Человек и Бог

Шамота Сергей Васильевич
Человек и Бог

Тёмное небо роняло редкие, крупные, короткие капли. Небольшой дождь прошёл. Дул свежий прохладный ветер. Он уже успел посушить дорогу, и в то время как одни люди выползали из своих убежищ,– другие уже спешили за покупками: хмурое небо не обещало изменений и дождь в любую минуту мог повториться.
Я – тоже занял своё место и выставил товар.
Рядом – стояла старушка. Она держала в руках сигареты, но их никто не покупал. Она провожала людей долгим задумчивым взглядом, и мне казалось, что в нём таилась какая-то всёпонимающая старческая грусть...
Ветер налетел сильным порывом и чуть не сбил старушку с ног. Но – она устояла, и – только – выставила руку с – сигаретами – ещё дальше вперед, как будто бы их и так не было видно. Что-то во всей позе её стало не то, чтобы – просительное, а – какое-то – маленькое, жалкое, беззащитное... Но,– чем сильнее выставляла она руку,– тем быстрее бежали мимо люди… Старушка ещё постояла немного, потом – оглянулась, и,– отступая слабыми, по-видимому,– больными ногами назад,– неловко, грузно села на бордюр. Она вяло сложила руку, державшую сигареты – на колено. Мне стало интересно, будет ли она – и дальше смотреть на пробегавшую толпу, и – не изменится ли – её взгляд.
Я повернул голову вбок, чтобы наблюдать за ней так, чтобы – она не обратила на это внимание: я хотел – непосредственности её.
Но я был, по-видимому – неинтересен ей, как и – другие продавцы, стоящие рядом, и конспирация моя поэтому – была напрасной.
Взгляд старушки какое-то время скользил – вдоль дороги, и – застыл в какой-то её точке. Я хотел прочесть в её глазах,– неосознанно желаемое мне чувство, что – показалось мне – затруднительным, ибо – застывший взгляд её на минуту остыл. Но – я знал, ЧТО чувствует она, сидя на обочине людной дороги с двумя пачками сигарет в опущенной руке...
Только я невольно задумался об этом, как к старушке подошла какая-то женщина и,– громко, как глухую спросила её: “Вы хоть что-то здесь – продаёте, или – нет?” Вопрос её прозвучал резко, и, что ли, от её резкого звука её громкого голоса, или,– от – собственной усталости,– я – не стал слушать о чём будут говорить эти две пожилые, незнакомые женщины.
Я отвернулся. Ко мне подошёл покупатель, я стал уговаривать его и – что-то продал. Наступило какое-то непонятное оцепенение. Дождь прошёл окончательно, тучи поредели, мне показалось, что сейчас выглянет солнце, и от этого ощущения – странное оцепенение – только усилилось. Было тяжело стоять здесь, хотя я выстаивал на базаре, как и все, уже не один год.
Ветер сорвался снова, и – сильно качнул меня. Я вышел из оцепенения и увидел, что старушка – делает мне какие-то знаки, и – что-то говорит.
Инстинктивно я понял, что причина её интереса ко мне только что произошедший её разговор с – незнакомкой. Я подошёл и спросил её: “что она вам сказала?” – Старушка, по-старчески подробно стала говорить мне то, что – успел я узнать,– пока не отвернулся: продаётся ли что-нибудь?.. Потом старушка сказала, что – она ей отвечала, что – “немножко продаётся”... Когда – два рубля когда – рубль, а когда и – вообще – ничего. Что-то заинтересовало меня, я остался.
Старушка говорила как-то очень по-русски подробно, с расстановкой, и логически грамотно, выпукло. Мне понравилось, как она – говорит. Она, видя это,– стала продолжать.
“Эта женщина мне потом говорит: её дочка – раньше тоже стояла тут. Когда один, когда два рубля наторгует... Ну, что это... Вот. Потом она уехала в Италию. И сейчас, девочки, которые с ней уехали, привезли три тысячи... ихних... долларов. И она мне это рассказывает... незнакомому человеку...”
