он может её не расслышать, дополнительно ещё покачала головой. А сама стояла и смотрела на них во все глаза, словно залезая им в рюкзак или в карман, или цепляясь за руку.
Они зашли на площадку мосто-лифта.
– Ну что, мы поехали? – он помахал маме.
– Да, – сказала она. – Смотри там... осторожней... – последнее она произнесла уже перед пустым пространством.
Решетчатая кабинка медленно ехала вниз, к туманной долине под водопадом. К Тёмной долине. Перед самым отправлением они посмотрели в бинокль – цела ли плотина? – но нет, от неё уже оставались лишь отдельные сваи... Что там произошло? Они ещё не знали, что – там...
Лифт спускался так долго, что братья успели уснуть, проснуться и снова начать клевать носом. Папа хотел быть осторожным – как-никак первое испытание нового изобретения.
Они вышли из его кабинки, шатко висевшей на тросах, и посмотрели вверх, задрав головы. Ничего не было видно.
– Нужно отойти от скалы на какое-то расстояние, и тогда нас будет видно. Там мы разожжём костёр.
И они вошли в лес.
– Интересно, а как они увидят костёр, если здесь везде – лес? – буркнул Боброломей, щупая лапой лесной грунт.
– Да... – почесал в затылке папа. – Значит, придётся свалить несколько деревьев...
Боброломей поглядел на их стволы и только покачал головой. Что же, в конце концов, он был уже совсем взрослый парень.
Лес... Знали бы они, какой им предстоит путь.
– Плотина была в той стороне, – указал папа. – Я сделал примерную карту...
Боброломей промолчал. Он шёл, глядя под ноги.
– Ага, – сказал тогда Бобруальд, уже жуя какой-то местный прутик.
Отчего-то они начали говорить шёпотом.
дальше, Глава 18. День после ночи: http://www.proza.ru/2017/08/25/589