“Может быть, – эти девочки теперь за всю жизнь не отмоются...” – ответил я. “Вот! – подхватила старушка,– она хвастается, а как там дочка на чужбине... она не думает...”
– Она думает, что там “добрые дяди” придут, и за красивые глазки принесут её дочке эти три тысячи... Это ж сколько “через себя” надо “пропустить”,– мне стало больно, обидно и – одновременно противно за наш народ. Я хотел, очень хотел бы, чтобы он , наконец, прозрел и – всё понял! Понял раз и навсегда! Как, ранее сомневаясь, это сделал и – я! Мне было страшно за всех нас, и – за такую перспективу “продажи за деньги собственных тел и душ”… И – если это станет нормой общества, то,– зачем о нём,– о таком обществе жалеть,– когда оно – сгорит в какой-нибудь – ядерной катастрофе, или – войне?! Кому нужен такой – ничтожный человек,– свиноподобный и – жадный, противный…
“Да! Лучше, если его – совсем не будет”,– подумал я, и – вспомнил строчку из святого писания: “Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем – богатому – в царство божие!” Я сказал об этом старушке, и – ещё добавил, что, значит,– если по Божьи,– то – богатых – не должно быть – вообще, и – если так сложилось, что – деньги – идут к ним, то – они должны отдавать – свои деньги – другим, оставляя себе, только то,– что – действительно,– необходимо!
Старушка поддержала: “Ко мне год назад, примерно, внук подошёл и говорит: “На, бабушка, выкинь бумажку…” Я – ему отвечаю: “Как тебе не стыдно! Что же, ты уже – бумажку в ведро кинуть не можешь? Бабушку просишь… Разве тебе трудно самому подойти к ведру?! А он мне, всё равно, мол,– кинь, и – всё! Я взяла эту бумажку и стала комкать, чтоб в ведро кинуть, а он мне говорят: бабушка, а ты знаешь, что это – пять долларов? Я говорю,– не знаю, но, если бы и – знала, то – лучше бы и – не знать! Ты,– говорит внук,– теперь, если на улице найдешь,– подбери, не проходи мимо!.. – и – смеётся, хохочет... Так они надо мной с – другим,– младшим внуком, пошутили... Я говорю ему,– Эх! Тридцать лет уже, а – такие глупые шутки... Если бы я его, этот доллар несчастный, на улице бы нашла, так ещё и – плюнула бы!”
Я подумал,– старушка – лукавит, но – увидел в её глазах то, что сам, не осознавая даже,– и хотел недавно увидеть: в глазах её,– каких-то по-особенному (такие бывают только у детей и у стариков много переживших) истинно добрых, чистых, наивных и – таких – открытых – высветилась ненадолго,– всего на – несколько секунд (и я уловил это) какая-то странная злость...
Не та злость,– какая бывает у разъярённого человека или животного... Ибо её глаза – никогда не могли бы принять ТАКОГО выражения… Трудно выразить словами этот взгляд, но , если и – подобрать нужное сейчас слово, то оно было бы: гнев. Но я знал, что это всё-таки был не гнев, а – именно – ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ  ЗЛОСТЬ на – ЗЛОСТЬ  ЧЕЛОВЕКА…
Она ходит под Богом…– подумал я.
Все обиженные, бедные, страдающие,– ходят под Богом…
Мне стало – грустно…Какая-то безысходность стала давить меня. Мне стало казаться, что и я – никогда не избавлюсь от своего презрения к деньгам, и это был порочный круг: я знал, что мне – не выбраться поэтому из вечной нужды… На мгновение мне показалось, что я, поэтому, одинок и беззащитен, потому что сознательно не хочу изменить себя.
А, если все так живут… Или почти так… А, если – дать всем деньги, то – большинство забудет не только Бога,– маму родную.
 И меня озарила гордость за Бога, за – людей, за – себя, за – близких…
Сложный этот мир. Но в нём – живёт – человек. А в человеке живёт  Бог: Любовь и Добро. Пусть живут они вместе в – этом и – во всех мирах, что существуют на свете!

7 сентября 1999 г.